Осколки - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Ангел cтр.№ 105

Вечером того дня Мария случайно услышала звуки ссоры из подвальной лаборатории хозяина – он говорил резко и твердо, а жена его орала, срываясь на визг. А потом…

Мария не знала, что там произошло между Сверром и вороньей дочерью, а может, равнодушие и безучастность Лаверн привели к тому, что хозяин однажды сорвался.

Провидица несла чистое белье и услышала всхлипы и вялые протесты из-за двери спальни мийнэ. Когда она вошла, то застала ее обнаженной, распластанной на постели. По щекам ее текли слезы, руками она уперлась навалившемуся сверху хозяину в грудь и шептала только:

– Не надо, не надо…

Он же, не замечая ничего вокруг, даже того, что они уже в комнате не одни, повторял, как одержимый:

– Ты родишь мне сына!

Мария выронила белье и зажала рот ладонями, чтобы не закричать. От боли, бессилия и сочувствия. “Он не знает, – сказала она себе мысленно. И повторила для верности: – Не знает”. Не помогло. Не то, чтобы она хотела оправдать хозяина. В самом деле, разве она в праве судить или оправдывать того, кто владеет ею? Просто…

Лаверн было жаль. Эту острую, резкую и несчастную девочку, которую духи сделали сильнее многих, но не дали того, чего истинно желало сердце. Свободы. А теперь и радости материнства лишили… Разве это справедливо?

– Мария, – услышала она полувсхлип-полустон Лаверн – ее заметили. Взгляд хозяина, казалось, способен был испепелить на месте.

– Убирайся! – зарычал он, и Мария вздрогнула. Перевела взгляд на Лаверн – в ее глазах вместе со слезами застыла мольба. Но разве Мария могла помочь?

Она вздохнула, отвернулась и вышла. Закрыв за собой дверь, прислонилась к ней и заплакала. Слезы все текли и текли – крупные, горячие. Закушенный кулак пульсировал болью. Из-за двери слышались глухие стоны Лаверн и шумное дыхание хозяина.

Теперь она не оправится, подумалось Марии.

После того случая Лаверн практически перестала вставать с постели. Будто смирилась с собственной участью безвольной вещи и… стала вещью. Мария умоляла ее поесть, и мийнэ ела, послушно пережевывая то, что приносила ей подруга. Мария купала ее, как ребенка, расчесывала длинные серебряные волосы, одевала в тончайшее кружево на ночь – хозяин мог прийти и взять свое в любую минуту.

Он приходил. Сидел на кровати, держал Лаверн за руку и что-то тихо говорил. Мийнэ не отвечала и не смотрела на него, лишь безучастно пялилась в стену, и от вида подруги – несчастной, разбитой и совершенно сломленной, Марии хотелось рыдать. Хозяин же вставал и, сжав губы в тонкую линию, молча выходил из спальни любовницы.

Она погибает, хотелось крикнуть Марии. Пустить стрелу из ядовитых слов прямо в широкую и прямую спину.

Мария молчала. И молчала бы дальше, если бы хозяин сам не пришел к ней однажды ночью.

– Что с ней? – полуспросил-полупотребовал он, запуская пальцы в длинные цвета воронова крыла волосы. – Чего ей не хватает?!

И тогда Мария впервые за долгое время сказала правду. Вернее, правда сама вырвалась на волю, исколов гортань и язык рабыни.

– Свободы.

Слово-молния, после которого, как и во время грозы наступило короткое затишье. Зашитая в звуки смелость – Мария и не знала, что способна на подобную. И, пока эта смелость не заползла обратно, под защиту осторожности и покорной гибкости, она добавила:

– Отпустите ее, хозяин. Ее и мальчика. Иначе она умрет.

Изменилось бы что-то, если бы Мария тогда не сказала этих слов? Если бы Сверр не прислушался и не отпустил Лаверн? Удалось бы ее спасти? Или все шло к тому, чтобы мийнэ погибла?

От мысли об этом в груди нестерпимо ныло.

А еще от жары, которая упала на мир резко, накрыла его душным влажным покрывалом, и воздух сделался тяжелым. Нещадно палило солнце, выжигая молодую, сочную траву, которая покрывалась бурыми пятнами прогалин. Жужжали шмели и пчелы, торопясь собрать с цветов сладкий нектар, по вечерам путникам надоедала обильная мошкара.

Они были в дороге уже больше недели и не получили ни одной весточки от Кэлвина. С того момента, когда тот со змеиным лордом умчались на встречу со Сверром, Вольный клан не получал новостей о судьбе его предводительницы. Жива ли? Увенчалась ли миссия успехом? Или… О всяких “или” Мария старалась не думать.

Как и об магическом костре, на котором в ее пророческих снах сгорала Лаверн.

О кандалах. Ошейнике. И погасшем взгляде мийнэ.

“Сверр спасет ее”, – как заклинание, повторяла себе Мария. И имя северного лорда, которое она все еще боялась произнести вслух, внушало надежду. Он ведь спас ее, Марию.

Бордель, в котором она работала, был дорогим. Но все равно оставался борделем, а клиенты… клиенты встречались разные. Жизнь рабыни измеряется лишь золотом, и если бы тогда Сверр не купил ее, где бы Мария кончила свою? На шелковых простынях с изрезанным лицом, как Сиротка Миа? Мужчина, купивший ее время, казался таким мягким и безобидным… Или рожая нежеланного ребенка, как волоокая Мастле? А может, в сточной канаве, забитая своими же, когда красота увяла бы, и ее продали бы в бордель попроще? Сколько она видела таких судеб? Десятки? Десятки десятков?

Кэлвин не понимал, отчего Марию тянет обратно в тепло и безопасность северного замка, но Кэлвин сам будто высечен из камня. И не ведает страха. Мария же боится всего. Боли. Смерти. Гнева тех, против воли которых ее собственная ничего не стоит. Да и откуда взяться воли у рабыни, пусть и бывшей?

У Лаверн была, но Лаверн никогда не мирилась с ошейником. Мария же научилась жить с полоской тонкой кожи на шее. Находиться в тени того, кто всегда защитит, если не как женщину, то как имущество. Избавит от необходимости бояться.

Мария так устала и… Кэлвин, наверное, прав: слова и мысли ее можно расценивать если не как предательство, то как что-то близкое к нему. Только вот Мария здесь, в безопасности под охраной восточных воинов, а мийнэ где-то там, в темницах Капитула. Ожидает казни.

Что есть верность против смерти?

На этот вопрос у провидицы не было ответа. Поэтому она крепче прижала Ча к груди и прошептала, не веря собственным словам:

– Конечно, вернется. Она же тебе обещала.

Они прибыли на исходе четвертого дня.

Крепостные стены Капитула возвышались на холме цельным монолитом. Щерились пики сторожевых башен, над языком моста возвышался широкий нос барбакана. На крыше донжона трепетали на ветру стяги и блестел начищенный серебряный шар, а в воде, заполняющий ров, золотом разлилось закатное солнце. Река раздваивалась и огибала замок с восточной и западной сторон, а на севере снова сходилась в одно русло.

Кэлвина они оставили в доме у деревенского лекаря, больше похожего на колдуна. Морелл наотрез отказался брать с собой анимага. А вот на том, чтобы взять мальчика-менталиста, наоборот настоял. Кэлвин хмурился и спорил о том, чтобы отправиться с ними, но некромант возразил, что тогда им придется идти без него. В конце концов Эрих что-то шепнул на ухо анимагу, и тот сдался. Роланд догадывался, что менталист уверился в намерениях Морелла идти до конца.