Краткая история всего - читать онлайн книгу. Автор: Кен Уилбер cтр.№ 84

К. У.: Меня всегда приятно удивляло, что и Уильям Джеймс, и Бертран Рассел находились в согласии по этому важному вопросу — вопросу недвойственности субъекта и объекта в первичности непосредственного сознавания. Я считаю, что это очень забавно: коли вы смогли найти нечто, с чем согласны оба данных господина, то можно сказать, что это нечто, раз уж такое произошло, есть результат божественного провидения; так что, полагаю, мы можем с определенной уверенностью признать существование недвойственности.

Рассел говорит об этом в последних главах своей великолепной книги «История западной философии», в которой он обсуждает идею «радикального эмпиризма» Уильяма Джеймса. Нам стоит быть очень осторожными с этими терминами, ведь «эмпиризм» не означает лишь чувственный (или сенсорный) опыт, он означает опыт как таковой в любой сфере. Он означает непосредственное прегензивное познавание ^[43], непосредственный опыт, непосредственное сознавание. И Уильям Джеймс задался целью показать, что эта чистая недвойственная непосредственность и есть «базовый материал» реальности, так сказать, и что как субъект, так и объект, как разум, так и тело, как внутреннее, так и внешнее суть нечто вторичное или производное. Они приходят после — после первичности непосредственности, являющейся, можно так сказать, предельной реальностью.

И Рассел совершенно прав, отдавая Джеймсу пальму первенства в том, что тот являлся первым «мейнстримовым» или «общепризнанным» философом, который развивал эту недвойственную позицию. Конечно же, практически все занимающиеся мистицизмом и созерцанием мудрецы твердили то же самое в течение тысячелетий, но Джеймс, и в этом его вечная заслуга, триумфально внес данную идею в мейнстрим и в процессе этого убедил Рассела в ее истинности.

Джеймс ввел это недвойственное понимание в своем очерке «Существует ли “сознание”?». И он ответил на этот вопрос так: сознания не существует, и это смутило многих людей. Но его идея попросту состояла в том, что если вы очень пристально всмотритесь в сознание, то обнаружите, что оно не вещь, не объект, не сущность. Если вы пристально всмотритесь, то увидите, что сознание просто в единстве со всем, что непосредственно возникает, — как мы видели в случае с горой, например. Вы как субъект не видите гору как объект; скорее, вы и гора суть одно в непосредственности действительного опыта. Так что в этом смысле сознания как субъективной сущности не существует: оно не есть нечто отдельное, переживающее опыт чего-то еще отдельного. Есть лишь Один вкус в непосредственности переживания.

Посему чистое переживание — это не расщепление на внутреннее и внешнее: в нем нет ничего двоякого или двойственного! Как Джеймс характерно выразился: «У переживания, по моему убеждению, нет подобной внутренней дублированности».

И обратите внимание на то, что дублированность имеет смысл как «двоякости», так и «лжи». Двоякость переживания — это фундаментальная ложь, первоначальная неправдивость, начало неведения и обмана, начало избитого «я», начало сансары, начало лжи, поселившейся в сердце бесконечности. Каждое переживание — такое, какое оно есть, — появляется как Один вкус: оно не появляется раздробленным и расщепленным на субъекта и объект. Это расщепление, эта дублированность есть ложь, фундаментальная ложь, первоначальная неправдивость и начало «маленького “я”», избитого «я», «я», которое прячет свое Изначальное лицо в формах своего собственного страдания.

Стоит ли удивляться, что великий исследователь дзен-буддизма Д. Т. Судзуки заявил, что радикальный эмпиризм (или недвойственный эмпиризм) Джеймса — это самое близкое к пониманию «не-ума», или Пустоты, к чему подобрался Запад. Это, наверное, излишне сильное утверждение, но смысл вам понятен.

Рассел довольно слабо понимал тот факт, что великие созерцательные философы-мудрецы — от Плотина до св. Августина, Майстера Экхарта, Шеллинга, Шопенгауэра и Эмерсона — уже разрешили или растворили тот субъект-объектный дуализм. Но если отвлечься от этого непонимания, то в остальном Рассел излагает очень четкое введение в великое достижение Джеймса:

И это еще мягко выражаясь. И затем Рассел добавляет: «Сам я убежден, что Джеймс был частично прав в отношении данного вопроса и что он уже одним этим по праву заслуживает почетного места среди философов».

В.: Значит, они оба уловили проблеск недвойственности.

К. У.: Я думаю, что да. Довольно легко уловить хотя бы краткий проблеск недвойственности. Большинство людей можно «уговорить его испытать», как мы совсем недавно попытались сделать, или хотя бы чуть-чуть его вкусить. И я считаю, что именно это Уильяму Джеймсу удалось сделать с Бертраном Расселом при личной встрече, о чем, собственно, и сообщает сам Рассел. Сразу после утверждения: «Сам я убежден, что Джеймс был частично прав в отношении данного вопроса» — Рассел добавляет: «Я считал иначе, пока он <…> не [убедил] меня в истинности его доктрины». Считаю, что Джеймс просто напрямую ему это указал! Видишь гору? Где же твое сознание? Сознание и гора… недвойственны!

В.: Стало быть, они улавливали привкус дзен? Привкус недвойственного?

К. У.: Ну, проблеск, привкус, намек на недвойственное — это довольно легко уловить. Но для недвойственных традиций это лишь начало. По мере того как вы отдыхаете в этом непринужденном состоянии чистой непосредственности, или чистой свободы, начинают происходить странные вещи. Все субъективные склонности, с которыми вы до сих пор отождествлялись, все эти маленькие «я» и субъекты, которые удерживали зазор между видящим и видимым, — все это начинает сжигаться в свободе недвойственности. Все они истошно вопят и гибнут, и это может стать довольно интересным периодом жизни.