— Понятно. Спасибо, доктор.
Гриффит ушел, и я тоже распрощался с Нэшем и зашагал домой.
Джоан дома не было — никаких ее следов, только в блокноте у телефона было
нацарапано загадочное послание, адресованное то ли мне, то ли мисс Партридж:
«Больше не могу ждать. Если позвонит доктор Гриффит, скажите
ему, что у меня будет время в среду или четверг».
Я удивленно поднял брови и отправился в гостиную. Выбрав
самое удобное из кресел (уж очень удобным не назовешь ни одно из них: все с
закругленными спинками и помнят еще времена старой миссис Бартон), я устроился
поуютнее и попытался снова продумать все с самого начала.
С внезапной досадой я вспомнил, что приход Оуэна прервал мой
разговор с инспектором и что Нэш упомянул как раз перед этим еще о паре людей,
как о подозреваемых.
Хотел бы я знать, кого он имел в виду.
Одним из этих людей могла быть мисс Партридж. Книга с
вырванными страницами была, как — никак, найдена здесь в доме. А Агнес, которой
и в голову бы не пришло ее заподозрить, могла быть убита как раз своей доброй
советчицей. Нет, Партридж из круга подозреваемых исключать нельзя.
Но кто второй?
Может быть, кто-то, с кем я незнаком? Миссис Клит, которую
все здесь терпеть не могут и подозревают в занятиях черной магией?
Я закрыл глаза и представил в своем воображении поочередно
каждого из четырех так непохожих друг на друга людей. Может быть, это
застенчивая, хрупкая, крохотная Эмили Бартон? Что говорит против нее? Невеселая
жизнь, проведенная с раннего детства в послушании и самоотречении? Избыток
жертв, которую от нее требовали? Ее панический страх перед разговорами обо
всем, что «некрасиво и неприлично»? Может, это признак того, что в душе она
выбирает именно такие темы? Кажется, я становлюсь заправским фрейдистом. Я
вспомнил, как один врач рассказывал мне, что можно услышать от сентиментальных
старых дев, когда они начинают приходить в себя после наркоза:
— Ты бы только услышал! Никогда бы не подумал, что они
вообще могут знать такие слова!
Эме Гриффит?
Она определенно не из людей с комплексами и «внутренними
запретами». Веселая, бодрая, немного мужеподобная. Живет интенсивной, полной
жизнью. И все-таки миссис Калтроп сказала о ней: «Бедняжка!»
Было тут еще что-то.., какое-то воспоминание. А, вот оно.
Оуэн Гриффит сказал когда-то что-то вроде: там, на севере, где у меня была
раньше практика, тоже ходили анонимные письма.
Может, и тогда это было делом рук Эме Гриффит? Да нет, это
случайность. Случайность, что анонимки дважды появлялись там, где она жила.
Стоп — ведь автора этих писем тогда нашли. Это была какая-то
школьница. Гриффит же говорил об этом.
Мне внезапно стало холодно — наверное, сквозняк из окна. Я
завертелся в неудобном кресле. Почему это вдруг мне стало так не по себе?
Будем рассуждать дальше… Эме Гриффит? Что, если это была
Эме, а не та школьница? Что, если Эме тогда еще начала свои штучки? И Оуэн
Гриффит потому и выглядел таким несчастным и измученным. Он что-то подозревал.
Да, подозревал…
Мистер Пай? Тоже не слишком милый человек. Я вполне мог себе
представить, как он со своей усмешечкой проводит все эти рейды…
А эта записка в блокноте у телефона — почему я все время о
ней думаю? Гриффит и Джоан — он влюбился в нее, но записка не выходит у меня из
головы не поэтому. Тут что-то другое…
Кресло словно бы начало покачиваться, глаза слипались. Я,
как идиот, повторял:
— Нет дыма без огня… Нет дыма без огня… Вот оно.., все
связано друг с другом…
А потом я шел по улице с Миген. Мимо нас прошла Элси
Холланд. На ней было белое подвенечное платье с фатою, и люди шептались:
«Наконец-то она выходит за доктора Гриффита. Они ведь уже много лет были
обручены…»
Потом все мы очутились в церкви, где каноник Калтроп служил
католическую мессу.
Посреди обряда вдруг откуда-то появилась миссис Калтроп и
энергично выкрикнула: «Этому надо положить конец, говорю вам. Этому надо
положить конец!»
Несколько мгновений я не мог понять — сплю я или бодрствую.
Потом в голове прояснилось и я понял, что сижу в кресле на вилле «Розмарин», а
миссис Калтроп, вошедшая через французское окно, стоит передо мной и быстро,
нервно повторяет:
— Говорю вам, этому надо положить конец!
Я вскочил.
— Прошу прощения. Боюсь, что я вздремнул. О чем вы
говорите?
Миссис Калтроп с силой ударила кулачком по ладони другой
руки.
— Этому надо положить конец! Анонимки! Убийство! Нельзя
продолжать спокойно жить дальше, когда ни в чем неповинных детей вроде Агнес
Уодл убивают!
— Согласен, — сказал я. — Но как мы можем
этому помешать? Что вы предлагаете?
— Надо что-то сделать! — крикнула миссис Калтроп.
Я улыбнулся, может быть чуть — чуть свысока:
— А что, по-вашему, мы должны сделать?
— Выяснить как-то все это! Недавно я говорила вам, что
наш городок неспособен на преступление. Я ошибалась. Способен!
Я почувствовал досаду.
— Разумеется, — сказал я не то чтобы с
преувеличенной вежливостью. — Но что вы хотите сделать?
— Само собою, покончить с этим.
— Полиция делает все, что может.
— Наверное, не все, если вчера смогли убить Агнес!
— Вы можете предложить что-то лучше?
— Я-то не могу. Понятия не имею, потому и хочу
пригласить знатока.
Я покачал головой.
— Ничего не выйдет. Скотланд Ярд возьмет дело, только
если его попросит об этом начальник полиции графства. И они послали нам уже
Грейвса.
— Я имела в виду знатока иного сорта. Не эксперта,
который разбирается в анонимных письмах и убийствах. Я имею в виду человека,
разбирающегося в людях. Что вы на это скажете? Нам нужен кто-то, знающий все о
человеческой злобе.
Выглядело все это исключительно странно, но какая-то крупица
правды тут была.
Прежде чем я успел что — либо ответить, миссис Калтроп,
кивнув мне, конфиденциально прошептала:
— Я как раз иду уладить это, — и вышла.
Следующая неделя, как мне кажется, была самой странной в
моей жизни. У меня было ощущение, что все это какой-то кошмарный сон без следов
реальности.
На предварительном слушании дела о смерти Агнес Уодл был
весь Лимсток. Никаких новых фактов не выяснилось и единственно возможное
решение гласило: «Убита неизвестным преступником или преступниками».