Боль стала тупой, тянущей. В желудке нехорошо бурлило, по венам тек жидкий огонь.
Томас не догадывался, откуда пришло знание, однако дела явно были плохи.
В мозгу всплыло и заколыхалось на поверхности слово «инфекция». Томас вновь потерял сознание.
Он проснулся с рассветом и первым делом заметил, что Бренда больше не держит его за руку. Кожу обдувал прохладный ветерок, даруя краткие секунды наслаждения.
Проснулась и боль. Пульсируя, она отдавалась в каждой молекуле тела. И причиной было вовсе не плечо, не пулевая рана. С организмом случилось нечто иное, более страшное. Инфекция… Опять это слово.
Как выдержать следующие пять минут? Следующий час? Весь день? И как заснуть, чтобы пробудиться и начать все заново? Томас не знал. Он погружался в бездну отчаяния. К панике примешалось безумие, и поверх всего наложилась боль.
А в следующий миг начали твориться странные вещи.
Томас ничего не слышал, но глэйдеры вместе с Минхо засуетились, потом стали высматривать что-то в небе. В небе? При чем здесь оно?
Вдруг кто-то – наверное, Хорхе – прокричал: «Берг!»
И вот Томас расслышал мерную дробь, состоящую из тяжелых ударов. Не успел он ничего сообразить, как дробь усилилась, проникая в череп, просачиваясь в позвоночник; зубы и барабанные перепонки немилосердно вибрировали. Как будто били в самый большой барабан и гудел некий тяжелый механизм. Поднялся ветер, и Томас испугался нового шторма. Хотя нет, небо над головой было чистое, голубое, ни единого облачка.
От вибрации самочувствие ухудшилось, и Томас чуть не потерял сознания. Он боролся – хотелось застать источник странного звука. Прокричав что-то, Минхо указал на север. Обернуться и посмотреть не дала боль.
Ветер крепчал, грозя сорвать с тела одежду, поднимая тучи пыли. Рядом вдруг возникла Бренда и снова взяла Томаса за руку.
Девушка низко наклонилась к нему; ветер беспорядочно играл с ее волосами.
– Мне жаль, – сказала Бренда. Томас не расслышал ее. – Я не хотела… то есть я знаю, что ты…
Пытаясь подобрать нужное слово, она отвернулась.
О чем она вообще? Пусть скажет, откуда эта невыносимая дробь! Как же больно…
На лице девушки отразилась смесь любопытства и ужаса. Открыв рот, она широко распахнула глаза, и в следующий миг ее схватили двое…
Томаса обуяла паника. Появились люди в невиданной форме: мешковатая и словно пошитая из единого куска темнозеленой ткани; на груди какая-то надпись, на глазах – большие очки. Нет, не очки даже, противогазы. В них люди походили на страшных пришельцев. Гигантских, злых и безумных муравьев-людоедов, завернутых в полиэтилен.
Один из них схватил Томаса за лодыжки, второй – под руки, и вместе они рывком его подняли. Он заорал от боли. Он почти привык к ней, но сейчас не было сил бороться, и Томас обмяк.
Его понесли, и тогда он сумел разобрать надпись на груди у державшего его за ноги человека:
Томас поддался накрывающей его тьме, и вместе с сознанием ушла боль.
Глава сорок первая
Когда Томас очнулся вновь, то увидел яркий свет. Не солнечный. Этот свет бил прямо в глаза, с короткого расстояния. Томас зажмурился, но это не помогло: на фоне закрытых век все еще видел отпечатавшийся на сетчатке след ламп.
Рядом – впрочем, недостаточно близко – шептались. Очень тихо, он не понял ни слова.
Тонко позвякивал металл о металл. Томас первым делом подумал о хирургических инструментах: скальпелях и таких тонких стерженьках с зеркальцами на кончиках. Образы этих вещей всплыли из тумана стертой памяти, и Томас, связав их с ярким светом, понял: он в больнице.
В больнице. Последнее, что он ожидал увидеть в пустыне. Или его забрали с Жаровни? Унесли далеко, через плоспер?
Свет загородила смутная тень, и Томас открыл глаза. Сверху на него смотрела фигура все в том же идиотском прикиде: противогаз (или что это?), очки, а за ними – темные глаза.
«Женщина», – определил Томас, сам не понимая как.
– Слышишь меня? – спросила она. Точно, женщина, пусть голос и приглушен защитной маской.
Томас кивнул. Точнее, попробовал, а получилось ли, он не знал.
– Ситуация непредвиденная. – Женщина посмотрела в сторону. Обращается к кому-то другому. – Откуда в городе пистолет? Вы понимаете, сколько на пуле ржавчины и грязи! Не говоря уже о бактериях!
На ее гневный вопрос ответил мужской голос:
– Продолжайте работать. Надо отослать его обратно. И как можно быстрее.
Томас едва понимал, о чем они говорят. В плече расцвел новый бутон непереносимой боли, и парень в который раз потерял сознание.
Очнувшись, он заметил едва уловимые перемены. Сверху лился тот же свет; на сей раз Томас не стал закрывать глаза и повернул голову вбок. Видел он лучше, и взгляд удалось сфокусировать: серебристая потолочная плитка, стальная конструкция со всевозможными реле, переключателями и мониторами. Бессмыслица какая-то…
Потом до него дошло. Озарение ошеломило Томаса настолько, что он едва мог поверить…
Боль ушла. Ее не осталось. Ни капли.
Вокруг никого, ни души. Ни темно-зеленых костюмов чужаков, ни здоровенных очков, ни скальпелей в плече… Оставшись наедине с собой, Томас переживал отсутствие боли как чистейший экстаз. Неужели человеку бывает так хорошо?
Нет. Скорее всего Томасу вкололи лекарство.
Он задремал.
Сквозь пелену забытья Томас расслышал тихие голоса и пошевелился. Глаза открывать не стал.
Он надеялся узнать, о чем говорят захватившие его люди. Люди, которые заодно подлечили его, избавив от заражения.
– Вы уверены, что ход опыта не сорвется? – спросил мужской голос.
– Уверена. – Женский голос. – Абсолютно. В любом случае нам достанется новый образец реакции с территории обреченных. Этакий бонус. Вряд ли Томас со товарищи отклонятся от курса и не дадут ожидаемых реакций.
– Боже, надеюсь, вы правы.
Заговорила другая женщина – высоким, звенящим голосом:
– Скольких из оставшихся можно считать жизнеспособными Кандидатами? – Последнее слово она произнесла будто с большой буквы.
Сбитый с толку, Томас постарался не выдать, что он в сознании.
– Четверых-пятерых, – ответила первая женщина. – Томас по-прежнему наша основная надежда. Он по-настоящему живо реагирует на Переменные. Постойте, у него глаза дернулись…
Замерев, Томас постарался смотреть прямо перед собой, в темноту опущенных век. Непростое занятие. Заставил себя дышать ровно, как будто во сне. Он понятия не имел, о чем толкуют эти люди; отчаянно хотелось услышать продолжение разговора. Он просто обязан был разузнать побольше.