Важенка. Портрет самозванки - читать онлайн книгу. Автор: Елена Посвятовская cтр.№ 54

— Лиля права! — Митя был серьезен. — Они взывают не к разуму, а к чувствам. И это очень сильный ход, большая эмоция. Оттого такой огромный ответ. Битломанию имею в виду. Они знают, как задеть. Кстати, может, на подсознательном уровне. Они все время заходят с другой стороны в текстах. Вот как сейчас рок-клуб наш. Я убежден, что БГ сначала пишет, а потом только догоняет, о чем написал… Что, нет? Давайте Важенку спросим, вот о чем, собственно, Борис Борисыч?

— Точняк, — вскричал Ленечка. — Вот на фестивале все антивоенные песни были говно ровное! Нет войне, миру мир. И так ведь на все лады пережевывали. Ухо замазывается, ты уже не то что не слушаешь — не слышишь! А Цой взял и написал “Я объявляю свой двор безъядерной зоной”. Вспышка такая. У меня мурашки шли по коже, ей-богу. Как будто наконец по-русски заговорили.

Ленечка протянул Важенке косяк, ходивший по кругу. Она растерянно смотрела на него.

— Да что ж ты делаешь! — перехватил его Митя. — Девушке “пятку” предлагаешь, ну что за воспитание, Ленечка!

Заиграла знакомая, очень мелодичная вещь. Важенка даже не знала, что это битлы. Кто-то подпевал.

— Ну и что? Средний ударник? Да щас тебе, средний! Все время же бой, постоянный, и быстро как. Восьмушками в основном, да, Лиля?

Важенка почти не смотрела на Митю, но во всякую минуту точно знала, где он, каждое движение. Себя же ощущала в коконе его пристального внимания. Не успела она поискать глазами сахар, как Митя незаметно двинул к ней пузатую мельхиоровую вазочку. Случайно взглянула на форточку — одними губами: закрыть? Никто не замечал этой микроскопической заботы, и она безнаказанно упивалась ею, немного перебирая в желаниях. Ей совсем не хотелось курить, но она встряхивала пачку, и он тянулся с зажигалкой. Подняв глаза, благодарила.

— Она уже забыла, что ей повезло. Теперь она думает, что все заслуженно. С удовольствием переваривает все твои жертвы, и все бы ничего, но она ненасытна. Она не остановится, но еще сама не знает об этом.

Важенка вздрогнула, но это обсуждали личную жизнь Ленечки, безответно влюбленного в какую-то стерву.

— Никитин, не ешь так жадно, — ласково сказала Лиля. — Никто не отберет. Разве что Митька, он хотел крылышко.

— Нет уж! Что-что, а считать я умею. Крылышек у курицы всегда два, даже у такой завалящей, как эта. Пусть он ест свое, отдельное от меня крылышко, — Никитин даже вспотел от еды в своем тяжелом вязаном свитере. — Ленечка, я знаю, как тебе ее разлюбить!

Ленечка горестно отмахнулся.

— Тебе надо посмотреть, как она ест! Ты же не видел ни разу, да? Ну вот! — Никитин отщипнул от хлебного ломтя. — Мороженое не в счет. Ошиваетесь по всяким подворотням. Тебе надо как следует ее проголодать и дальше привести в кафе! Мое обжорство, мнимое, кстати, — детский лепет по сравнению с тем, что тебе предстоит увидеть, братан. Я так разлюбил одну женщину. Или еще рецепт — проснуться с ней утром. Если выдержишь все эти спутанные волосы, дыхание, гной в глазу, тогда — все! Точно любовь!

Важенка и Митя мимолетно встретились взглядом. Я прошла проверку? А то! Рассмеялись в разные стороны. И на самой окраине взгляда мелькнуло: как хорошо, иначе, чем все, он ест крылышко, незаметно вытирая рот костяшкой большого пальца.

— Да это вообще не важно, что для него или для тебя “железнодорожная вода”, — да хоть из сортира вагонного. Важно, что это сразу цепляет — “дай мне напиться железнодорожной воды!” ^[10] И все. Мания дороги. Ты сразу в поезде, а под стук колес уже все что хотите. У Бори же каждый свое видит…

* * *

Странный выдался июнь в его первых неделях. До обеда она спала. Проснувшись, долго лежала, завернувшись в одеяло. Медленно доставала из вчера каждый жест, прикосновение, взгляд. Улыбалась, не открывая глаз.

Митя сказал: не кури, хватит. Она закашлялась вчера, такой курительный кашель, не спутать. Сказал тихо и твердо, никто не слышал. От этих слов пронизывает позвоночник. Ведь вот, беспокоится о ней.

Его фразы распадались на слова, рассматривала их, крутила в голове. Иногда, уже снова во сне, вскрывала все слои и смыслы, даже те, которых там и не было. В полудреме подходила к ним с другой стороны, с изнанки, размешивала в стакане с чаем, некоторые буквы посверкивали из водяной воронки. “Не кури, хватит” превращала в любовь.

На десертной тарелке два холодных вареных яйца и бутерброд с сыром. Надо доесть, приговорила Лиля. Важенка выбрала яйцо. Первое Лиля сунула в рот Никитину, он благодарно закивал. Второе с лету Важенке, державшей под мышки Ленечкиного спаниеля. Хозяин по Лилиному же приказу вытирал ему лапы тряпкой. Важенка с набитым ртом, беззащитная, в руках собака, округлила от ужаса глаза.

— Я же вам не Никита! У меня рот маленький! — возбужденно кричала она потом народу, смеющемуся вокруг.

— Ну, не такой уж и маленький, — это Митя наклонился к ее волосам, сказал в самое ухо, забирая с тарелки бутерброд.

У воспоминаний вкус йогурта с темными ягодами. Они только появились в городе, и Митя покупал их для нее. Поговаривали, что никакой это не йогурт, а всего-навсего фруктовый кефир, только в пять раз дороже. Но лиловая жижа восхитительна, и Важенка, приканчивая очередную коробочку, далеко запрокидывала голову, чтобы выманить остатки. Подложный йогурт медленно стекал в горло. Митя замолкал, глядя на ее шею. Еще листик из родинок где-то у нее на пояснице — жаль, что тебе не увидеть, он прямо на копчике, такой резной, кленовый! Подносил второе зеркало к высоченному, у вешалки, чтобы ей было видно себя со спины, замирал. Там, внутри зеркал, со всеми этими родинками, косточками, жилками, она впервые нравилась себе, не сутулилась, молча созерцала свои узкие бедра, высокую грудь. В пыльном полусвете прихожей.

Давай поразглядываем листик, шептал в постели, и она улыбалась, поворачивалась.

Когда в компании ей приходили на ум все эти мгновения, она немедленно вспыхивала от яркого восторга непристойности, трепетала оттого, как сладко он закручивается внизу.

Отряхнулся от зимы Ленинград. Важенка просыпалась каждое утро все живее и радостнее. Удивлялась, как жила без этого раньше, тревожилась, чтобы не оборвалось. Целый день она слонялась по комнате, изнывала, готовилась к вечеру, когда все собирались у Мити. И Лиля тоже. Раза три в неделю Лиля оставалась у него ночевать, и Важенка долго ворочалась в эти дни, успокаиваясь лишь тем, что Митя тоже страдает в семистах тридцати двух шагах от нее. Но когда-то же ему надо спать! Когда Лиля уходила домой, он немедленно звонил, и Важенка через арки, через ночные дворы летела стремглав к милому дому. Сквозь белую, белую ночь.

Вчера катались на лодках в ЦПКиО. Горела вода на солнце, и было трудно смотреть. Важенка щурилась — из-за брызг, из-за жгучего света. Опустила ладонь в воду, держала там, чувствуя сопротивление плотных струй. За рукой словно выстроился сверкающий косяк маленьких рыбок, так чудилось ей сквозь ресницы. То там то здесь мелькали их блестящие спинки. Придуманные рыбки были ей ближе, чем шумные чужаки вокруг.