Я бросила взгляд на Василия.
Да, так странно. Так страшно и так нелепо.
Еще позавчера он пытался мне что-то доказать, объяснить, признавался в любви – и вот. Лежит, и в нем нет чего-то очень важного.
Жизни…
Куда уходит душа?
Что там, за гранью?
Почему этими вопросами задаешься чаще всего на кладбище?
Психологи напишут развернутые тома и ответят на все вопросы. А заодно и диагноз поставят. Что до меня – мне просто жаль молодого парня, которому жить бы да жить. Радоваться жизни, влюбиться в хорошую девушку, детей наделать – вся его беда в том, что он оказался царским ребенком. А был бы пекарем или слесарем – глядишь, и прожил бы свои сто лет без лишних бед.
Жалко…
Я положила в общую кучу букет из роз и папоротника. Темно-красные, почти черные цветы смешались с остальной массой.
Прощай, Василий. И прости, если что было не так.
Я тебя не любила, полюбить не смогла бы никогда, но я и зла тебе не делала. Так уж спряли нить безжалостные богини судьбы. Мойры ли, норны, рожаницы… какая разница, во что верить? Результат все равно зависит не от нас.
– Я думала, будет больше пришедших, – заметила я.
– Во-первых, часть людей отсекают на подходах, – объяснил Александр. – Сама погляди, ни нищеты, ни откровенных зевак здесь нет.
– Верно.
– Во-вторых, люди не задерживаются. Стоят здесь только те, у кого есть приглашение в собор.
– А откуда известно, у кого оно есть?
– Понаблюдай за толпой. Сама увидишь – потихоньку подходят люди, спроваживают самых настойчивых…
– Понаблюдаю. Но к нам же не подходили?
– Машенька, твое кольцо отлично заметно.
Я посмотрела на руку, которой держала спутника под локоть. И верно, диск блестел и переливался на фоне черной перчатки. Ярко, отчетливо…
– А если это подделка?
– Даже если подделка – к чему связываться?
Я кивнула.
– Понятно. Что ж, ждем.
Ждать пришлось не только нам. Во дворец сегодня не пускали никого, кроме членов императорской семьи. Даже Романова не пустили.
Я видела на площади кого-то из юртов, показалось, что мелькнул Алябьев, но подходить и здороваться мы не стали. Ни к чему. Это похороны, а не светский раут. Все ждали.
Гроб стоял до полудня. Потом церкви разразились колокольным звоном – и на площадь вышли солдаты.
Все было четко, как на параде.
Раз – и гроб подхватывают.
Два – ставят на особую повозку.
Три – повозка под конвоем направляется к Успенскому собору.
И все это под протяжный колокольный звон, почти стон…
Народ тоже разделяется на две части. Меньшая, в том числе и мы вчетвером, направляемся к собору. Большая – раздается по сторонам.
На площадь выходит его императорское величество с семьей. Медленно проходит в собор, за ним туда же начинают втягиваться ручейки придворных, свитских, приглашенных…
У меня было приглашение, было и колечко. Так что мы направились к собору. Когда еще такое повидаешь?
Похороны царевича – мероприятие наполовину светское. И отмечать присутствующих тоже будут, и проявленное уважение-неуважение, и кто как отнесся, и как поклонился, и куда пришел…
Никуда от этого не денешься.
Мы четверо легко попали внутрь. Ваня с Петей откровенно поеживались и держались за нашими спинами. Я стояла и смотрела на происходящее.
Место нам досталось не слишком удобное, за большой колонной, половину собора было просто не видно, но мне и смотреть-то не слишком хотелось. А мальчишкам хватало с лихвой.
Что у Пети, что у Вани были широко открытые глаза – и такие же широко открытые рты. Мальчишки искренне удивлялись происходящему.
Патриарх лично принялся читать молитвы. Я лишний раз ощутила себя идиоткой.
Последний, кого я отпевала, был Храмов. Но там меня даже стоять не заставили – понятно же, дама после родов. Я так всю службу и просидела.
А тут-то!
Где поклониться, где перекреститься… Называется – почувствуй себя обезьяной. И что интересно – все остальные знали, когда и что надо делать. А я?
Хотя чего удивительного, у всех людей в школе был закон Божий. А у меня – история религии. Это намного интереснее, а главное – прививает критическое мышление. Но правильно молиться не помогает.
Ну и ладно, мимикрируем.
Я просто кланялась в тех же местах, что и остальные, а что с задержкой… подумаешь? Может, я вся в горе и плохо соображаю. Или просто по жизни тормоз.
Бывает.
* * *
Служба длилась целый час.
Пусть меня считают хоть ведьмой, хоть лично родственницей Люцифера, но голова у меня разболелась не на шутку.
Запахи.
Громадное количество народа – то есть шум, гам, вонь…
Собственно, молитва. У патриарха оказался на редкость пронзительный голос, ввинчивающийся в виски подобно буровой установке. Сначала просто закололо в висках, потом заломило всерьез. Потом я уже готова была взвыть в голос.
Слава богу, кошмар закончился, и все потянулись на свежий воздух.
Последняя часть.
Сожжение тела.
Первым из храма вынесли гроб. Потом потянулась императорская семья. И наконец – придворные.
Мы выходили в числе последних. Я вообще не люблю толкаться в общей массе, лучше уж немного подождать.
Мимо прошла императорская семья, потом юртовские, самые сливки общества, потом потянулась разная придворная наволочь…
– Мария Ивановна, рад вас видеть.
– Игорь Никодимович, – выдохнула я. – Здравствуйте.
– Александр Викторович.
– Игорь Никодимович.
Мужчины обменялись короткими кивками. Романов посмотрел на моих ребят.
– Ваши братья, Мария Ивановна?
– Да.
– Вы можете подойти поближе, все-таки ваше положение это позволяет.
Я покачала головой.
– Не стоит. Нам и тут неплохо.
– Как скажете, Мария Ивановна. Надеюсь, мы с вами потом побеседуем?
– Разумеется, Игорь Никодимович.
Романов отошел, и мы смогли выйти из храма.
Наконец-то. Свежий воздух. Какое это счастье!
– Маша, соберись. Еще около часа, и можно будет пойти домой, – дернул меня за руку Александр.
Я кивнула.