История Рима от основания Города - читать онлайн книгу. Автор: Тит Ливий cтр.№ 27

8. Затем консул предложил законопроекты, которые не только освобождали его от подозрения в домогательстве царской власти, но до такой степени повернули дело совсем в другую сторону, что сделали его любимцем народа, почему и дано было ему прозвание Публикола ^[160]. Особенно приятны были толпе законопроекты об апелляции к народу на решение магистратов и об объявлении вне покровительства законов и конфискации имущества того, кто замыслит захватить царскую власть. После того как он провел их один, чтобы одному пользоваться и благодарностью за них, под его председательством состоялись комиции для избрания товарища. Консулом был выбран Спурий Лукреций, который уже не имел по преклонности возраста достаточно сил для исполнения консульских обязанностей и умер через несколько дней. На место Лукреция избран был Марк Гораций Пульвилл. У некоторых древних писателей я не нахожу имени консула Лукреция; на место Брута они ставят прямо Горация; память о Лукреции утратилась, вероятно, потому, что он не прославил своего консульства никаким деянием.

Храм Юпитера на Капитолии не был еще освящен; консулы Валерий и Гораций бросили жребий, кому сделать это; жребий пал на Горация, а Публикола отправился на войну с Вейями. Родственники Валерия огорчились гораздо сильнее, чем следовало, тем, что освящение столь славного храма предоставляется Горацию. После всевозможных попыток помешать этому, напрасно испробовав все другие средства, в тот момент, когда консул держался уже за косяк храма и молился богам ^[161], они передают страшную весть, что сын его умер и что он, член пораженного несчастием дома, не может освящать храм. Не поверил ли он или был столь силен духом, точно не засвидетельствовано, и решение вопроса является трудным; но при этом известии он будто бы лишь распорядился похоронить его, а затем, держась за косяк, окончил молитву и освятил храм.

Вот что свершилось в первый год по изгнании царей дома и на войне.

9. Затем были избраны консулами Публий Валерий (во второй раз) и Тит Лукреций ^[162] [508 г.]. Уже Тарквинии бежали к Ларту Порсене, царю Клузия ^[163]. Здесь, соединяя советы и просьбы, они то просили не допускать оставаться нищими в изгнании их, по происхождению этрусков, одной с ними крови, носящих то же имя, то даже советовали не оставлять без отмщения зарождающийся обычай изгонять царей. Свобода-де сама по себе достаточно заманчива; если цари не станут защищать своей власти с той же энергией, с какой государства домогаются свободы, то высшие сравняются с низшими; не будет в государствах ничего высокого, ничего выдающегося; близок конец царской власти, учреждения прекраснейшего, какое только существует у богов и у людей. Порсена, считая для этрусков весьма почетным как то, чтобы в Риме был царь, так особенно то, чтобы он был этрусского племени, двинулся с враждебным войском на Рим. Никогда раньше сенат не был в столь великом страхе; до того сильно было тогда государство Клузийское и велико имя Порсены. И боялись не только врагов, но и своих граждан, опасаясь, как бы римская чернь со страха не впустила царей и не приняла мира даже под условием рабства. Ввиду этого сенат сделал в то время много угодного народу. Прежде всего позаботились о продовольствии ^[164]: для закупки хлеба отправлены были одни в землю вольсков, другие – в Кумы. Равным образом все расходы по добыванию соли были приняты на казенный счет и частные лица лишены были права продавать ее, так как назначали непомерную цену; освобожден был народ и от уплаты пошлин и налога на военные издержки, так что вносили их богатые, которые в состоянии были платить; бедные достаточно-де вносят, выращивая детей. Благодаря этой снисходительности сенаторов, при последовавших тяжелых обстоятельствах, во время осады и голода, сохранялось такое согласие в государстве, что самые безправные столько же страшились имени царя, сколько высокопоставленные, и никто впоследствии не достиг преступными средствами такой популярности, какой пользовался в то время весь сенат за хорошее управление.

10. Когда появились враги, то все из деревень переселяются в город; вокруг самого города расставляют сторожевые отряды. Одни пункты, казалось, были защищены стенами, другие – Тибром. Мост на сваях ^[165] чуть было не пропустил неприятелей, если бы не нашелся один человек – Гораций Коклес ^[166]: в лице его в тот день судьба города Рима нашла своего защитника. Находясь случайно на сторожевом посту у моста, он увидел, что неприятели, внезапно напав, овладели Яникульским холмом и оттуда быстро бегут вперед, тогда как его воины в ужасе бросают оружие и покидают ряды. Удерживая отдельных воинов, становясь им на дороге и заклиная их, он призывал в свидетели богов и людей, что они напрасно бегут, покинув пост; ведь если они перейдут и оставят за собой мост, то в один миг неприятелей будет больше на Палатинском и Капитолийском холме, чем на Яникульском. Поэтому он просит и объясняет им, чтобы они разрушили мост мечом, огнем, чем только могут; он же встретит напор врагов и окажет им возможное для одного сопротивление.

И вот он идет к входу на мост и, выделяясь из толпы беглецов, спины которых были видны, оружием, обращенным на врага, для того чтобы вступить врукопашную, он озадачил его самой своей неслыханной дерзостью. Впрочем, стыд удержал с ним двух – Спурия Ларция и Тита Герминия, мужей знаменитых происхождением и подвигами. Вместе с ними он короткое время выдерживал первое нападение и самую ожесточенную схватку; затем, когда оставалась уже небольшая часть моста и разрушавшие звали их к себе, он заставил и этих отступить в безопасное место. Затем, грозно обводя суровыми взорами знатнейших этрусков, он то вызывает отдельных лиц, то бранит всех, говоря, что они, рабы гордых царей, не знающие своей свободы, идут отнимать чужую. Некоторое время они медлили, смотря один на другого, не начнет ли кто бой. Стыдно затем стало войску, и, подняв крик, они со всех сторон пускают стрелы в одинокого врага. Так как он все стрелы принял на противопоставленный щит и, твердо стоя, с тем же упорством продолжал защищать мост, то неприятели начали уже пытаться столкнуть этого мужа; но вдруг треск разрушенного моста, а вместе с ним крик римлян, ободренных окончанием работы, напугал врагов и остановил нападение. Тогда Коклес воскликнул: «Отец Тиберин! К тебе я молюсь, милостиво прими на свои волны это оружие и этого воина!» С этими словами он прыгнул в оружии в Тибр и под градом сыпавшихся стрел невредимо переплыл к своим, дерзнув на подвиг, которому суждено было встретить среди потомства больше славы, чем веры. Государство было благодарно за такую доблесть: на площади для выборов была поставлена его статуя и подарено ему столько земли, сколько он мог обвести плугом в день. Рядом с общественными почестями выражалось и усердие частных лиц: несмотря на крайнюю нужду, каждый по мере достатка приносил что-нибудь, отнимая у себя насущно необходимое.