История Рима от основания Города - читать онлайн книгу. Автор: Тит Ливий cтр.№ 557

37. Видя, что лагерь намечен и обоз размещен, Эмилий Павел сначала увел из последнего ряда триариев, потом принципов, оставив стоять в первом ряду гастатов на случай какого-нибудь движения со стороны неприятеля, а затем увел и гастатов – незаметно, по манипулам, начав с правого фланга. Таким образом пехота была уведена без всякой тревоги, в то время как конница вместе с легковооруженными стояла впереди, против неприятельского строя; и конница была отозвана со своего поста только тогда, когда окончена была передняя часть вала и проведен ров. Равным образом и царь готов был вступить в сражение в этот день без всякого отлагательства, но – довольный тем, что, как это было известно воинам, причиной-де замедления были неприятели, – также отвел войско в лагерь.

Когда укрепление лагеря было окончено, Гай Сульпиций Галл, военный трибун второго легиона, бывший претором в предшествовавшем году, с дозволения консула созвав воинов в собрание, объявил, что в следующую ночь – пусть никто не считает этого за чудо – от второго до четвертого часа ночи будет лунное затмение. Так как это явление происходит естественным порядком и в определенное время, то о нем можно знать наперед и предсказывать его. А потому, как не удивляются тому, что луна то является в виде полного круга, то во время ущерба имеет форму небольшого рога, потому что солнце и луна восходят и заходят в определенное время, так не дóлжно считать знамением и того обстоятельства, что свет луны затмевается, когда ее покроет тень земли. В ночь накануне сентябрьских нон, когда в указанный час произошло лунное затмение, римским воинам мудрость Галла казалась почти божественной; на македонян же это подействовало как печальное знамение, предвещающее падение царства и гибель народа; точно так же объяснил это явление и прорицатель. Крик и вопли раздавались в лагере македонян, пока луна не заблистала снова своим светом.

То и другое войско пылало таким страстным желанием сразиться, что некоторые воины обвиняли и царя, и консула за то, что накануне обе стороны разошлись, не дав сражения; на следующий день царь легко нашел себе оправдание не только в том, что враг, очевидно уклоняясь от сражения, первым увел войска в лагерь, но и в том, что он остановился с войском на таком месте, куда нельзя было двинуть фалангу, которую делает бесполезной даже незначительная неровность местности. Консул, кроме того, что накануне, по-видимому, упустил случай сразиться и дал неприятелям возможность удалиться ночью, если бы они пожелали, и теперь, под предлогом принесения жертв, казалось, бесполезно проводил время, между тем как еще на рассвете следовало дать сигнал к битве и выступить из лагеря. Наконец в третьем часу, совершив надлежащим образом жертвоприношение, консул созвал совет и там, как казалось некоторым, тратил время, когда нужно было бы действовать, в разговорах и несвоевременных совещаниях. Речь его была следующая.

38. «Назика, отличный молодой человек, один из всех тех, которые желали вчера дать сражение, открыл мне свой образ мыслей; но он потом замолчал, по-видимому, согласившись с моим мнением; некоторые же другие предпочли заочно порицать вождя, чем лично подать ему совет. И тебе, Публий Назика, и всем другим, которые втайне были одинакового с тобой мнения, я не затруднюсь дать отчет в том, почему я отложил сражение. Я не только не сожалею о вчерашнем бездействии, но даже думаю, что этою мерой я спас войско. А для того, чтобы никто из вас не подумал, что я держусь такого мнения без всякого основания, пусть разберет, если угодно, вместе со мной, как много условий было в пользу неприятеля и против нас. Прежде всего, я вполне убежден, что относительно того, насколько неприятель превосходит нас своей численностью, и раньше никто из вас не оставался в неведении, а вчера увидел это воочию, смотря на развернутую боевую линию противника. Из нашего немногочисленного войска четвертая часть была оставлена для прикрытия обоза, для чего, как вы знаете, оставляются отнюдь не самые трусливые воины. Но допустим, что все мы были бы налицо: разве мы считаем маловажным то обстоятельство, что из этого лагеря, в котором мы провели ночь, нам предстоит, если так будет решено, выйти на сражение, с помощью бессмертных богов, сегодня или самое большее завтра? Разве нет никакой разницы – велеть ли воину взяться за оружие не утомленному сегодня ни трудностью пути, ни работами, отдохнувшему в своей палатке, со свежими силами и вывести его на битву полным сил, бодрого и телом, и духом – или утомленного длинным переходом и уставшего от ноши, обливающегося потом и с пересохшим от жажды горлом, когда все лицо и глаза его засыпаны пылью, под жгучими лучами полуденного солнца поставить его против неприятеля – бодрого, выспавшегося, идущего в битву с силами, ни на что прежде не потраченными? Кто же, о боги бессмертные, так приготовившись, будь он даже малодушным и невоинственным, не победит самого храброго человека?! Что я должен сказать о том, что неприятель спокойно построился в боевой порядок, ободрился духом, стоял, вполне устроившись, каждый на своем месте, а мы должны были торопиться выстраивать строй и сойтись с врагом беспорядочной массой?

39. Но, клянусь Геркулесом, пусть войско у нас было в беспорядке и не устроено; зато лагерь был укреплен, снабжение водою обеспечено, путь к воде огражден расставленными по нему отрядами, все окрестности исследованы, или мы ничего не имели своего, кроме голой равнины, на которой приходилось дать сражение? Предки ваши считали укрепленный лагерь убежищем при любой случайности, которая могла постигнуть войско, местом, откуда они выходили на бой и где они могли иметь пристанище после треволнений битвы. Поэтому, оградив лагерь укреплением, они снабжали его и сильным гарнизоном, так как тот, кто лишался лагеря, хотя бы и одержал верх в бою, считается побежденным. Лагерь – место отдыха для победителя, а для побежденного – убежище. Сколько войск, которым не посчастливилось в битве, будучи прогнаны за вал, в удобное время, а иногда и вскоре за тем, делали вылазку и прогоняли победоносного врага! Это местопребывание в военное время – второе отечество, вал служит вместо стен, и для каждого воина его палатка – дом и пенаты. Без всякой точки опоры, скитальцами должны мы были дать сражение, чтобы где потом найти приют, даже одержав победу?

Этим трудностям и препятствиям к сражению противопоставляют следующее: если бы неприятель удалился в течение прошлой ночи, то сколько бы опять пришлось вынести труда, преследуя его в самые отдаленные пределы Македонии? Я же со своей стороны уверен, что неприятель не остался бы здесь и не вывел бы войск в битву, если бы только решил удалиться отсюда. Ведь насколько легче было бы для него уйти тогда, когда мы находились еще далеко, чем теперь, когда мы сидим у него на шее и когда он не может ускользнуть от нас ни днем, ни ночью. А что для нас желательнее, как не то, чтобы вместо предоставленного нам штурма лагеря, защищенного очень высоким берегом реки и, сверх того, огражденного валом и многочисленными башнями, в открытом поле напасть с тыла на неприятеля, оставившего свой обоз и отступающего беспорядочным строем?

Вот причины, по которым отстрочено сражение со вчерашнего дня на нынешний. Я сам тоже решил дать сражение, и так как путь к неприятелю через реку Элпей был прегражден, то я, отбросив неприятельские отряды, открыл новый путь, через другой горный проход и успокоюсь только тогда, когда совершенно окончу войну».