Я научилась не бояться слабостей. И позволять себе некоторые.
После весьма выматывающего посещения деканата и тщетной попытки выяснить, где учится «Леся с синими волосами», я ушла ни с чем. Оставалось надеяться, что Леся сама меня найдет.
Виктор от меня больше не крылся. Не знаю, то ли этому поспособствовали мои не совсем выгодные для него действия в прошлом, то ли он действительно нуждался в поддержке. Я не представляла, насколько ему тяжело, ведь сложись у меня необходимость допрашивать и убить Свету, я бы точно не смогла. Он же держался. Исправно ездил в совет, проводил время с Альбиной, допрашивал ее – безуспешно, правда. И привозил мне крохи желанных новостей.
Альбина по-прежнему упрямствовала и держалась версии спасения сына. Не то, что для совета подобный мотив мог бы стать оправданием, но во всяком случае образ стервозной психички к ней намертво не прилип. К тому же, скорбящим матерям всегда сочувствуют. А надежда, пусть и крохотная, порой единственное, что помогает не сдаваться.
Виктор считал, что именно вызвав сочувствие у следственной группы, мы сможем вытащить Егора. Ведь он проходит по делу, хоть и соучастником, но значится отчаявшимся спасти любимую жену мужем, сознание которого затуманилось страхом за Варю. В этой ситуации сведения обо мне действительно могли бы испортить дело. Наверное, только из опасения навредить Егору я и не предпринимала никаких действий. Ждала. И надеялась на лучшее.
Виктор уверил, что Альбина не станет вмешивать меня, поскольку это испортит образ скорбящей по погибшему сыну матери. О том, насколько Виктор не знал жену, я поняла в понедельник утром.
Их было трое. В серых плащах и черных шляпах, несмотря на тепло, принесенное солнечным маем. В начищенных до блеска туфлях и с отличительными особенностями международной полиции стриксов в виде массивных перстней с темным камнем. Солнцезащитные очки скрывали глаза, а лица были абсолютно непроницаемыми. Один из них, представившийся Джеком Уилмором, сидел в кресле напротив моего стола и невозмутимо потягивал кофе, заботливо принесенный Верочкой. Другие обступили его с двух сторон, будто средневековая стража.
– Вы знаете, зачем мы здесь? – спросил он на английском, ставя чашку на блюдце без единого звука. В его голосе слышались отголоски не выводимого британского акцента. Скверно. Британцы, по слухам, совершенно не умеют сочувствовать…
– Догадываюсь, – кивнула я. Нет смысла препираться, когда «интерпол» стриксов заявился к тебе на чашечку кофе. Ложь эти ищейки чуют за версту, выдержку тренируют годами, а жалости не знают совсем. В моем положении, с мерцающим за несколько кварталов фоном донора врать – величайшая глупость.
Впрочем, подробной правды от меня пока никто не требовал.
Главный дознаватель кивнул и поставил кофе на стол – также без единого звука.
– Вам придется проехать с нами для уточнения некоторых подробностей. Предупредите персонал, совершите необходимые звонки, после чего передайте нам мобильный телефон и документы.
– Надолго меня… забирают? – спросила я и с неудовольствием заметила, что голос дрогнул. Этот факт не укрылся от Джека, и он усмехнулся. Как мне показалось, моим состоянием он был полностью удовлетворен. Гад!
– Все зависит от вас, госпожа Валевская.
Что ж, понятно, изображать Алису не придется. И хорошо. Наверное… Все же, я безумно устала притворяться и юлить. Я не сделала ничего плохого, а в сложившейся ситуации всего лишь жертва. Единственная моя оплошность в том, что не явилась в совет сама, но это решение вполне можно списать на страх быть «съеденной», ведь Белецкий в последнюю нашу встречу меня чуть не угробил.
Я сдержанно кивнула и вышла из кабинета, оставляя американцам возможность осмотреться и сделать выводы. Мне же нужно было уладить важные вопросы, дознаватели явно не собирались давать мне много времени, поэтому следовало поторопиться.
Я оставила Верочке необходимые инструкции, ключи от клиент-банка и план закупок на месяц. Хорошо бы еще составить доверенность, но такой возможности не представлялось, поэтому оставалось только надеяться, что в совете меня продержат недолго, и салон не пойдет ко дну к радости Альбины. В том, что она задумала утопить меня и Виктора, я практически не сомневалась. Поэтому готовиться нужно к самому скверному исходу. Ничего, выкарабкаюсь. В деле смерти Светы мое положение было куда хуже. Теперь же на моей стороне правда. К тому же, у меня появился явный шанс повлиять на судьбу Егора.
После передачи Вере дел я набрала номер Виктора. Он взял трубку почти сразу, услышанному почти не удивился. Посоветовал рассказать о нашей якобы любовной связи, и тогда версию Альбины можно было вполне списать на ревность.
От этой версии я категорически отказалась. Играть в игры с международной полицией – себе дороже. Да и не смогла бы я правдиво соврать о подобном. Тогда Виктор попросил не трепаться до приезда в совет. С этим я вполне могла справиться: до начала официального допроса я имела право хранить молчание и все такое.
Впрочем, меня ни о чем не спрашивали в дороге. Водитель вез нас по расцветающему весеннему городу, я сидела на заднем сиденье, зажатая с двух сторон молчаливыми представителями закона, а главный дознаватель бросал на меня подозрительные взгляды в зеркало заднего вида.
Мне удалось подавить страх. Не знаю даже, как получилось, ведь происходящее напоминало тот случай перед судом по делу смерти Светы. Темный глянцевый бок старенького «Форда», колотящееся в груди сердце, невозмутимые лица местных следователей. Они старательно отводили глаза, а я отчего-то вспоминала, что с каждым из них хорошо знакома, мы пили вместе кофе, подшучивали над коллегами, интересовались личной жизнью друг друга. Порой давали друг другу советы. Тогда они не выглядели больше дружелюбными. Как и совет старейшин, бросающих мне в лицо обидные обвинения.
Я старалась не думать, что ждет меня теперь. Просто ехала. Смотрела на вымытые до блеска улицы, на зелень деревьев, по-весеннему сочную, яркую. На прохожих, которые понятия не имели о тайной жизни города, об угрозе их собственным судьбам от подобных мне. На глянцевые рекламные борды и проезжающие мимо машины.
Наверное, мне удалось взять себя в руки от понимания того, что смерть не так уж страшна. Я уже видела себя в гробу, просыпалась ночами, задыхаясь от страха быть пойманной и убитой. От подобного быстро устаешь, а некоторые вещи в жизни оказываются неизбежными.
С трудом помню, как мы приехали. Как входили в здание совета, поднимались на лифте, шли через опенспейс к митинг румам. Я старалась не вспоминать, что этот офис когда-то был мне чуть ли не домом, а люди, работающие в нем – хорошими знакомыми.
Уилмор открыл передо мной дверь в переговорную, заботливо поддерживая за локоть. И я тут же натолкнулась на ненавидящий взгляд Альбины, сидящей на стуле за овальным столом.
Очная ставка, понятно. Я глубоко вдохнула и шагнул внутрь, глядя прямо на Альбину, стараясь держать себя в руках. Меня окатило ненавистью, как только я вошла. Едкой, колючей, ядовитой. Уилмор явно это заметил и поморщился. Что ж, будем считать это фактом в мою пользу.