Однажды в Америке. История колумбийской наркомафии - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 29

Этот несколько театральный жест должен был продемонстрировать доверие к главному тюремщику, который после своего назначения лишился сна. На следующий день в газетах напечатали, что, отдавая Патакиве пистолет, Эскобар сказал: „Ради мира в Колумбии“. Никто из свидетелей этого не помнит, тем более Вильямисар, который не мог оторвать глаз от красавца-пистолета.

Эскобар поздоровался со всеми. Генеральный прокурор, задержав его руку, заметил: „Я здесь, сеньор Эскобар, чтобы проследить за соблюдением ваших прав“. Эскобар поблагодарил его с особым почтением…»

Когда люди Эскобара похитили несколько влиятельных людей Колумбии, глава Медельинского картеля рассчитывал, что влиятельные родственники заложников окажут давление на правительство с тем, чтобы отменить соглашение об экстрадиции наркобаронов в США. И в конечном итоге план Эскобара удался. Правительство отменило если и не соглашение об экстрадиции, то, по крайней мере, экстрадицию самого Пабло Эскобара. 19 июня 1991 года, после того как Пабло Эскобару уже не угрожала экстрадиция в США, он, освободив уцелевших заложников, сдался колумбийским властям. Эскобар согласился признать за собой вину в нескольких незначительных преступлениях, взамен ему простили все его прошлые. Пабло Эскобар находился в тюрьме, которую сам же для себя и построил.

Тюрьма называлась La Catedral и была построена в горном массиве Энвигадо. Эта чудо-тюрьма больше походила на дорогой и престижный загородный клуб, чем на обычную тюрьму. Там была дискотека, плавательный бассейн, джакузи и сауна, а во дворе располагалось большое футбольное поле. Туда к Эскобару приходили друзья, женщины и коллеги по наркобизнесу. Семья Эскобара могла в любое время посещать его. Особая поисковая группа полковника Мартинеса не имела права приближаться к La Catedral ближе чем на 3 км (по другим данным – даже на 20 км). Эскобар приходил и уходил, когда сам этого хотел. Во время его недолгого тюремного заключения его видели на футбольных матчах и в ночных клубах Медельина.

Вседозволенность дошла до откровенного издевательства над правоохранительной системой Колумбии. Однажды Эскобар узнал, что два ближайших компаньона его обокрали. Оба преступника были убиты на территории тюрьмы. Это властям сильно не понравилось.

Упомянутое убийство произошло следующим образом. Во время пребывания в La Catedral Пабло Эскобар продолжал руководить многомиллиардным кокаиновым бизнесом. Однажды он узнал о том, что его компаньоны по кокаиновому картелю, воспользовавшись его отсутствием, обокрали его. Он тут же приказал своим людям доставить их в La Catedral. Говорят, что Пабло лично подвергал их жестоким пыткам, просверливая своим жертвам колени и вырывая ногти, а потом приказал своим людям убить их и вывезти трупы за пределы тюрьмы. Говорили также, что одно из двух убийств Эскобар совершил собственноручно.

Но все это – недостоверные слухи. Своими руками Пабло никого не пытал и не убивал. Убийство по его приказу совершил его личный киллер Попай. Вся вина братьев Галеано свелась к паре неосторожных фраз в баре, о которых тотчас донесли Эскобару доброжелатели. Братья получили приглашение на «разговор по душам» в La Catedral, но вместо Пабло беседу провел Веласкес, который не стал ее слишком затягивать. Отрубленные конечности Галеано Попай подбросил к дверям медельинского муниципалитета.

Габриэль Гарсия Маркес так писал о пребывании главы Медельинского картеля в тюрьме, которую он сам для себя и построил:

«Пабло Эмилио Эскобару Гавирии в декабре исполнился сорок один год. Тщательное медицинское обследование, проведенное в тюрьме, показало, что по состоянию здоровья он соответствует „молодому человеку с нормальными физическими и умственными способностями“. Единственными особенностями оказались странный нарост и что-то похожее на шрам после пластической операции на слизистой оболочке носа, которые сам Эскобар объяснил травмой, полученной в юности на футбольном поле.

Акт о добровольной сдаче был подписан национальным и региональным руководителями Криминально-следственного управления, а также уполномоченным по правам человека. На обороте документа Эскобар оставил свою подпись, отпечаток большого пальца и номер потерянного удостоверения 8.345.766, зарегистрированного в Энвигадо. В конце документа секретарь Карлос Альберто Браво сделал приписку: „Сразу после подписания Акта сеньор Пабло Эмилио Эскобар пожелал, чтобы документ был также подписан присутствующим здесь доктором Альберто Вильямисаром Карденасом, подпись которого следует ниже“. Вильямисар подписал документ, хотя до сих пор не понимает, в качестве кого он это сделал.

Покончив с формальностями, Пабло Эскобар простился со всеми и вошел в камеру, где ему, как и прежде, предстояло погрузиться в дела и заботы бизнеса, но уже под защитой государства, всей своей мощью стерегущего его покой и безопасность. Буквально на следующий день „тюрьма как тюрьма“, о которой писал Вильямисар, стала превращаться в пятизвездочный отель со всеми атрибутами роскоши, возможностями для развлечений и порочных излишеств и первоклассными отделочными материалами, постепенно завезенными в специально оборудованном двойном кузове продуктового фургона. Через двести девяносто девять дней правительство, узнав о скандальных преобразованиях, решило перевести Эскобара в другое место без его ведома. Версия о том, что власти целый год оставались в неведении, выглядит столь же неправдоподобно, как и история об Эскобаре, подкупившем тарелкой супа сержанта и двух трясущихся от страха солдат и бежавшем со своими телохранителями через соседний лес под самым носом у чиновников и охраны, которой поручили его перевозить.

Побегом Эскобар подписал себе смертный приговор. Как он заявлял позднее, правительство действовало настолько странно и несвоевременно, что он подумал, а вдруг его собираются не переводить в другое место, а убить или выдать Соединенным Штатам. Поняв, как сильно он ошибался, Эскобар попытался сразу двумя способами убедить правительство вернуть его в тюрьму: динамитом и самым жестоким террором в истории страны, а также согласием сдаться без всяких предварительных условий. Об этом предложении правительство никогда не заявляло, страну не испугали взрывы машин с динамитом, а ответные действия полиции достигли невероятного размаха.

Мир для Эскобара изменился. Тем, кто мог бы помочь ему спасти жизнь, теперь не хватало ни желания, ни аргументов. Падре Гарсия Эррерос скончался 24 ноября 1992 года от тяжелой почечной недостаточности; Паулина, без средств и работы, окруженная детьми и добрыми воспоминаниями, нашла покой в своей тихой осени, и сегодня о ней не вспоминают даже в „Минуте с Господом“. Альберто Вильямисар, назначенный послом в Голландию, получил от Эскобара несколько писем, но было уже слишком поздно. Состояние, которое оценивалось в три миллиарда долларов, в основном съела война и разборки внутри картеля. Семья Эскобара ни в одном уголке мира не могла уснуть без кошмаров. Став самым крупным объектом охоты в нашей истории, Эскобар нигде не осмеливался задерживаться дольше чем на шесть часов. Он продолжал свой сумасшедший бег, оставляя за собой потоки крови невинных жертв и теряя соратников, убитых, схваченных полицией или переметнувшихся во вражеский стан. Его служба безопасности ослабла, и даже собственный, почти звериный, инстинкт самосохранения утратил прежнюю остроту. 2 декабря 1993 года, на следующий день после своего сорокачетырехлетия, он не смог удержаться от телефонного разговора с сыном Хуаном Пабло, который только что вернулся в Боготу, выдворенный из Германии вместе с матерью и младшей сестрой. Хуан Пабло, обеспокоенный больше отца, через две минуты предупредил его, что пора заканчивать разговор, а то полиция вычислит место. Всегда трепетно относившийся к родным Эскобар не послушал. Между тем службам слежения удалось установить точное место в медельинском квартале Лос-Оливос, откуда велся разговор. Днем специальная группа из двадцати трех переодетых в гражданское полицейских незаметно окружила сектор, взяла под контроль дом и в четверть четвертого начала ломать дверь квартиры на втором этаже. Услышав это, Эскобар сказал сыну: „Я вешаю трубку, здесь происходит что-то странное“. Это были его последние слова на свободе».