Важенка. Портрет самозванки - читать онлайн книгу. Автор: Елена Посвятовская cтр.№ 52

— Слушай, а вот куда ты сейчас? Пять утра! К нему, да, собралась? Нечего тебе там делать. От греха. Будешь ему в трубку дышать все выходные или еще хуже — в засаде в кустах, где он там живет…

Важенка почти не слушала. Закатывала глаза, улыбалась снисходительно, успела вставить, что следующая неделя у нее зачетная и ей надо в общагу, позарез. Она и так дергалась, что Митя звонит, караулит у подъезда, ищет ее, а она тут водку всю ночь… Олег надел куртку, чтобы поймать ей машину. Важенка сняла дверную цепочку.

— Ты думаешь, что он сейчас у общаги стоит или записка от него на вахте, да? Он спит, слышишь, он спи-и-ит! Раздевайся! Нужна тишина. Возвращаются только на тишину. Она как залог вашего будущего. Вот докажи, что ты не истеричка!

Важенка с несчастным видом повернулась к Ритке.

— Нельзя все время просить и просить, и удивляться, что ничего не происходит. А знаешь, когда произойдет? — Ритка замолчала, выдерживая паузу: двое замерли перед ней в ожидании ответа. — Когда ты наконец чем-нибудь пожертвуешь! Вот пожертвуй сегодня своим дурным желанием пойти и все разрушить. Как ребенок, ей-богу… Ты удивишься, как все сложится потом. Муся с детьми на даче, в ее комнате тебе постелим. Оставайся. Останься сейчас, Важенка.

* * *

Они пили портвейн в Летнем, гуляли, Ритка все время что-то готовила, и вот хорошо же — горячее три раза в день. Ходили в магазин с Олегом. Плелись, погромыхивая бутылками, сначала пустыми, потом с бормотухой. Иногда присаживались, курили, прикладывались к вину. Философствовали, щурясь на солнце. К Олегу подходили здороваться. И откровенная “синь”, с разбитыми губами, в кровоподтеках — когда они прикуривали, их пальцы с какими-то незаживающими язвами, с черной каймой под ногтями ходили ходуном, — и вполне благополучные итээровцы в шляпах и вычищенной обуви, с луком и ряженкой в перекрученных авоськах. И даже один академик. А есть еще генерал, вот только сегодня что-то не видно!

— Танковых войск? — Важенка подняла лицо к солнцу. — Тот, который Анне Арнольдовне лазером прямо в глаз?

Раньше она думала, что время замерло, зависло в их малоэтажном царстве над Охтой, — там в мае во двориках полощется белье на веревках, “забивают козла”, женщины красят друг друга хной на вынесенных стульях, стригутся.

Оказалось, что и здесь, на этих центральных, но не главных, была своя параллельная жизнь, в которую она угодила. Свои шутки и герои, свои привычки, размеренность. В выходные здесь ни души, и время тоже стоит. В разрез со свежим ветерком, с острым предчувствием лета. В гастрономе услышала, как заведующая с крупными бусами на груди негромко сказала Олегу: а то заходи когда… И он порозовел. Скорее всего, еще не ходил.

Воскресным вечером она вернулась на Охту. От остановки к дому шла с бьющимся сердцем. С нарочной деловитостью, стремительно, не глядя по сторонам. Но весь этот полет не пригодился — никаких следов Митиного присутствия. В квартире бабка сразу с размаху принялась захлопывать все двери — типа, в выходные жили настежь, одной семьей. При этом она что-то злобно выкрикивала уже из-за дверей, проклинала, материлась. Выпила, должно быть.

У Важенки вдруг кончились силы делать вид, что ей плевать на ее выходки и на прочую высокую муть. С закипающей яростью сжала кулаки, сделала шаг к бабкиной двери, но внезапно ей стало плохо. Еле добежала до горшка.

Она лежала мокрая, дрожащая в постели, когда зазвонил телефон. Бабка стукнула кулаком в дверь:

— Ира, тебя! — Удаляясь, снова разразилась проклятиями. — Сука какая! Ведь не было же все выходные, и как хорошо! Дышать хоть можно было. Нет ведь, вернулась, здравствуй, жопа, Новый год! И мужики, главное, сразу названивают…

Взяла трубку, ни во что не веря.

— Это бабушка так, что ли? — спросил Митя, которому она много рассказывала о Зинаиде Леонидовне.

— Ну да, — почти равнодушно отозвалась Важенка.

— Прости меня, пожалуйста, совсем не мог в пятницу, вот никак, — помолчав, сказал он. — А еще я чуть с ума не сошел за эти два дня без тебя. Приходи к нам сейчас. Я выбежал в булочную, скажу, что встретил тебя и позвал в гости. Пожалуйста, Важенка!

Он смотрел с балкона на арку, ожидая, что оттуда вот-вот появится она. Курил, щурился презрительно, словно Важенка уже была здесь, смеялась напротив, вертлявая выскочка. Ну и где же ты, актриса больших и малых. Балкон парил в майском небе. Снизу долетали звуки доминошных костяшек, а откуда-то из окон справа знакомый вальсок.

Он их видел. Прямо на следующий вечер. После работы сошел с 22-го раньше, на ее остановке. Наломал в чужом палисаднике черемухи, тетка на первом этаже истерично заметалась в окне, дергала шпингалеты, орала там за стеклами. Он удрал, смеясь. Так и шагнул за угол с улыбкой на лице. Почти сразу увидел Митькину машину. Замер настороженно: не очень хотелось, чтобы увидели его с букетом здесь, у ее дверей. Скажут, запал. А он — да, запал.

Из подъезда вышла Важенка, села в Митькину машину. И они уехали. А он остался на углу. С охапкой черемухи, огромный, растерянный. У нее всегда разные лица, он не запомнил ее лицо. Такие неустойчивые черты.

По дороге домой шаг за шагом восстанавливал вчерашнюю ночь. Эта детка развела его как лоха. Выманила все сведения, все, что ей было нужно про ребят, все детали с голубой каемочкой. Никитин остановился. А как искусно прикидывалась, что и не слушает вовсе, и как бы вскользь о Лилином длинном отпуске, и черемуху давайте понюхаем, ах, смотрите, розовые крыши, редкий час!

Ну все, девочка, ты доигралась! Со всего маха кулаком по фонарному столбу.

Потер руку.

Чего же она доигралась-то, если Митька и Лиля расстались… Объявили, что расстались.

И все равно это было странное открытие, болезненное не только для него. И если правильно разыграть эту карту… Никитин упал на лавочку в сквере и закурил.

Митька в девятом пропал на неделю. Исчез под самые майские. Кто-то видел его в центре с улыбчивой баскетболисткой Пановой, ходили в одну секцию. Лиля позвала весь класс к себе, предки на даче. Веселенькая такая, в белой рубашке, розовый блеск на губах. Все удивлялись, почему ты в белом, только комсомольского значка не хватает. А Никитину хорошо, понравилось. От нее пахло бельем с мороза, нежно-голубым, она сказала, “Эсте Лаудер”, белый лен.

В окна солнце, и птицы орут, первая зелень не перебивает пыль. Ленечка блевал уже через два часа. Никитин крутанул на желтом покоцанном паркете бутылочку и вел ее мысленно, вел к Лилиным капроновым коленкам, все сидели полукругом на полу, в широких солнечных полосах. Ни на что не рассчитывал. Так, постоять, помолчать, кривовато улыбаясь, в родительской спальне, куда уходили все пары с фантами, от натянутых покрывал кидало в жар. Просто сам факт. Он и она в спальне.

Фанты никто не соблюдал, в спальню ходили парами и через минуты три назад. Типа, поцеловались уже, разделись или три вопроса, надо откровенно, кому что выпадало.