Надзиратель провёл его (в чём мать родила) в каменное здание, втолкнул в белую комнату, озарённую лучами солнца. За столом сидел могучий человек в сером костюме и что-то писал. Сбоку от него навытяжку стоял ещё один в форме начальника поселения: тёмно-зелёный китель с погонами и двумя рядами серебряных пуговиц.
Человек за столом отложил ручку, поднял глаза. У Хлыста сердце в коленки опустилось.
— Одевайся, — сказал Крикс и кивком указал на стул в углу кабинета.
Хлыст надел хрустящую рубаху, мягкие штаны, обул ботинки (настоящие, не арестантские), к зеркальцу на стене повернулся, посмотреть, что с глазом. Под закрытым веком впадина. Через щёку, от скулы до переносицы, воронкообразный шрам. Потрогал впадину пальцем — пусто, нет глаза.
Через полчаса Хлыст сидел позади Крикса в чёрной машине, поглаживал изувеченными подагрой руками кожу сиденья и неотрывно смотрел в мощный затылок. Не боится Крикс, ничего не боится: ни свитой рубахи на шее, ни кулака в висок. Знает, гнида, что Хлысту на всё уже плевать…
В сумерках машина покатила по окраине незнакомого селения, остановилась перед маленьким домом. К крылечку в три ступеньки велосипед привален, на перильцах платьица сохнут, над входом керосиновый фонарь светит, в открытом окошке занавеска колышется.
— Иди, — сказал Крикс. — На рассвете приеду.
Хлыст выбрался из машины, поднялся на крыльцо. Машина взревела и скрылась за поворотом.
В прихожей было темно. Хлыст на ощупь добрался до двери, вошёл в коридор. Полумрак вспарывали светлые полосы, вылетающие из двух комнат. Справа слышалось бренчание посуды и треск картошки на сковороде. Слева доносился тоненький голосок, напевающий колыбельную. Знакомая песня…
Заведя руку за спину, Хлыст открыл дверь. Уйти… уйти подальше… Попятился и грохнул каблуком ботинка в створку.
— Тоола! Глянь, кто пришёл, — раздалось справа.
У Хлыста остановилось сердце.
— Матин, — прозвучало слева.
— Не бреши, Тоола! Матин огород поливает. Я его в окошко вижу.
— «Не бреши» — плохое слово. Надо говорить: не обманывай.
Слева появилась девчушка лет семи. Качнула в руке тряпичную куклу:
— Какой-то дядька.
— Какой дядька, Тоола?
Справа в светлом дверном проёме возник худенький как щепка силуэт женщины. Хозяйка протянула руку к чему-то, стоящему за стеной:
— Тоола! Уйди!
Девчушка скрылась в глубине комнаты.
— Что надо? — спросила женщина.
Хлыст сделал шаг вперёд.
Хозяйка резко выставила перед собой нож:
— Не подходи!
Хлыст хотел сказать и не мог… Шагнул в квадрат света.
Женщина выронила нож:
— Асон… — И кинулась на шею.
По комнатам гулял неугомонный ветер. На полу, как в старые добрые времена, спало семейство. С одного боку к Хлысту прижималась жена, с другого — обнимала дочурка, сынишка развалился на ногах. Нет старшенького… Таша сказала, что Тормун подался на заработки. Много ли заработаешь в тринадцать-то лет?
Семейство спало, а Хлыст, заложив руку за голову, смотрел в потолок. Дом и мебель купил Анатан. Его жена Тася детишкам одежду шьёт. Крикс привозит еду и лекарства. Доктор Ларе проведывает Ташу. Что за это Крикс запросит? А что бы ни запросил, Хлыст всё сделает.
Прокричал петух, с другого края селения откликнулся другой. За окном хлопнула крыльями птица. Умостилась на ветке, затренькала. Хлыст осторожно выбрался из-под тёплых рук и ног. Закрыл окно. Постоял, глядя на детишек и жену. Поплёлся в смежную комнату.
Кровать застелена, на спинке стула рубашка, в углу мяч. Где ты сейчас, сынок? Кто тебя кормит? Кто одевает?..
Донёсся шум двигателя. Хлыст выглянул в окно. Автомобиль Крикса… Развернулся — на пороге Таша.
— Уходишь, Асон?
— Так надо, милая.
Таша приблизилась в два шага, обвила его шею руками, щекой к щеке прильнула:
— День мой ясный… Как же мне жить без тебя?
— Я вернусь, Таша.
Она обхватила его лицо ладонями:
— Родненький мой… зачем мне всё, если нет тебя?
— О детках подумай.
— Куда же мне бежать с горюшком? Где прятаться от него?
Хлыст взял Ташу за плечи, легонько встряхнул:
— Таша… Я жив! Я живучий!
— Асон… Денёчек мой ясный… Не увижу, не прикоснусь, не обниму. Не поцелую, не прильну к груди… Кто приласкает меня? Кто обогреет?
Хлыст прижал жену к себе:
— Таша! Что же ты меня хоронишь?
Прозвучал хлопок дверцы машины.
Таша вновь обхватила ладошками лицо Хлыста:
— Боже! Дай мне секундочку посмотреть на него, запомнить… наглядеться, надышаться… Прошу тебя… одну секундочку… ещё одну…
В коридоре раздались шаги. На пороге появился Крикс. Кивнул Хлысту и вышел.
Таша провела пальцами по закрытому веку, по шраму на щеке. Поцеловала в губы, словно ветерок коснулся.
— Асон… День мой ясный… а без тебя ж будет тёмная ночь…
Вельма два дня блуждала по гостинице точно во сне, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Не верилось, что теперь она свободна.
Но появился Таали.
— Пришёл тебя проведать, — сказал он, хмурясь. — Ты чего такая бледная? На диете? А ну, пошли!
И повёл Вельму в кафе, расположенное напротив гостиницы.
Официант, принимая заказ, будто ненароком потёрся ногой о её ногу. Посетитель за соседним столиком кивком указал на дверь туалета. Молодой человек за стойкой бара многозначительно прищурился.
Вельма целую ночь пробродила по комнатам гостиницы, припадая ко всем зеркалам. Что в ней не так? Одних женщин мужчины провожают восхищёнными взглядами, на других смотрят в упор, как голодные собаки на кусок мяса.
Вельма изменила причёску и обновила гардероб. Образ скромницы не помог: на пороге магазина она столкнулась с красавцем-мужчиной, который тут же сделал ей непристойное предложение. Сердце пропустило удар, заныло внизу живота. И Вельма испугалась. Если она вновь пойдёт на поводу своих порочных желаний, остановиться уже не сможет. Малика вышвырнет её из гостиницы. Чужие дома и чужие постели, в конце концов, сменятся подворотнями и подвалами. Потом она окажется в сточной канаве, где своими руками затянет чулок на шее и навеки остановит сердце, разбитое осознанием собственной ненужности.
Вельма испугалась и разозлилась: она не кусок мяса!
В конце недели пожаловала Малика. Услышав просьбу помочь с гостиницей, Вельма воспрянула духом: вот он шанс измениться. Через пару дней приехал Мун. Старик терпеливо делился опытом: помогал с подбором прислуги, горничных, ключника, объяснял, показывал, советовал. Если бы кто-то сказал Вельме раньше, что за строгим, ворчливым и всегда недовольным смотрителем замка прячется душа-человек, она бы расхохоталась. А сейчас радовалась каждому его приезду и с жадностью ловила взгляды и улыбки. Появилась гордость за себя, в душе впервые в жизни воцарилось спокойствие. Но вдруг возник он, и в какой-то миг показалось, что с таким трудом возведённая стена благопристойности рухнет.