По Фрейду – впрочем, это только одна из точек зрения, – самой большой ложью интеллекта является вымысел Бога и Провидения, которые появляются в тот день, когда мы осознаем угрозы, нависшие над нами, опасность мира. Фрейд назвал этот феномен растерянностью, временно сглаживающейся из-за веры в сверхъестественную силу, в абсолютную защиту, которая успокаивает нас. Именно эту конструкцию, которую он признавал, Фрейд причислял к примерам лжи психотического характера (отказ от реальности) – «я», или «интеллекта», как уточнили бы философы Индии, не разделявшие фрейдовскую концепцию божественного.
Как мы видели, эго и интеллект являются двумя насущно необходимыми компонентами, которые помогают нам выжить, расти, преодолевать препятствия и опасности, тесно связанные с нашим существованием. Если наша личность сформирована, мы полностью идентифицируем себя с нашим эго: я Фредерик, Фредерик, создавший себя благодаря образам, которые складывались обо мне у других людей, благодаря эмоциям, верованиям и мыслям, которые выковали мою личность. Теперь мое эго образует со мной единое целое: я есть эго. Что касается моего интеллекта, то он служит программным обеспечением выживания, которое направляет мой мозг и вдохновляет меня во всех моих мыслях, решениях и так далее.
Порвать с интеллектом, не идентифицировать себя с эго
Как только были найдены эти паллиативные методы, возникла другая проблема: то, что необходимо для выживания, не должно превратиться в препятствие для подлинного расцвета личности. И для этого существует очевидная причина: эго и интеллект установили фильтр между реальностью и нами. Поскольку мы воспринимаем реальность лишь через этот постоянный фильтр, то целые фрагменты реальности ускользают от нас. Эти призмы, ложь интеллекта и эгоизм эго, которые, разумеется, обеспечивают наше существование, в то же самое время лишают нас доступа к самым большим радостям, тем самым, которые проистекают из реальности, из встречи с миром, таким, какой он есть на самом деле, с другими людьми, такими, какие они есть на самом деле. Я говорю здесь о не «маленьких» радостях эго, а об активных радостях, описанных Спинозой. Чтобы вновь обрести доступ к активным радостям, насущно необходимо отбросить, превзойти, преодолеть свое эго и выбросить компас интеллекта – этих двух систем, все же нужных для нашего роста.
При этом интеллект и эго не прекращают своего существования, они по-прежнему присутствуют. Только они больше не находятся на командном пункте. Они больше не контролируют нашу жизнь. Тогда на наш интеллект и рассудок – самость в индуистской философии, – на нашу эготическую конструкцию начинают влиять разум и интуиция. Практика «ослабления хватки», о чем я уже говорил, позволит нам преодолеть эго и интеллект, которые побуждают нас к установлению надо всем нашего полного контроля. Чем больше мы делаем успехов в ходе этой работы, ведущей к здравомыслию, индивидуализации, согласию с жизнью, тем чаще мы открываем для себя, что мы являемся не только этим эго, с которым мы себя идентифицировали. Таким образом, я соглашаюсь, что отныне я не буду сводить себя только к личности Фредерика, созданной его эмоциями, верованиями, мыслями, интеллектом. Однако я не прекращу своего существования, поскольку во мне кроется нечто гораздо большее, чем Фредерик: это самость, более глубинная идентичность, связанная с моим рассудком. Поскольку эту идентичность постоянно подавляли мои верования и последовательные образы обо мне самом, формировавшиеся на протяжении всей моей жизни, то мне необходимо, чтобы восстановить контакт с самостью, проделать трудную работу, идя по двум великим путям освобождения и любви, о которых я уже говорил в предыдущих главах и которые мы более подробно рассмотрим чуть позже.
Процесс индивидуализации, трезвое интроспективное усилие – словом, путь к себе – ведет, как это ни странно, к освобождению от субъективного или, более конкретно, к освобождению от субъективного, идентифицируемого с эго. Подлинная работа по совершенствованию субъективного действительно помогает пережить опыт освобождения от эго. Она позволяет перейти от «я» к самости. Чем ниже я спускаюсь в глубину и в истинность самого себя, тем больше я освобождаюсь от ложной идентичности эго, создаваемого моим интеллектом и моими эмоциями с моего самого раннего детства.
Именно об этом говорит Будда, когда описывает опыт просветления, иллюминативный опыт, который зиждется главным образом на осознании иллюзии эго. Об этом же говорил и Спиноза в конце своей «Этики».
В конце этого длительного рационального процесса освобождения наших печальных страстей, связанных с нашими неадекватными представлениями, мы приходим к третьему виду знаний (после мнения и разума): к интуитивному знанию. Интуитивное знание позволяет нам уловить связь между конечной вещью и бесконечной вещью. Таким образом, мы можем осознать адекватность между нашим внутренним миром, управляемым разумом, и естеством, между нашим внутренним космосом и Великим космосом, между нами и Богом, идентифицируемым с Природой, то есть с бесконечной Субстанцией. Это интуитивное осознание является самой большой радостью. «Познание Бога и любовь к нему есть высшее счастье и блаженство»,
[42] – писал Спиноза.
В отличие от мистики в том виде, в каком она развивается в монотеизме, проповедующем индивидуального Бога, данного в Откровении, спинозовская мистика является мистикой имманентности: она связана не с верой, а с разумом и интуицией. Мудрец не сливается с индивидуальным Богом. Он знает, что является составной частью Бога, понимаемого как бесконечная Субстанция мира: «Все, что есть, есть в Боге, а без Бога ничего не может существовать и не может быть представлено». Эта мистика основана на недуалистической концепции мира, на том, что мы называем монизмом. Как я уже отмечал в своем предыдущем произведении,
[43] в этом отношении есть поразительное сходство между метафизикой индуистских Вед, в которые входят Упанишады, и метафизикой Спинозы: Бог не существует вне мира; мир и Бог делят одну и ту же субстанцию; все есть в Боге, равно как Бог есть во всем. Как говорит нам индийская мудрость, именно благодаря дуальности мудрец становится «живым освобожденным» (дживанмукти), живущим в полном блаженстве чистого сознания, которое является Единым (сатчитананда). Точно так же спинозовский мудрец полностью освобождается от рабства и достигает «вечного блаженства»: «Мы чувствуем и внутренне осознаем, что мы вечны».
[44]
Как и индуистский мудрец, спинозовский мудрец освобождается от эго, средоточия страстей и источника дуального сознания: есть я и мир, я и другие, я и Бог. Впрочем, Спиноза не был ни первым, ни единственным западным философом, который проповедовал имманентную мистику недуальности. Плотин, последователь Платона, философ III века, утверждал, что достиг чистого экстаза – так он называл радость – через созерцание Единого, которое можно познать, научившись «жить в соответствии с умом», то есть в соответствии с самой благородной частью самого себя. Иначе говоря, освободившись от страстей и всего того, что образует интеллект и эго «<…> душа должна отрешиться не только от всего дурного, но и от всего хорошего – словом, решительно от всего, чтобы очутиться наедине с ним, и как только это ей удастся <…> она вдруг узрит его явление в самой себе, и тогда ничего уже не отделяет ее от него, тогда она одно с ним, а не двое»,
[45] – писал Плотин.