Задумчиво Войник посмотрел на Аменхотепа Третьего и Тии, взиравших на вошедших через весь центральный зал из глубины эпох, и отсалютовал царской чете. Выбрав ракурс поудачнее, он сделал несколько панорамных кадров зала – сразу видно, что за место, хоть на открытки штампуй. Фараон и царица улыбались всё так же загадочно, словно хранили какой-то им одним известный секрет.
– Красивые, черти, – пробормотал Яша, любуясь огромной двойной статуей то в объектив, то вживую.
Поднявшись обратно, ближе к входу, Войник подошёл к знаменитой палетке Нармера
[43], знакомой всем ещё по учебникам. Терпеливо дождавшись, когда схлынет толпа туристов, тыкавших пальцами в стекло, он сфотографировал палетку с обеих сторон. На одной древний фараон ритуальной булавой ритуально же – а может, и нет – бил какого-то своего не менее древнего врага. На другой расположились два серпопарда – мифических зверя с львиными телами и змеиными шеями – а над ними вышеозначенный фараон уже, кажется, триумфально входил в захваченный город. Или деревню. Или что там у них было в дремучей древности?
Борька называл Нармера местным королём Артуром – не менее легендарной личностью, объединившей разрозненные территории в единое государство. Вот разве что не с Эскалибуром, а с булавой в руках. А ещё у него была своя Гвиневра – точнее, Нейт-Хотеп
[44], не то дочь богини Нейт, не то жрица. Супруга Нармера, правда, с рыцарями не развлекалась, да и рыцарей тогда ещё не было. Если и был у фараона военачальник, сравнимый с Ланселотом, – история его имени не сохранила. Да и о самом Нармере сохранила, увы, немного – что он там вообще делал, историки спорили до сих пор, хоть имя и уцелело. По крайней мере, Борька говорил, что Нармер точно был. Кто-то же объединил Обе Земли в один Египет? В смысле, в Та-Кемет. Правда, произошло это едва ли одним ударом булавы, и даже при одном Нармере – всё-таки не стоит отбрасывать «Теорию государства и права».
Внимание Яши привлекли две ладьи – тут же, рядом с древнеегипетским «Артуром». В одной из них под деревянной палубой обосновался котёнок, которому кто-то уже поставил крышечку с водой и кинул какой-то еды.
Лидка появилась тут же – прошла по палубе, заглянула в пробитую временем брешь, чуть склонила голову, изучая худющего собрата. А потом она чёрной тенью скользнула на пол и побежала куда-то прочь, в коридор и к лестнице. Когда Якоб догнал её и, запыхавшись, поднялся на второй этаж, кошки уже, разумеется, нигде не оказалось.
Зато он знал, где оказался сам, – помнил рассказы Борьки после лекции Тронтона. Вокруг в стеклянных «гробницах», насколько хватало глаз, расположились расписные саркофаги разных эпох, маня красотой и яркостью красок, и заключёнными в них историями. Якоб уверенно шагал через зал, бросил взгляд на безголовую мумию в пластиковом пакете, который, если верить пояснительной записке, сохранял необходимый микроклимат. По крайней мере, эта мумия ему не улыбнётся – а вот фараоны в комнате царских мумий вполне могли готовить сюрприз.
Туристы дружной толпой валили в залы с сокровищами Тутанхамона. Часть сокровищ, правда, вывезли на реставрацию в лаборатории при Большом Египетском музее в Гизе, который вот уже который год обещали открыть. Но посмотреть всё равно было на что.
Золото Тутанхамона Якоб уже видел, а фотографировать украшения царственного юноши всё равно было нельзя. Да и нераспиаренный фараон сейчас интересовал Войника. Длинный зал с саркофагами вывел его в один из боковых коридоров. Не скажи ему друг тогда – даже не узнал бы, кому принадлежал этот. На некоторых экспонатах Каирского музея таблички почему-то отсутствовали, и на это Борька тоже часто ругался. А руководство музея не напрягалось. Ну мало ли, в самом деле, саркофагов и палеток? Кому надо – сам найдёт.
«…Короче, Тронтон думает, что эта царевна – а имени её мы доподлинно не знаем – была не то сестрой, не то дочерью этого фараона-героя. Вот если б уцелела и мумия героической царицы… По возрасту, по моим прикидкам я делаю ставку на дочь», – вспомнил Войник слова Борьки.
Яша остановился перед одной из витрин, где саркофаги стояли вертикально, прямо перед одним из них – золочёным, сохранившим в вечности черты прекрасной женщины. Да, той самой героической фиванской царицы, о которой рассказывал друг, – Яххотеп, супруги Секененра, воительницы, изгонявшей гиксосов из Египта.
Благоденствие только начало возвращаться на египетские земли, а всё же свою героиню её семья и народ почтили достойным и богатым погребением, судя по тому, что этот саркофаг был полностью покрыт тонким слоем золота. Увы, мумия царицы не уцелела. А саркофаг позже «оккупировал» жрец Амона по имени, кажется, Пинеджем. Ну а чего б и не занять – красивый же саркофаг, пусть и чужой.
Вся история с тайником царских мумий в Дейр-эль-Бахри
[45] у Борьки вызывала смесь восхищения и возмущения, поэтому рассказывал о тех событиях он обычно сумбурно. Но имя Пинеджема внезапно всплыло у Яши в голове как раз применительно к тайнику – жрец Амона устроил в своей гробнице торжественное перезахоронение царских и не только царских останков. Потом гробницу нашли – правда, не египтологи, а предприимчивые арабы – и потихоньку приторговывали ценностями на чёрном рынке. Может статься, мумия царицы тоже сейчас оказалась в чьей-то частной коллекции – кто знает?
«И всё-таки были ли вы матерью моей царевне, ваше величество?» – мысленно обратился к ней Якоб, вглядываясь в безмятежное лицо древней красавицы.
Он уже почти не удивился, когда черты поплыли и губы на саркофаге дрогнули в улыбке, а тёмные глаза чуть прищурились. Даже не отшатнулся – привыкал, что ли? Хотя чего уж, улыбающийся саркофаг выглядел всё-таки поприятнее улыбающихся мумий.
«Ладно, пора навестить вашего супруга…» – вздохнул Войник, с трудом отрывая взгляд от Яххотеп, и поплёлся в зал царских мумий.
Глава 10. Джинны и фараоны
Год 2019, Каир
Араб, скучающий на стойке у стеклянных дверей в «святая святых», завидев Якоба, оживился, схватился за пачку билетов. Насколько помнил Войник, обычно желающих полюбоваться на то, что осталось от великих фараонов древности, было предостаточно. Но китайцы, видимо, задержались в зале с сокровищами Тутанхамона, и он успел как раз вовремя.