В этот момент слепой ярости Брут внутренним взором увидел крошечное обмякшее тельце, зажатое в окровавленных челюстях, растерзанное, безжизненное. Взор тотчас застелила чернота.
Он задействовал все свое тело – мышцы, кости и кровь, – чтобы рвать и терзать.
Толстое сухожилие в задней части ноги оторвалось от лодыжки.
Цезарь взревел, но Брут не отпускал его. Встав на задние лапы, он опрокинул противника на спину. Только тогда разжал хватку и бросился сверху на поверженного зверя, чтобы вцепиться зубами ему в горло. Еще миг – и он это сделал. Клыки погрузились в нежную плоть. Он рычал и рвал, раздирал и терзал.
Из-за черноты раздался свисток – сигнал отпустить противника и разойтись по своим углам. Дрессировщики бросились к псам.
– Отпусти! – крикнул его хозяин, схватив сзади за ошейник.
Брут услышал аплодисменты, узнал команду. Но все зашло слишком далеко. Он вошел во вкус.
Его пасть была полна горячей крови; та стекла ему в легкие, капала на песок. Цезарь корчился под ним. Яростное рычание превратилось в жалобный скулеж.
Но Брут остался глух к нему. Кровь заполняла все пустоты внутри него, пытаясь до края залить их. Но безуспешно.
Что-то ударило его по плечам. Снова и снова. Деревянная бита дрессировщика. Но Брут не разжимал пасть, крепко вцепившись в горло другой собаки. Он не мог его отпустить, навсегда запертый в черной яме.
Деревянная бита раскололась на его спине.
Внезапно в уши ему ударили новые звуки. Свист, тревожный и надрывный, а следом – истошный вой сирены. Темноту пронзили мигающие огни. Ринг взорвался криками, команды переросли в пронзительные окрики.
– Это полиция! Всем на колени! Руки на головы!
Брут наконец поднял свою истерзанную морду, оторвавшись от горла другого пса.
Цезарь неподвижно лежал на песке, посреди лужи крови. Брут поднял глаза и посмотрел на окружавший его хаос. Люди бежали с трибун. Собаки лаяли и выли. Темные фигуры в шлемах и с прозрачными щитами в руках встали так, что образовали вокруг песчаного ринга большее кольцо. Через открытые двери было видно, как в темноте ярко горят фары машины.
Брут настороженно застыл над телом поверженного противника. Он не испытывал радости от убийства. Лишь мертвое оцепенение.
Его дрессировщик стоял в шаге от него. С его губ сорвалась череда проклятий. Бросив сломанную биту на песок, он гневно указал на Брута.
– Когда я говорю «отпусти», ты должен отпустить, тупой мешок дерьма!
Брут тупо уставился на протянутую к нему руку, затем на лицо. По его выражению он понял, что видел перед собой дрессировщик. Эта картина исходила из всего его существа. Брут оказался в ловушке ринга гораздо глубже, чем все, кто были там, под песком, в яме, из которой ему никогда не сбежать, в адском месте боли и горячей крови.
Дрессировщик испуганно вытаращил глаза и попятился назад. Пес двинулся за ним – не просто обычная собака, а воплощение кровожадной ярости.
Без предупреждения – ни рыка, ни оскала, – Брут набросился на дрессировщика. Острые зубы впились в его руку. Ту самую руку, которая в качестве приманки держала щенков, руку истинного монстра песчаного ринга, того, кто вызывал из теней ужасы и поджигал живых собак.
Зубы сомкнулись на бледном запястье. Челюсти сжались в мертвой хватке. Кости хрустнули и пошли трещинами.
Дрессировщик закричал.
Краем глаза Брут увидел, как к ним бежит фигура в шлеме, зажав в поднятой руке пистолет.
Из дула вылетела вспышка.
Затем – шипение ослепляющей боли.
И наконец, снова тьма.
* * *
Брут лежал на холодном бетонном полу вольера, положив голову на лапы и глядя на калитку. Потолочная лампа в проволочной сетке освещала побеленные цементные стены и ряды вольеров. Он прислушивался оглохшим ухом. Время от времени до него долетали звуки – копошение других собак, лай или вой.
Маленькая дверь позади него вела во внешний огороженный вольер. Брут редко выходил туда. Он предпочитал тень. Его разорванную морду сшили, но пить все равно было больно. Пес ничего не ел. Он пробыл здесь пять дней, отмечая через дверной проем смену дневного света и ночной тьмы.
Иногда приходили люди, чтобы посмотреть на него. Или написать что-то на деревянной табличке, висящей на его двери. Люди в белых куртках дважды в день делали ему уколы, для чего использовали прикрепленную к длинному стальному шесту петлю, чтобы удержать его, прижимая к стене.
Он рычал и огрызался. Главным образом из раздражения, чем из настоящей злости. Просто хотел, чтобы его оставили в покое.
Он проснулся здесь после той ночи на ринге.
И часть его все еще оставалась там.
Почему я все еще дышу?
Брут знал, что такое оружие. Он узнавал его угрожающие формы и размеры, помнил запах смазки, горьковатое и резкое зловоние дыма. У него на глазах стреляли в десятки собак – в одних, чтобы быстро прикончить, в других – забавы ради. Но пистолет на ринге выстрелил с шипением, которое скрутило его мышцы и выгнуло ему спину.
Он был жив.
Это больше всего на свете заставляло его злиться и страдать духом.
Внимание пса привлек шорох резиновых подошв по полу. Он не поднял голову, только повел глазами. Для шеста и иголок было еще слишком рано.
– Он здесь, – произнес чей-то голос. – Мы только что получили распоряжение судьи этим утром усыпить всех собак. Этот тоже в списке. Говорят, его пришлось ударить из «Тейзера», чтобы он отпустил дрессировщика. Так что особой надежды нет.
Брут увидел, как трое людей подошли к его вольеру. На одном был серый комбинезон с молнией спереди. От него пахло дезинфицирующим средством и табаком.
– Вот он. К счастью, мы отсканировали его – и нашли старый микрочип. Так мы смогли отыскать ваш адрес и телефон. Вы говорите, что его украли с вашего двора?
– Два года назад, – сказал высокий мужчина, в черных туфлях и костюме.
Брут повел одним ухом. Голос был ему смутно знаком.
– Да, его и его однопометника, – продолжил мужчина. – Мы думали, что они убежали во время грозы.
Брут поднял голову. Между двумя высокими мужчинами протолкнулся мальчик и шагнул к воротам. Брут встретился с ним взглядом. Мальчик был старше, выше, более долговязый, но его запах был знаком, как старый носок. Мальчик заглянул в темную будку, и первоначальная вспышка надежды на его детском лице сменилась ужасом.
– Бенни? – пискнул он дрогнувшим голосом.
Потрясенный и не верящий своим ушам, Брут снова упал на брюхо и, тихо зарычав, отполз в сторону. Он не хотел помнить… и особенно не хотел этого. Это было слишком жестоко.
Мальчик обернулся и через плечо посмотрел на высокого мужчину.