Но все это было до тебя, Мэгги. Ты изменила меня. Превратила в кого-то совершенно нового. В человека, каким я никогда раньше не был.
Размышляя обо всем этом, я не сразу ответил на твой вопрос. Наконец я сказал:
– Даже не знаю. Наверное да, хотел бы… Извини, это, наверное, не слишком хороший ответ, но лучшего у меня пока нет. Ну а ты?.. Ты хотела бы иметь семью?
– Да, да, конечно! Очень хотела бы, – ответила ты без малейшей паузы.
– Ты, наверное, очень близка со своими родителями? – снова спросил я, опуская ладонь в воду. Некоторое время я смотрел, как она, словно лезвие ножа, режет зеркальную водную поверхность, и только потом поднял на тебя взгляд.
– Нет, не сказала бы. Мой отец умер два года назад, а мать…
– Ох, прости…
Ты остановила меня движением руки, словно мои извинения не имели никакого значения.
– Ничего страшного… то есть – теперь ничего. Честно сказать, мы с папой вовсе не были близки, но это все равно очень грустно, правда?
И впервые с нашего знакомства мне открывается другая сторона тебя – та, которой я прежде не видел, не знал. Общительная, веселая девчонка, насмешница и великолепная рассказчица исчезла, и ты стала задумчивой и печальной. Я вижу, как нелегко тебе взглянуть мне в глаза, и чувствую – у тебя есть какая-то тайна, которой не так-то легко поделиться. Некоторое время ты теребишь рукав своего кардигана, плотно накручивая его на запястье, и наконец подцепляешь ткань согнутым большим пальцем, который оказывается словно в плотном шерстяном колпачке.
– А братья или сестры у тебя есть?
– У меня два брата, оба старше меня. Один из них сейчас в Нью-Йорке, а другой… Честно говоря, даже не знаю. Он художник. В последний раз, когда я получала от него весточку, он делал выставку в Шотландии.
– А твоя мама? Она..?
– …Жива? Да, она жива, просто бо́льшую часть времени она… отсутствует. Мама ушла из семьи, когда мне было тринадцать. Вышла замуж… – Это не просто констатация факта. В твоем голосе проскальзывают интонации, которые я не могу распознать. Что это? Сожаление? Безысходность? Печаль?
– А сейчас? Сейчас вы с ней видитесь?
– Время от времени. Мама живет за границей и много путешествует. Вместе со своим новым мужем. Все это так… – Ты описываешь ладонями круг, потом поднимаешь их к небу, словно стараясь показать, насколько ты не властна над ситуацией.
– …Сложно? – пытаюсь угадать я.
– Это непросто. Но семейные отношения редко бывают простыми.
Не успел я в полной мере почувствовать так хорошо мне знакомое беспокойство (что мне ответить? о чем говорить дальше?), как вдруг моей все еще опущенной за борт руки коснулось что-то быстрое, прохладное. Это была лягушка, которая по ошибке приняла мою ладонь за лист кувшинки. Очень медленно, стараясь не напугать земноводное, я осторожно поднял ладонь из воды и одним быстрым движением сжал в пальцах крошечное тельце. В первое мгновение лягушка в панике дернулась, выпучив глаза, но потом, видимо почувствовав, что никто не собирается причинить ей вред, успокоилась.
– Кто это? Кого ты поймал? – твое внимание снова переключилось на меня.
– Да так… Один маленький приятель.
– Приятель? Ты действительно очень хорошо с ним обращаешься.
– Ну наконец-то комплимент!.. – шутка далась мне без труда, но я все еще не был намерен торопить события. – На самом деле все просто. Я работаю с лягушками постоянно.
– Правда?! – похоже, ты удивилась не меньше амфибии, которая вяло барахталась в моем кулаке.
– Это очень интересные существа. Честно!.. Подумать только, как далеко мы ушли по лестнице эволюции… Мы в нашей лаборатории как раз занимаемся одной проблемой, которая на языке науки называется генетическим дрейфом. Под этим термином подразумевается один из эволюционных процессов, который отвечает за случайные изменении в популяции от поколения к поколению. К счастью, он не имеет никакого отношения к естественному отбору и теории Дарвина…
– Почему «к счастью»?
– Потому что генетический дрейф дает шанс на выживание даже тем из нас, кто не смог бы уцелеть в дарвиновской борьбе за существование.
– В таком случае, мне это подходит. – Ты кивнула, и на твоих щеках появился легчайший розовый румянец, который постепенно распространялся, захватывая все бо́льшую площадь. А я и не подозревал, что ты смущаешься так же легко, как я. Интересно, чего еще я о тебе не знаю?
– В каждом из нас есть так называемые спящие гены… так, во всяком случае, гласят новейшие теории. Это крошечные частицы, комбинации молекул, которые и увидеть-то нельзя – ну или по крайней мере нельзя увидеть без специального оборудования, однако они способны вызывать различные мутации: и полезные, и вредные.
– Очень интересно. Мне нравится… – произнесла ты чуть слышно, почти шепотом. – Крошечные частички, которые никто не видит, но которые способны вызывать гигантские перемены!..
Наклонившись вперед, я принялся водить пальцем по пупырышкам «гусиной кожи» на твоем колене, которые показались мне похожими на шрифт Брайля. Какие тайны им записаны?
Постепенно уверенность снова вернулась ко мне, даже руки перестали дрожать, и тут в небе над нашими головами загрохотал гром.
– Черт! – воскликнул я, хватая весла. – Пожалуй, пора возвращаться.
К счастью, мы не успели уплыть далеко. Ливень начался не раньше, чем я загнал лодку под навес причала и вычерпал из нее воду. В отличие от меня ты не бросилась в укрытие. Ты даже не двинулась с места. Передав мне свой кардиган, ты стояла под дождевыми струями и только подняла над головой вытянутые руки, так что крупные, тяжелые капли без помех сбега́ли к твоим ногам.
– Мэгги! Сумасшедшая! Ты замерзнешь! – крикнул я.
– Да, мне немного холодно, – проговорила ты таким тоном, словно эта мысль только что пришла тебе в голову. Медленно, словно выходя из транса, ты шагнула в мою сторону, и я поспешил навстречу, держа кардиган наготове.
– Нужно отвести тебя домой, да поскорее, пока ты не простудилась.
Высоко поднимая плечи и делая сложные движения спиной, ты пытаешься влезть в кардиган, который я держу на вытянутых руках.
– К кому домой?
Не знаю почему, но у меня возникло отчетливое ощущение, что меня проверяют. Я знаю, чего бы мне хотелось больше всего, но я по-прежнему осторожен и не хочу на тебя нажимать. Мне страшно тебя потерять, к тому же о каком гостеприимстве может идти речь, если в доме, где я снимаю крошечную комнату, живет семья с двумя детьми, еще не достигшими десяти лет?
– Может, ко мне? – предлагаешь ты, не дождавшись моего ответа.
Я растерянно молчу.
– Джулс и Эди наверняка торчат дома, но они обычно не лезут в чужие дела. Кроме того, у меня найдется что перекусить, а нам обоим это не помешает. – Ты по-прежнему на удивление весела и беззаботна – особенно для женщины, которая стучит зубами от холода.