Я взвесил ее слова и согласился попробовать.
— Чудесно. Я пошла на кухню. Как только выскочит сообщение, кричи.
Она поднялась.
— Ты просто пытаешься меня развеселить, — мрачно сказал я.
— Наверное, — подумав, согласилась Шона и вышла.
Я повернулся и вновь уставился на экран.
Глава 18
— Пока ничего, — сообщил Эрик Ву. — Бек пытается войти и получает предупреждение об ошибке.
Гэндл открыл было рот, но, услышав шум подъезжающего лифта, захлопнул его и взглянул на часы.
Ребекка Шейес вернулась точно по расписанию.
Ву отвернулся от компьютера и посмотрел на Гэндла своими змеиными глазами. Гэндл достал пистолет, на этот раз девятимиллиметрового калибра. Ву метнулся к двери и выключил свет.
Оба замерли в темноте.
Секунд через двадцать лифт остановился.
* * *
Ребекка почти не вспоминала Элизабет и Дэвида, как-никак восемь лет прошло. И все же утренний разговор всколыхнул забытые подозрения. Неприятные, надо сказать, подозрения.
Бек наконец-то спросил про «автокатастрофу».
Восемь лет назад она не смогла рассказать ему правду, ведь он не отвечал на звонки. А потом арестовали Киллроя, и ее рассказ уже не казался столь необходимым — зачем ворошить прошлое и лишний раз травмировать Бека? Ведь преступник уже в тюрьме.
Однако неприятное чувство — чувство, что синяки Элизабет каким-то образом стали прелюдией к ее гибели, — крепло, несмотря на отсутствие доказательств. Более того, Ребекке начало казаться, что, если бы она тогда настояла на выяснении истинных обстоятельств «автомобильной аварии», ей бы удалось спасти подругу.
Впрочем, годы шли, прошлое отступало, душевные раны затягивались. Да, Элизабет была ее лучшим другом, но даже смерть друга можно пережить. А три года назад в жизнь Ребекки ворвался Гэри Лэмонт и изменил абсолютно все. Да-да, Ребекка Шейес, богемный фотограф из Гринвич-Виллидж влюбилась в биржевую акулу с Уолл-стрит, они поженились и переехали в фешенебельную квартиру в Вест-Сайде.
Странные шутки играет жизнь.
Ребекка вошла в грузовой лифт и закрыла дверь. Лампочка не горела, что, впрочем, случалось довольно часто. Лифт тяжело, с рычанием, поехал наверх. Пахло сеном и лошадьми. Иногда, в ночи, до Ребекки доносилось ржание, однако сегодня было тихо.
Ей нравилось бывать здесь вечерами, смесь одиночества и ночных звуков большого города приносила Ребекке вдохновение.
Мысли скользнули в сторону, вспомнился вчерашний разговор с Гэри. Он хотел оставить Нью-Йорк и перебраться в просторный особняк на Лонг-Айленде, где родился и вырос. Сама идея переезда в пригород пугала Ребекку: ей не хотелось окончательно терять богемную свободу и превращаться в копию своей мамы и бабушки.
Лифт остановился, Ребекка открыла дверь и вышла. И здесь темно. Она откинула волосы, собрала их в хвост на затылке и взглянула на часы. Почти девять. В это время здание окончательно пустеет, остаются лишь она и лошади.
Каблуки процокали по цементному полу. На самом деле — Ребекка боялась признаться в этом даже себе самой: она ведь богемная дама и всякое такое — чем больше она думала о переезде, тем яснее понимала, что хочет детей, а растить их в городе нехорошо. Детям нужен двор, чтобы играть, и качели, и свежий воздух, и…
К тому моменту, как Ребекка вставила ключ в замочную скважину, она приняла решение, которое, несомненно, заставит содрогнуться ее делового мужа Гэри. Войдя, она включила свет…
…и увидела неизвестно откуда взявшегося человека с восточной внешностью и странной, квадратной фигурой.
Ребекка застыла под леденящим взглядом азиата. А он подошел поближе и врезал кулаком ей по спине.
Будто кувалдой по почкам.
Ребекка упала на колени, человек взял ее шею двумя пальцами и сжал, казалось, совсем чуть-чуть. Перед глазами вспыхнули яркие искры. Пальцы второй руки азиат запустил глубоко под ребра. Какая боль! Глаза полезли на лоб, Ребекка попыталась закричать, да только с губ слетел лишь придушенный стон.
— Где Элизабет? — донесся голос с другого конца комнаты.
В первый раз.
Но далеко не в последний.
Глава 19
Я жадно отхлебнул из стакана и со злостью уставился на экран. В течение последнего часа я пытался войти на сайт десятком различных способов. Перезагружал страницы, чистил память, даже менял провайдера.
Ответом мне была все та же надпись об ошибке.
В десять часов в комнату вернулась Шона. Она явно не теряла времени даром: щеки раскраснелись от выпитого, впрочем, как и мои.
— Ну что?
— Поезжай-ка домой.
— Поеду, пожалуй, — кивнула Шона.
Лимузин прибыл через пять минут. Мы вышли из дома и побрели по тротуару, спотыкаясь и пошатываясь.
Открыв дверцу машины, Шона вдруг повернулась ко мне и спросила:
— Ты когда-нибудь гулял налево? Я имею в виду, уже после свадьбы?
— Нет, — ответил я.
Шона укоризненно покачала головой:
— Ничего ты не понимаешь в семейной жизни.
Я чмокнул ее на прощание и вернулся домой: пялиться в экран, где не появлялось ничего нового.
Подошла Хлоя, ткнулась мне в руку прохладным носом. Сквозь спутанную шерсть собака понимающе смотрела на меня. Я далек от того, чтобы приписывать животным человеческие чувства (тем более что такое очеловечивание — награда сомнительная), и все же уверен: домашние питомцы очень точно угадывают настроение «братьев своих больших». Говорят, собаки чуют страх. Почему бы им в таком случае не чуять радость, злобу или горе?
Я улыбнулся Хлое и потрепал ее мохнатые уши. Она тут же положила лапу мне на колено.
— Гулять хочешь?
Хлоя лохматым ураганом заметалась по комнате. Славные создания эти собаки.
Ночной воздух обжег легкие. Я пытался думать только о Хлое — как она бежит впереди, помахивая хвостом, — и не мог. Меня словно растерзали, распяли. Я не часто употребляю высокие слова, но на этот раз другие просто не шли в голову.
Я не то чтобы не поверил в версию Шоны с цифровыми фокусами. Наверное, это действительно возможно: изменить фотографии, состряпать из них нечто вроде коротенького видеофильма. И даже заставить губы двигаться. Про «час поцелуя» тоже могли узнать посторонние. А тоска по Элизабет помогла мне поверить в реальность записи.
А главное, в этой версии гораздо больше здравого смысла, чем в явлении с того света.
И все же что-то мешало уверовать в нее до конца. Во-первых, меня не так-то просто надуть, я не мечтатель и не романтик, я на редкость скучный и приземленный доктор. А во-вторых, тоска, конечно, могла сыграть свою роль, да и компьютерная фотография творит чудеса, но глаза…