Что же касается более крупных образований, таких как государство — нация, то в этих случаях еще менее ясно, формируют ли мотивационные уровни индивида коллективные мотивационные уровни всего общества. Например, в современной американской истории нет тесной корреляции между мотивационными уровнями разных десятилетий (рис. 11.9) и мотивационными уровнями президентов страны в то же самое время (табл. 8.8). Если идеи индивидуального лидера не являются основным детерминантом коллективных мотивационных уровней, возможно, на них влияют системы основных убеждений, господствующие в обществе? Первоначально в качестве источника мотивации привлекла внимание религия. Толчком к этой идее послужил классический анализ Макса Вебера протестантских истоков современного капиталистического духа (Weber, 1904/1930). Он обратил внимание на то, что в таких странах, как Англия и Германия, протестанты, судя по всему, работают больше, экономят больше денег и добиваются успехов в бизнесе чаще, чем католики.
Результаты ряда исследований подтверждают тот факт, что в XVII, XVIII и даже в XIX в. лидерами бизнеса чаще становились представители не католических, а протестантских меньшинств, особенно из таких немногочисленных диссидентских групп, как квакеры или позднее методисты в Англии (McClelland, 1961). Чем это можно объяснить?
Вебер нашел ответ в доктринах протестантизма и прежде всего в его повышенном внимании к рационализации всех сторон жизни и приверженности человека своему призванию или профессии. Такие лидеры Реформации, как Мартин Лютер и Джон Кальвин, восстали против власти католической церкви в Риме и прежде всего — против ее власти гарантировать людям спасение за счет предоставления им индульгенций — права на искупление грехов хорошей работой. Таким образом, протестанты в определенной мере были больше «сами по себе», чем католики. Они разделяли убеждение, что «Бог помогает тем, кто помогает себе сам», а потому в известной мере сами могли позаботиться о своем спасении или, что более правильно, были убеждены в нем. Они не могли, как в католицизме, постепенно накапливать добрые дела, которые делали бы им честь, но могли лишь систематическим самоконтролем, который ежеминутно «стоит перед неумолимой альтернативой — избран или проклят?», создать убеждение, что они — одни из избранных Богом (Weber, 1904/1930).
Вебер утверждал, что подобная жесткая рационализация человеком собственного поведения в известной мере объясняет ту чрезмерную детерминированность и энергию, с которой протестанты занимались капиталистическим предпринимательством. По мнению Макклелланда (McClelland, 1961/1976), ключевым идеологическим элементом, возможно, было повышенное внимание к постоянному совершенствованию людьми их собственного поведения, пусть и понемногу, изо дня в день, «до тех пор, пока наши добродетели не достигнут совершенства, к которому мы воистину стремимся на протяжении всей своей жизни» (Calvin’s Institutes of the Christian Religion). Таким образом, идеология протестантской Реформации могла преуспеть в усилении мотива достижения успеха среди групп протестантов, что, в свою очередь, помогло последним добиться больших успехов в капиталистическом предпринимательстве, чем католикам.
Провести прямое тестирование этой гипотезы сравнением «контента достижения» протестантской и католической литературы, популярной в критические периоды с XVI по XIX в., невозможно. Однако к XX в. Макклелланд не обнаружил существенных отличий в уровнях потребности в достижениях, характерных для католических и протестантских групп индивидуумов в США и в Германии (McClelland, 1961). Протестантские и католические детские книги для чтения тоже не отличаются по уровням потребности в достижениях. Это позволило Макклелланду сделать следующий вывод: более высокие уровни потребности в достижениях протестантов объясняются не столько самой доктриной Реформации, сколько тем, как Реформация пробуждала людей и заставляла их быть активными в поисках нетрадиционных способов спасения.
Похоже, что ключевым элементом является некий «внутренний земной активизм», институционально поддерживаемый церковью, которая также противостоит традиционным религиозным авторитетам. Чтобы проверить эту гипотезу, Макклелланд изучил религиозные верования и практику 45 племен, чьи народные сказки уже были изучены на предмет содержания в них образов потребности в достижениях (McClelland, 1961). Шестьдесят пять процентов культур с высоким уровнем потребности в достижениях (определенной на основании их народных сказок) отдавали предпочтение индивидуальному, а не ритуальному контакту с божеством; среди культур с низким уровнем потребности в достижениях таких было только 23 %. Иными словами, в культурах с высоким уровнем потребности в достижениях индивиды реже стремились снискать расположение божества, участвуя в традиционных, предписанных ритуалом церемониях. Они предпочитали более прямой доступ к нему через мистический контакт или индивидуалистическую интерпретацию письменных традиций. Макклелланд также нашел, что в культурах с высоким уровнем потребности в достижениях для отправления индивидуальных религиозных обязанностей значительно реже необходимы религиозные деятели (священники, шаманы и т. д.). Для тех культур, которые акцентируют роль внутренней, а не внешней власти религии, характерна тенденция к более высоким коллективным уровням потребности в достижениях.
Макклелланд сообщает также об интересном современном подтверждении важности реформирования религии для подъема уровня потребности в достижениях (McClelland, 1961). В горном районе Мексики, в штате Чьяпас, он обнаружил деревню, население которой незадолго до этого было обращено в одну из радикальных христианских религий. Во многом новые христиане вели себя точно так же, как первые протестанты — европейцы во времена Реформации. Они читали Библию на своем родном языке, сожгли изображения католических святых и выкрасили свои церкви в белый цвет, они пели гимны, их стали больше интересовать проблемы здоровья и образования, и, что самое важное, они чувствовали свое превосходство над традиционными католиками из соседней деревни, зависевшими от священников в том, что касалось установления контакта с Богом. Через 8-10 лет после того, как большинство взрослых жителей этой деревни были обращены в христианство, жившие в ней дети подверглись тестированию на уровень потребности в достижениях. Полученные при этом результаты резко контрастировали с результатами, которые показали дети из соседней, традиционно католической деревни, хотя и обитатели последней тоже, скорее всего, получили «мотивационный толчок», ибо правительство передало крестьянам землю в личное пользование. Дети из деревни, незадолго перед этим обращенной в протестантизм, продемонстрировали ряд признаков, указывающих на более высокий уровень потребности в достижениях. По крайней мере, в этом случае религиозная реформа, как минимум на ее ранней стадии, способствовала усилению мотивации достижений.
Из сказанного, однако, не следует делать вывод о том, что протестантизм как таковой является определяющим фактором. Религиозные меньшинства во всем мире, не имеющие никакой связи с христианством — например, приверженцы джайнизма в Индии (McClelland & Winer, 1969/1971) или гораге в Эфиопии (McClelland, 1977а), — выдвинули из своей среды непропорционально большое число бизнесменов и продемонстрировали (это почти точно) более высокие уровни потребности в достижениях. Возможно, только в момент реформы критически важным в некоторых религиях или в других системах верований представляется то, что реформируемая группа превосходит более традиционно ориентированные группы, религиозность которых в отличие от религиозности тех, кто начинает новую жизнь, базируется не на личном, а на институциональном. Это общее объяснение можно использовать также и для того, чтобы ответить на вопрос, почему в таких странах, как СССР и континентальный Китай, полагающих себя инициаторами великой коммунистической идеологической реформы, уровни потребности достижений (определенные на основании изучения школьных учебников), значительно выше, чем в среднем в мире. С другой стороны, уровни потребности в достижениях в таких коммунистических странах, как Польша и Болгария, которые не сами инициировали реформы, а восприняли их извне, значительно ниже, чем в среднем в мире (табл. 11.4).