Он взял свой «Фостерс» – напиток был гораздо вкуснее предыдущего – и сел возле стойки бара на высокий табурет у стены, обшитой панелями, стараясь выглядеть скучающим и безразличным. Он осмотрел комнату, но американцев не заметил. У стойки образовалось временное затишье, и барменша вышла собрать пустые стаканы, разбросанные по столам. Проходя мимо Корбина, она остановилась и поинтересовалась, не из Америки ли он.
– Да, я из приезжих студентов, – признался он.
– Не знаешь кого-нибудь, кому нужна комната? Моя подруга ищет жильцов.
– Где?
– В Кэмдене. Недалеко отсюда.
Корбин сказал, что, возможно, ему это может быть интересно. Признался, что у него уже есть жилье, но там противно. Поведал, что живет в квартире для сексуальных утех, предоставленной другом отца, добавив зачем-то, что она завалена фаллоимитаторами и ящиками презервативов. Барменша рассмеялась, откинув голову и обнажая свою молочно-белую шею.
– Значит, взглянешь на ту квартиру? – спросила она.
Корбин согласился, взял адрес и на второй день переехал примерно в такую же мутную квартиру, но она, по крайней мере, находилась ближе к факультету. Он делил ее с угрюмой ирландкой, главным преимуществом которой было то, что она всегда отсутствовала, а когда объявлялась, бесконечно плакалась кому-то по телефону в своей спальне. Другим ее преимуществом было знакомство с темноволосой голубоглазой барменшей по имени Клер Бреннан. После короткого разговора в «Трех ягнятах» первоначальная ненависть Корбина преобразовалась в страстное увлечение.
До поездки в Лондон Корбин сказал себе, что не станет заводить романтических отношений за границей. В прошлом семестре он встречался с первокурсницей по имени Сара Шарфенберг, которая жила в его общежитии на одном с ним этаже. Эта девушка со Среднего Запада была редким экземпляром и не пыталась в первую же неделю перетрахаться со всеми членами братства. Она говорила Корбину, что практически девственна и не хотела бы торопиться. Он нормально отнесся к этому. Он даже повез ее в выходные в Нью-Эссекс показывать дом своей матери, зная, что никого из семейства не будет. Она была впечатлена. Ему понравилось выражение ее лица, с которым она осматривала громадный дом с видом на океан и коллекцию картин его матери.
Когда они вернулись в общежитие, она достала презерватив и прошептала ему на ухо:
– Я хочу заняться с тобой любовью. Прямо сейчас. – Слова казались отрепетированными, а голос театральным, с придыханием. Они разделись догола, но Корбин почувствовал омерзение. При плохом освещении она неожиданно стала выглядеть дешевой и толстой, и Корбин увидел потемневший зуб, которого раньше не замечал. У него не встал, и он сообщил, что не в настроении. Она бесконечно повторяла, что все нормально, и даже пыталась помассировать ему шею, чем только усугубила ситуацию.
После этого он прекратил с ней встречаться, хотя в последнюю ночь первого семестра напился и начал ломиться к ней в комнату. Он решил в конце концов дать девушке то, чего она хочет. Ее соседка по комнате сказала, что Сара, вероятно, ночует у своего бойфренда. По тому, как соседка посмотрела на него, сразу стало понятно, что она наслышана обо всей этой истории.
– Гребаная шлюха, – выругался Корбин и ушел в свою комнату.
А сейчас он в Лондоне. Решил избегать девушек и секса, а сам тут же запал на Клер Бреннан.
Ее легко было найти – по вечерам она в основном работала в «Трех ягнятах». Корбин мимоходом заскакивал туда, обычно один. Оказалось, что они с Клер в одном классе по дисциплине «Введение в макроэкономику». Иногда вечером он брал учебник, и они вместе обсуждали какую-то тему. Корбин попивал пиво, а Клер за барной стойкой – вино. Они были одного возраста – обоим едва стукнуло двадцать, – но, в отличие от американских девушек, она казалась зрелой и умудренной опытом. Она работала, чтобы оплатить образование, и презирала большинство американских студентов, которые каждый семестр приезжали в Лондон и все три месяца не вылезали из бара.
– К тебе, Корб, это не относится, – уверяла она. – Ты на одну ступеньку выше этих козлов, только на очень маленькую ступеньку. – Она показала пальцами размер ступеньки, и на лице появилась широкая улыбка.
Они редко виделись за пределами «Трех ягнят» и совместных занятий, но перед первым экзаменом закончили свое обучение в квартире Клер в Куинз-парке. Это была крошечная однокомнатная квартира, в которой хватало места только для кровати, стола и стула. Они готовились к сдаче на кровати.
– Оставайся здесь, – предложила она, когда они наконец решили оторваться от книжек. Было далеко за полночь, и метро уже не работало.
– Я могу взять такси, – отнекивался Корбин.
– Не будь иджиотом, – с нарочитым акцентом произнесла она. – Оставайся здесь.
– Я дал себе что-то вроде клятвы – не заводить интрижек в Лондоне.
Она засмеялась.
– Господи, никто тебе и не предлагает.
Они уснули, не прикасаясь друг к другу, но как только забрезжил рассвет, молча начали целоваться. Корбин не успел рассказать, насколько серьезны его намерения не заводить любовных связей, – они занялись сексом. Все случилось так быстро, что у Корбина не было времени даже подумать, не то что запаниковать. Потом они снова целовались, и Клер опять уснула. Корбин не признался, что он занимался этим в первый раз.
Возвращаясь домой холодным свежим утром, он чувствовал не просто ликование, а ощущение какого-то самоутверждения, что ли. Он не виноват. Это череда жалких неопытных подруг создала конкретную проблему. Ему просто нужно было найти настоящую женщину, и он наконец нашел ее.
Он провалил экзамен – здесь этим никого не удивишь – и продолжил встречаться с Клер, их отношения полностью отличались от прежних. В частности, они редко говорили о том, что произошло между ними. Не потому, что Корбин не хотел, – просто она пресекала подобные разговоры. Каждый раз, когда он затрагивал эту тему, она либо отшучивалась, либо называла его идиотом. Корбин стал сосредотачиваться на том, чтобы угадать, о чем она думает, начал зацикливаться на малейших подсказках, которые могли бы указать на ее настроение. Из-за этого он злился на себя, но в то же время понимал, что влюблен. Однажды, после алкокруиза по Темзе, организованного факультетом, он напился и признался ей в этом. По дороге домой их застал ливень, они шмыгнули под навес закрытой пекарни и начали целоваться.
– От тебя пивом несет, – сказала она.
– Я люблю тебя, – ответил он.
Она по-доброму рассмеялась и начала яростно целовать его.
– Ты мой любимый америкашка, – сказала она и снова рассмеялась.
– Спасибо, – нахмурился Корбин и решил больше никогда не говорить о своих чувствах.
Так он и сделал, а их отношения – по крайней мере он считал это отношениями – продолжались до последней недели семестра. Корбин беспокоился об их совместном будущем и собирался пригласить ее к себе в Америку на летние каникулы. Но пока он готовился начать важный разговор, все изменилось. Это был четверг. Корбин потягивал пиво из большого стакана в крупном безымянном пабе неподалеку от своего дома и перечитывал учебник. К столу подошел Генри Вуд – другой американский студент, который занимался по той же программе.