Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Даллин cтр.№ 175

Позиция министерства пропаганды являлась еще более двойственной. Для Геббельса Власов был и оставался всего лишь пропагандистским механизмом, как это явно обнаружилось во время их единственной встречи 1 марта 1945 г., когда он пообещал генералу, что подберет «самых надежных национал-социалистов» для ведения того, что он назвал «власовской пропагандой». Робкое замечание русского насчет того, что на самом деле ему нужна «соответствующая техническая база», Геббельс пропустил мимо ушей.

Записи переговоров Геббельса с Власовым отсутствуют. Эпилог их отношений был написан, когда рейхсминистр принял на себя командование обороной Берлина: тогда он отправил за Власовым своего адъютанта, дабы извлечь пользу из опыта, полученного генералом тремя годами ранее при обороне Москвы, – шаг, на который Власов, по-видимому, ответил внешним уклонением от визита и внутренним отвращением. Геббельс продолжал относиться к Власову с подозрением, не понимая, почему столь умный человек изъявлял готовность сотрудничать с рейхом в такое время.

Антивласовская линия особенно ярко выражалась в восточном отделе министерства пропаганды, которым, со своим обычным нацистским фанатизмом, руководил Тауберт. Решительно настроенный на поддержку УПА и прочих экстремистов, Тауберт противостоял Власову до самого конца. Его позиция, типичная для других немецких сторонников противодействовавших КОНР группировок, нашла отражение в его заключительном докладе об антибольшевистской пропаганде.

«Движение Власова, – писал он, – не выглядит до конца связанным с Германией. В нем присутствуют сильные англофильские тенденции и существует идея о возможной смене лояльности. Власовское движение не национал-социалистическое. В то время как национал-социалистическая идеология работает подобно динамиту в областях, находящихся под властью большевиков (что доказали эксперименты Каминского), движение Власова представляет собой выхолощенный сплав либеральной и большевистской идеологий. Важно отметить, что оно не борется с евреями и совершенно не признает еврейскую проблему как таковую».

Позиция министерства пропаганды в отношении Власова была достаточно неопределенной, чтобы побудить одного из его новых покровителей в правительстве рейха написать Геббельсу – как до, так и после того, как министр пропаганды принял российского генерала. Министр финансов граф Шверин фон Крозиг призывал к «…предельной активизации власовской пропаганды против большевиков… Резкий контраст между немецким уровнем жизни и условиями жизни в России должен вызвать сомнения у каждого русского в отношении советской пропаганды, которая превозносит достижения советской «культуры» как непревзойденные… Как только в результате нашего контрнаступления русские откатятся назад, эти сомнения возникнут вновь и создадут необычайно благодатное поле для нашей пропаганды…».

Вера фон Крозига в немецкий ответный удар была столь же наивна, как и его вера во Власова. В середине марта он отправил Геббельсу новое письмо: «Я рад, что, приняв Власова, вы подчеркнули то значение, которое тоже придаете этому движению. Я считаю его действительно одним из самых сильных козырей, которые у нас еще есть в колоде, – не столько из-за военной помощи, которую могут оказать нам добровольческие формирования, сколько из-за пропагандистского воздействия, которое это, возможно, окажет на русского солдата… в подходящий момент выдвигается магический лозунг «мира» среди масс русских, который вполне может оказаться той трубой, при звуках которой рухнет советский Иерихон».

В течение многих лет, витийствовал фон Крозиг, он выступал за отделение русских от большевиков – различие, которое «до сих пор не было признано широкими слоями немецкого народа». Теперь он выступал в защиту того, что «нам не следует руководствоваться страхом позволить такому человеку, как Власов, стать слишком сильным и, следовательно, опасным для нас», поскольку, если Германия выиграет войну, она сможет отделаться от любых конкурентов. Эти последние письма Геббельсу, исходившие от человека, который не отличался явным интересом к восточной политике, стали мерилом политических открытий, к которым наконец пришел Шверин фон Крозиг. Семь недель спустя Шверин фон Крозиг стал министром иностранных дел в «кабинете капитуляции» адмирала Дёница.

Довольно любопытно, что в этот последний момент МИД восстановил некоторое «влияние» в советских делах, которое он утратил ранее в ходе войны. Теперь он качнулся в сторону поддержки Власова, оппозиции Розенбергу и отстаивания политики, за которую так долго ратовал его Русский комитет.

Хотя между Гиммлером и Риббентропом не существовало особой любви, по вопросу Власова было установлено временное перемирие. Министр иностранных дел принял генерала-перебежчика, не к месту напомнив о своей роли в заключении пакта с Москвой в 1939 г. и гарантировав Власову свою поддержку – «как это сделал бы Бисмарк». С политической точки зрения встреча оказалась никчемной, за исключением того, что она обеспечила полудипломатический статус для деятельности КОНР. К тому же по настоянию того, что осталось от Русского комитета, МИД поддержал более твердую, чем у СС, провласовскую позицию по национальному вопросу. Эта позиция предлагала политику свободы действий, откладывая принятие любого решения по вопросу о сепаратизме до тех пор, пока вердикт не приобретет реального значения. Тогда же, к большому раздражению Розенберга, остатки немецкой дипломатии приняли сторону Власова. Ответственным за связь МИД с КОНР назначили Густава Хильгера, что вызвало очередную вспышку ярости Розенберга, который в своем гневном, изобиловавшем всевозможными обвинениями письме к Риббентропу писал о якобы «пробольшевистских» симпатиях Хильгера. «Более того, – добавлял он, – герр Хильгер дружен с одним из самых гнусных ненавистников Германии, Эмилем Людвигом (Коном), которого он даже посетил в Швейцарии. Я не верю, что именно Хильгер – из всего национал-социалистического государства – способен разобраться с проблемами Востока, на что я и хочу вам указать».

Последние месяцы нацистского рейха не могли не наложить своего отпечатка на моральный дух и политические взгляды коллаборационистов. Некоторые, в том числе самые твердые и надежные из туркестанцев в войсках СС, перешли на сторону партизан. Некоторые присоединились к движениям Сопротивления в Польше, Франции, Югославии или, как грузинский батальон на острове Тексел в Нидерландах, открыто восстали. Когда с Запада вторглись союзники, некоторые сдались в плен. Кое-где немногие подразделения держались до конца. Собственно говоря, силы КОНР оказались незадействованными – за исключением незначительной операции, за которую они и Власов удостоились поздравительного послания от Гиммлера.

Моральный дух коллаборационистов падал даже вдали от фронта. Перспектива безоговорочной капитуляции – либо перед Советами, которые считали их предателями, либо перед Западом, который имел обязательства выдать их Москве, – делала будущее далеко не привлекательным. Отдельные сподвижники Власова и члены нерусских комитетов пытались связаться со знакомыми в западном лагере через нейтральных посредников или даже через линию фронта. Все чаще курс, состоявший из смеси принципов, надежд и оппортунизма, проводился лидерами из бывших советских военнослужащих с учетом ожидания поражения Германии и с желанной мыслью о том, что Запад примет их в качестве партнеров и союзников по борьбе против советского режима. Учитывая репутацию коллаборационистов и превалирующее состояние отношений между Москвой и западными союзниками, это было более чем нереалистичным предположением.