Она уговаривала меня забыть о том, что существует понятие «развод», остыть, соскучиться как следует, поговорить с мужем, выслушать, а потом только принимать решение.
Более того, взялась меня опекать. Возить по аква-гимнастикам, массажам и салонам красоты. Показала три шикарные клиники, чтобы я выбрала, в какой из них буду рожать. Наняла человека, который два раза в неделю обучает меня светским манерам и разным тонкостям этикета и ведения бесед. И сама даёт мастер-классы, как разбираться в вине.
Полина со всей своей одержимостью явно решила взрастить во мне несокрушимую уверенность в себе. И сделать из меня светскую леди, такую, что действительно будет соответствовать статусу моего мужа. Чтобы я везде чувствовала себя уютно: на вечеринках, и в респектабельных домах, и на светских приёмах, хоть к английской королеве на чай меня приглашай.
И гора брендовой одежды, в том числе купальников, в одном из которых нарисовалась у большого бассейна Белка, - тоже заслуга Полины.
Моя подруга-тряпичница Ленка на неё просто молится, на эту гору и на сестру Алекса. А я махнула рукой, смирившись, что мне не повредят ни уверенность в себе, ни шмотки, ни аква-аэробика, и просто ждала решение Берга, которое он сегодня и озвучил.
Теперь даже интересно, как Полина отреагирует на развод.
Она приезжает, когда несчастная рыжая Белка уже мажет покрасневшую кожу средством после загара, проклиная свою беспечность. А Ленка дрыхнет, передав полномочия нянчиться с неугомонным Ванькой мне.
Я даю Полине документы. Но вид у неё такой, что ей, кажется, всё равно.
- Ясно, - она кивает, возвращая их мне, ознакомившись.
И дальше весь вечер ведёт себя также рассеянно. Отвечает невпопад. Над ужином, который заботливая Маргарита Алексеевна накрывает в саду, о чём-то напряжённо думает. И вообще выглядит отстранённой и озабоченной.
И только когда Нина уезжает, а Ленка уходит, она поднимает на меня усталый взгляд.
- Я понимаю, что в твоём положении сообщать плохие новости, наверно, жестоко. Но, мне кажется, ты должна знать.
Чайная ложка падает у меня из рук на пол.
Усилием воли заставляю себя не спросить: Алекс?
Нет, я физически не могу это спросить - эти слова застрянут у меня в горле, но первым всегда идёт на ум самое страшное.
- Полина, что случилось? - слышу я свой голос словно со стороны.
- Демьянов умер.
51. Алекс
Стоять не пепелище жутко.
Тлеют догорающие доски. Истошно воняет дымящийся утеплитель. Двухэтажный сарай, в котором жил Ефремыч, сложился как карточный домик и выгорел почти дотла, забрав его с собой.
Вера плачет на плече у мужа. Я слышу только её всхлипы, пока из обрывков фраз, что остались в моей голове из её рассказа, пытаюсь сложить картину произошедшего.
Врача здесь вообще не должно было быть, она уехала домой, как обычно, под вечер. Но под утро подскочила, словно что-то почувствовала, стала искать телефон. А когда оказалось, что она забыла его здесь, не раздумывая, и приехала. И попала в самый разгар пожарища.
Огонь, подхваченный ветром, неистово пожирал ветхое строение. Гул, смрад. Жар стоял такой, что выгорел почти весь сад плюс зацепило соседский забор. А стреляющий шифер разлетался на десятки метров.
По свидетельствам охраны, вспыхнуло именно на втором этаже, где Демьянов спал один. И пожар распространялся с такой быстротой, что дверь уже почернела, пока они пытались её открыть. И не успели отойти, когда дверь вырвало, словно взрывом. Лестница на второй этаж тут же занялась и рухнула. Одного из парней увезли в больницу с ожогами, второго - с переломом ноги. И сделать уже ничего не смогли. А пока приехали пожарные, строение выгорело дотла. Пожарные и извлекли останки.
Я стою у сгоревшей дотла сирени. И даже сквозь гарь и копоть чувствую её сладковатый запах. Горько. Больно. Невыносимо тяжело. И рыдания Веры рвут душу в клочья.
Наверное, я никогда не смогу себе этого простить. Нет, не того, что оставил Демьянова без своей охраны. Это было его решение. А того, что наш последний разговор был таким злым. Что мои последние слова были о том, что он мне не отец. Что я больше так и не приехал. Что не сказал ему спасибо за всё, что он для меня сделал.
Едва сдерживаю защипавшие глаза слёзы. Нет, не здесь. Не сейчас.
- Видимо, бросили что-то в открытое окно. Что-то очень горючее и едкое, - выводит меня из задумчивости Седой, положив руку на плечо. - Сначала просто разлилось и заполыхало, а когда рвануло саму ёмкость и вышибло дверь, занялось в полную силу.
- Вера говорит, он ещё и на снотворном настоял. Потому что после всех этих лекарств очень страдал от бессонницы. Они никак не могли его нормальный цикл сна восстановить, - похлопав его по руке, отхожу от погибшей сирени.
- И охрана, поди, расслабилась, спала, - уходит вслед за мной с пепелища Седой.
- А где Полкан? - оборачиваюсь на его виновато притихших людей.
- Поехал на опознание, - отвечает мой безопасник. - Езжай и ты, Алекс. Что толку тут ползать? Какое бы заключение ни дали пожарные, поджог или несчастный случай, а Демьянова уже не вернёшь.
И его справедливые слова сушат душу похлеще пустынных ветров.
Напрасная надежда во мне ещё отказывается принять действительность. Упрямство ещё пытается доказать, что, если бы Демьянов меня послушал, всё было бы иначе. Боль жжётся и кусается, заставляя скрипеть зубами. И какая-то вселенская усталость накатывает волнами до тошноты.
- Надежде звонили? - ещё оборачиваюсь у машины.
- Она сказала, что не будет его хоронить. Просила сообщить дату и время, - вздыхает Седой.
- Ясно. Сами, - отвечаю я и, уже захлопнув дверь машины, набираю Полину. - Орлов же был довольно влиятельным человеком? Подскажешь мне контору для организации подобающих похорон?
Как оказалось, два года назад все траурные обязанности взвалил на себя отец. Как выяснилось, за это время мало что и изменилось. И именно его помощь и поддержка в эти тяжёлые дни пришлась как никогда кстати.
- Честное слово, если бы я знал, что пригожусь тебе для этого, то предпочёл бы ещё пару десятков лет не знать о твоём существовании, - шепчет он мне в траурном зале, глядя на заваленный цветами закрытый гроб.
- Если бы я знал, что так получится, и я бы многое сделал не так. А это кто? - спрашиваю, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, когда очередной дорогой «костюм» ставит венок из живых цветов.
- Это из министерства транспорта, - даёт отец краткую справку. - Марат... чёртов склероз! Не помню, хоть общался лично.
- В общем, тоже нужный человек, - резюмирую я, подавив тяжёлый вздох. Единственный человек, которого я хотел бы сейчас видеть рядом - моя жена. Не на похоронах, конечно, здесь ей делать нечего, а вообще. Но именно она стала и единственной недоступной для меня роскошью. А стоило ли оно того?