Экоистка - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Литвинова cтр.№ 53

Тут Давид заметил, как резко Кира опустила глаза и заерзала на качелях.

– Что?

– Ни… чего… – выдавила она из себя, задыхаясь от слез и навалившейся паники.

– Что?! – повторил он тверже.

– Я… я… ничего, Давид. Ничего.

На детскую площадку ворвалась стайка детишек лет пяти. Не останавливаясь ни на секунду, они носились кругами, сияя широкими улыбками и выкрикивая что-то неразборчивое. Они бегали, как будто им изначально, словно столкнувшимся протонам, придали ускорение, и двигались в пространстве легко, не затрачивая никаких усилий, едва касаясь земли. То и дело проносясь мимо качелей, они закручивали в свой беззаботный вихрь Киру и Давида, иногда с любопытством поглядывая на нее.

– Судя по всему, мы на чужой территории. Давай не будем отравлять им радость момента своими кислыми физиономиями. – Давид хотел пошутить, но выглядел при этом жалко. Подождав несколько секунд ответа и не услышав ничего, кроме всхлипываний, он добавил: – Не знаю, что еще сказать. Я, наверное, пойду…

Кира кивнула. Не ему лично, а в никуда. Единственное, чего ей хотелось, – быстрее зайти домой и захлопнуть за собой дверь поплотнее.

Давид встал и через несколько секунд скрылся за углом дома. Он ушел быстрыми, неслышными шагами, словно растворился в воздухе.

На опустевшие качели с лету запрыгнул мальчишка. Еще один настырно закрутился вокруг Киры, всем своим видом показывая, что пора бы ей тоже освободить место. Она послушно встала, взяла свои пакеты и поплелась к подъезду, чувствуя себя неимоверно старой, дряхлой, словно прожившей длинную-предлинную жизнь, но прожившей ее бестолково, невдумчиво. У входа еще раз обернулась туда, где исчез ее Давид, – на детскую площадку. Пацаны раскачивались изо всех сил, стараясь обогнать друг друга. Качели подпрыгивали под ними, чуть ли не целиком отрываясь от земли. Кира вдруг ясно представила, о чем думают двое пацанят. О том, что это не качели, а космический корабль, о том, что если еще чуть-чуть оттолкнуться, то достанешь до звезд. Эта фантазия ничем не отличается по интенсивности переживания от реальности. Она добровольно только что убила в себе ребенка и, что более ужасно, убила его в Давиде.

Вернувшись домой, Кира опустилась на диван у окна и какое-то время сидела неподвижно, будто прислушиваясь к себе, будто проверяя, жива ли она, дышит ли, может ли мыслить как обычно. Так, наверное, люди после автомобильной аварии открывают глаза, не понимая, что произошло.

Мама должна была прийти нескоро, и Киру это радовало. Ей не хотелось делиться всем, что произошло. Было стыдно за себя. В силу характера она всегда брала всю ответственность на себя, даже тогда, когда этого не следовало делать. Сейчас же Кира понимала, что еще не ошибалась так никогда прежде – случившегося с лихвой хватило бы на несколько жизней. С самого начала, с момента переезда в Лондон, каждый ее шаг казался теперь неверным. Отматывая воспоминания назад, она видела в своих действиях только необдуманность, глупость, подверженность сиюминутным импульсам, инстинктам, нездоровому любопытству. Воспринимая себя защитником природы и поборником справедливости, на самом деле она удовлетворяла лишь свои амбиции и похоть. Борясь с конформизмом в душе, на практике была его символом, ища теплое местечко под крылом более сильной личности. Она была противна самой себе. Всегда обращаясь за материнской поддержкой, сейчас она не хотела, чтобы мама видела, кем Кира является на самом деле.

На этой волне жалости и отвращения к себе Кира набрала номер Константина. Слезы окончательно высохли, в голосе появилась отстраненная хрипотца. Стараясь казаться максимально деловой, Кира попросила снять материал с номера, объясняя это тем, что нашла дополнительные факты, противоречащие друг другу. Константин, прошедший за свою карьеру через несколько судов против газеты и против него лично, воспринял это спокойно и, казалось, совсем не удивился.

– Но ты будешь его дорабатывать?

– Буду, Константин Владимирович. Надо переговорить еще с одним человеком, – соврала Кира, зная, что больше никогда не захочет даже открывать злополучный файл.

– О'кей. Гуд лак! ²⁶ – отбарабанил Чураков и положил трубку. Он, как всегда, куда-то спешил.

Дни тянулись, как капли густого темного меда, в котором так легко увязнуть, забыв, что есть другая реальность – без приторного вкуса, чистая, прозрачная, полная воздуха и движения.

Летом Кира первый раз подсчитала, что с момента разговора на детской площадке прошло полгода. Не прошло, а промчалось в каком-то оцепенении.

Уже на следующий день после того объяснения Кира появилась в офисе маминого журнала и вновь принялась живописать часы, яхты, украшения – создавать несуществующую, недостижимую картину, где все красивы и вечно молоды. Постепенно в ее жизнь вернулись посиделки в «Uilliam’s» и «Угольке», танцы в «Квартире», окончательно стерев с ее образа деловой лоск. Брючные костюмы пылились в шкафу, а геройские мысли все больше отступали под натиском сиюминутного.

Казалось, в Лондоне никому не было дела до ее неожиданного исчезновения. По крайней мере, ни Филипп, ни Диана, ни Жак ни разу не написали, не позвонили. Сама Кира нет-нет да и набирала в «Гугле» знакомое имя. Давид все так же лучезарно улыбался у пресс-воллов, иногда с какой-нибудь красоткой. Киру красотки не трогали, каждый раз она сравнивала открытое, лучезарное лицо Давида на фотографиях с тем ссутуленным человеком с землистым цветом лица и глубокой складкой между бровей, который сидел на детских качелях и от растерянности бесконечно тянул слова. Светские снимки моментально становились ненастоящими, красотки – пластиковыми муляжами, улыбки – карнавальными масками, и в этом Кира находила некое успокоение.

Про «доброведение» она тоже вспоминала нечасто. Лишь вскользь иногда появлялась мысль «как было бы хорошо, если бы…». Это было даже не сожаление – так люди обычно думают о своей детской неосуществленной мечте, о зарытом таланте, который уже не откопать. «Вот если бы родители заставили меня тогда окончить музыкальную школу…» – мечтательно думает какой-нибудь дальнобойщик, слушая ночью во время рейса старый добрый рок. Он представляет себя на сцене с гитарой. Представляет ярко, живо, так, что софиты слепят глаза, а многотысячная толпа гудит внизу и вторит его имя. И эти несколько секунд дальнобойщик счастлив, но поворот на перекрестке отвлекает его – мечта бесследно исчезает, и он вновь думает о шинах, растаможках, бензине и своих детях. Вот и «школа добра» осталась такой далекой мечтой, которая иногда на пару секунд делала Киру счастливой, а потом, испуганная повседневностью, испарялась.

Как-то Кира проснулась позже обычного. Городская жизнь переместилась из квартир в офисы уже несколько часов назад, поэтому во дворе было тихо, машины не гудели, двери не хлопали. В открытое окно доносилось пение – в их доме на втором этаже частенько распевалась оперная дива. Живой классический голос казался здесь каким-то инородным, слишком настоящим. Или как будто из далекого прошлого. Кира маялась от того, что никак не могла понять, что же ей напоминает это тягучее «а-а-а-а-а-а», и вдруг нужный образ четко вырисовался в голове. Года три назад она стояла у окна своего номера в Венеции, чемоданы уже были собраны, и Кира жадно старалась впитать в себя атмосферу этого чудного города. Не могла надышаться, наглядеться. Вдруг с канала у Ponte del Diavolo донеслось пение гондольера. Говорят, в последнее время венецианские лодочники разленились, обнаглели или все как один потеряли голос – неважно. Но пели они очень редко, и, как обычные городские таксисты, понуро выполняли свою работу. Тем ценнее было веселое, задорное пение того гондольера, который чуть не заставил ее плакать от радости. Сзади подошел Лео, обнял ее и тоже стал молча слушать…