- Да брось ты это старьё, - Крошка критически осматривает то выломанный замок, то тёплую кофту, которую я пытаюсь засунуть в переполненную сумку. - Там всего достаточно. А уж бабушкиных вещей особенно.
Она кивает своему водителю. Мужчина подхватывает чемодан. Валерия выходит вслед за ним, но ждёт меня на площадке. А я ещё мечусь, то собираясь втайне прихватить с собой рубашку Алекса, то сомневаясь, не позвонить ли соседке.
- Сам выломал, сам пусть и ремонтирует, и беспокоится о своём добре, - фыркает Крошка, разрешая мои сомнения. И поучает уже в машине: - Угораздило же тебя к нему вернуться. Ещё и залететь. На что ты надеялась? Что этот бабник исправится? Или что этому эгоисту нужен ребёнок?
Эту байку про свою измену Алекс придумал сам. И кто-кто, а уж Крошка точно знает, что он именно такой. И охотно мне верит. И легко соглашается помочь. Клуб бывших Алекса Берга в действии.
- Люди не меняются, подруга, - обнимает меня Валерия. - Но не стоит из-за этого кобеля плакать. Поверь мне, он сволочь, каких поискать.
И, вытирая слёзы, я надеюсь, за эти три бесконечных месяца ей всё же не удастся меня в этом убедить.
49. Алекс
Этот хитрый жук Демьянов всегда всё делал по-своему.
И ведь знал, что я не соглашусь на развод, и тут же уложил меня на обе лопатки. Сумел убедить Вику. И двух зайцев одним выстрелом: показал моё самое слабое место, как легко до него добраться, и одновременно заставил меня так испугаться за жену, что я в одну секунду понял: соглашусь на что угодно - на развод, на лоботомию, на кастрацию без наркоза, только бы с ней ничего не случилось. Что я в самую глубокую задницу засуну всю свою гордость и принципы, лишь бы она была в безопасности.
Только как мне на самом деле трудно без неё, лучше не думать. Как невыносимо возвращаться в опустевший дом. Как мучительно просыпаться в одинокой постели, когда со сна ещё кажется, что она рядом, но рука натыкается на холодную подушку. И никаких вкусных запахов, и никакого поцелуя на ночь. Обыденных приятных мелочей, из которых, оказывается, и складывается счастье.
Я без неё устал. Стал злым, нервным, желчным. В общем, тем Бергом, каким я всегда и был. До неё. Жестоким, раздражительным, циничным.
И стойкое ощущение, что вся эта суета не имеет значения, раз моей девочки нет рядом, только усугубляет мой сволочизм.
Правда, этой суеты так много, что можно себя загружать до беспамятства и ни о чём больше не думать.
- Кофе, Александр Юрьевич? - моя новая секретарша раздражает меня тем, что все свои вопросы предпочитает задавать лично, а не в коммутатор. Проверяет жив ли я или уже намертво врос в рабочее кресло и одеревенел?
- Неси, - даже не поворачиваю голову от монитора.
Чёртов Донской прислал черновой вариант видеоинтервью, прежде чем опубликовать. Такой стал щепетильный. Не просто прогибается - стелется. И сразу бывших работников нашёл, которые в меня верят, и собрал целых хорал тех, кто сказал много добрых слов в адрес бывшего начальника. Даже шлюшек этих, что трясли грязным бельишком, пожурил. А после освещения во всех новостях открытия «Айсберга» расстарался этот журналёныш пуще прежнего.
На войне все средства хороши. Хоть идея у Полины, конечно, и возникла дикая: напоить его, привезти в гостиницу, привязать к кровати, поразвлекаться и снять это на видео, но она сработала. Правда, лично участвовать она в этом не собиралась. Обратилась к профессионалам, заплатила, и парня подставили по полной программе - он даже испугаться не успел. Проснулся с жуткой головной болью, ему предъявили компромат и пояснили, что поступил он плохо и свою ошибку надо бы исправить.
Как известно, того, кто продался один раз, всегда можно перекупить. Но в данном случае отрабатывать свои грехи парню в очочках приходится бесплатно. И я прижал бы его грубее, но платить ему за это никто всё равно не собирался. Он признался, что всю эту профанацию заказал Гром, вот пусть и радуется, что дали ему возможность свою карьеру журналиста не слить в унитаз. Пусть крутится.
Дохожу в записи до самого щепетильного места.
- Расскажите о вашей личной жизни, - заглядывает в свои бумажки журналист. - Вы недавно женились?
- Оставлю это без комментариев, - спокойно улыбаюсь я с экрана. - Не будем уподобляться жёлтой прессе. Вы же серьёзный журналист, верно?
- Д-да, да, - нервно поправляет очки Донской и переходит к следующему вопросу.
Останавливаю запись, когда Нина приносит кофе.
- Там должна приехать Надежда Андреевна, - смотрю на часы. - Грудью на амбразуру не надо. Она звонила. Пусть проходит.
- Хорошо, - кивает Нина, и вижу, как скользит глазами по экрану монитора. Вздыхает. Хочет сказать мне что-то, что мне явно не понравится, но под моим тяжёлым взглядом сникает.
Пусть сочувствует Вике, пусть считает меня тупоголовым тираном, пусть ненавидит и общается с моей женой - всё пусть. Пусть все верят, что я гад, не умеющий держать свою ширинку застёгнутой. Пусть. Так надо.
Для полноты картины даже прошу Нину посмотреть не ошибка ли в документе, тыкая наугад пальцем в строку, а сам устремляю заинтересованный взгляд в вырез её блузки.
Её глаза вспыхивают праведным гневом, но жду, что, выходя, она сильнее обычного начнёт вилять задницей. Хорошо бы ещё облапить её как-нибудь или лучше нежно поправить за ушко огненно-рыжую прядь? А то мою руку на чужой ягодице моя вспыльчивая девочка может мне и не простить. Хотя ведь рыжая ей и не скажет. Или скажет? Вспоминаю острые коготки жены, зло впивающиеся в мою кожу. Чёрт, ну зачем я об этом подумал? Даже не посмотрел, как Белка вышла.
И интервью не досмотрел: Надежда нарисовалась, как секундная стрелка, ровно в назначенный час.
Отправляю Донскому указание вырезать кусок про личную жизнь, когда, скупо поздоровавшись, Наденька подплывает к столу.
- Держи, - кидает она документы. И вздох вырывается из её груди, но, похоже, вздох облегчения. - Все мои акции теперь принадлежат твоей жене. Это копии, чтобы ты мог ознакомиться. Там ещё по просьбе Демьянова я тебе приложила документы на расторжение нашего брака и аннулированное завещание, что было в твою пользу.
Не удивлён. Даже рад. Такой груз с моих плеч. Даже невольно улыбаюсь - первая хорошая новость за последние дни. Если что, теперь меня не прибьют за Демьяновские активы. А сам пусть делает с ними, что хочет: хоть Громилову их отдаёт, хоть отписывает церквушке, у скромного здания которой он когда-то по молодости так же скромно жил.
- Что, даже не присядешь? - откладывая в сторону документы, наблюдаю, как Надежда возвращается к двери.
- Присяду, просто кофе себе закажу у твоей новой подстилки.
Надо же, я только подумал, что надо бы изобразить особый интерес к Нине, а Надежда уже приписала мне несуществующие заслуги. Уж не по красным ли пятнам смущения на лице секретарши прочитала она эту информацию?