Третье лицо - читать онлайн книгу. Автор: Денис Драгунский cтр.№ 69

Вполне возможно, что сейчас по этой дороге демонстративным пехом идет Вероника Георгиевна, свекровь Ларисы.

Последние два года Лариса и Вероника Георгиевна не замечали друг друга – нет, они, разумеется, здоровались и прощались, бывало даже, обменивались какими-то малозначащими фразами по поводу шумных статей в газетах, но в общем и целом каждая жила так, как будто другой не существует в природе. Ларисе это было трудно, она не умела проходить мимо человека, как мимо шкафа, особенно если с этим человеком живешь под одной крышей, а когда Вероника Георгиевна проходила мимо нее, как мимо шкафа, Лариса не сдерживалась, ехидничала ей в спину по поводу голубокровости и этикетности, и начинался многочасовой скандал с хлопаньем дверьми, убеганиями прочь, Катькиным ревом и беспомощными метаниями мужа. Лариса точно помнила, что Вероника Георгиевна при ней никогда не называла своего сына по имени, она говорила либо «мой сын», либо «ваш муж», для нее это были два разных человека: милый, интеллигентный, любящий сын – и муж этой неприятной особы, неизвестно как появившейся в ее доме. Дело кончилось тем, что они на даче стали бывать поврозь, через раз, а если случайно совпадали, то даже чай пили отдельно.

* * *

Хотя поначалу все шло довольно мило, Вероника Георгиевна называла Ларису разными уменьшительными именами и вела с ней продлинновенные беседы за воскресными завтраками – странная привычка завтракать по полтора-два часа. Она даже сподобилась нанести несколько визитов Ларисиной маме, расспрашивала ее о жизни, говорила: «Мы с вами вдовы», – и мама, простая душа, рассказывала о своих мытарствах и плакала, сморкалась в маленький клетчатый платочек, а Вероника Георгиевна скорбно кивала, сложив губы куриной гузкой, и невзначай поглядывала на часы – она слегка торопилась, потому что в Доме архитектора в половине восьмого был вечер поэтов-конкретистов, и не вызовет ли мне Ларочка такси… Всепоглощающая страсть к комфорту, чтоб кто-то непременно сбегал за такси и пригнал его к подъезду; без этого и такси не такси. В самые лучшие миги, в первые месяцы, когда еще дружили – «Мы с вами, Ларочка, пока подкрасимся, а мой сын сбегает и пригонит нам такси», – и муж покорно надевал ботинки. «Зачем, Вероника Георгиевна, мы сейчас выйдем вместе и поймаем». – «Что вы, Ларочка, так гораздо удобнее, всего какой-то лишний полтинник, а насколько удобнее!» Все было очень мило и дружелюбно, свекровь огорчалась только, что родилась девочка. Ах, если бы мальчик, назвали Федей, потому что у них в роду все Федоры Федоровичи. Господи, у них в роду! Муж рассказывал, что его отец, покойный Ларисин свекор, стал Федором Федоровичем совершенно случайно, волею святцев и приходского батюшки, а так-то они из тульских мещан. А уж его самого назвали Федором из чистого кривлянья – ах, у нас в роду, ах, Федор Федорович старший, Федор Федорович младший! Муж смеялся над этим дурацким аристократничаньем, над своей весьма известной фамилией, над нелепой дачей, над замкнутым и чванливым миром Поселка пяти академий – смеялся надо всем подобным, и Ларисе это страшно нравилось в первые недели их знакомства; наверное, сильнее всего в нем нравилось именно это.

Только потом она поняла, что здесь нет ни смелости, ни широты ума. Наоборот, в этих насмешках над собственным домом – лишь позорная мягкотелость, безволие и безмыслие: ведь защищать и отстаивать куда труднее, чем глумиться и хихикать над всем подряд. Лучше бы он строго соблюдал кастовые принципы, ей-богу! И женился бы на ровне, на такой же элитарной сиротке.

* * *

Но вначале, до ремонта, все было в порядке, только иногда они со свекровью легонько спорили за столом, причем, смешно сказать, на политические темы. А точнее, по поводу оценки событий не слишком давней отечественной истории. Впрочем, спорили не очень-то легонько – бывало, что Вероника Георгиевна, налившись краской, хлопала по столу ладонью и кричала: «Не кощунствуйте, дитя мое!» Но все-таки «дитя мое» – уже спасибо. И Лариса, чтоб не сойти с позиций и одновременно не доходить до скандала, смеялась и говорила, что они с Вероникой Георгиевной все равно не договорятся: «Вы, Вероника Георгиевна, обласканная, а я, извините, ссыльнокаторжная» – намек на обстоятельства своего происхождения. Вероника Георгиевна поджимала губы и говорила: «Лара, это неуместно!» – а муж обнимал ее, целовал в затылок и улыбался: «Ах ты, моя ссыльнокаторжная!» А потом точно так же целовал в головку свою мамочку: «Ах ты, моя обласканная!» Одно слово – миротворец.

* * *

Все это шаткое равновесие рухнуло на ремонте. Лариса все свои силы, все умение выкрутиться, сэкономить, раздобыть – все отдала на этот ремонт, а она ведь тоже ничего не умела, она на ходу училась, потому что иначе и не сделаешь ничего, и без копейки останешься, но в ответ получила только барское презрение. Презрение к попыткам договориться с более дешевыми рабочими, к тому, что с мастерами надо поторговаться и обедом их накормить тоже надо.

«Лучше бы я что-нибудь продала из своего, – пожимала плечами Вероника Георгиевна, – чем мыть посуду за этими пьяницами…» – «Ну продайте, Вероника Георгиевна!» – Лариса стояла перед ней в линялом тренировочном костюме, мокрая, красная от кухонного жара – она готовила штукатурам обед и только что вернулась из Бикшина, была на приеме у районного архитектора, согласовывала кирпичный пристрой для котельной, ванной и сортира, и еще в Бикшине купила две бутылки портвейна, потому что рабочего надо накормить и бутылочку ему выставить, тогда ему совестно будет цену заламывать. А эти, которых наняла Вероника Георгиевна? Решила в Ларисино отсутствие внести свой вклад в общее дело и восторженно кричала по телефону: великолепные мастера, с высшим образованием, прямо западные мальчики, аккуратные, на собственной машине, и главное, обедать не просят, с собой у них термос, всё с собой, включая лимонад, – ах, как на Западе! Лариса тут же примчалась на дачу, придралась к совершеннейшей ерунде вроде сломанного розового куста и выгнала их к черту, а они еще орали про неустойку, а она грозила запомнить номер машины и сообщить куда следует – она-то знала, как эти западные мальчики, которые обедать не просят, потом рассчитываются: за каждый гвоздь потребуют, за каждый шуруп отдельно. Они даже смету нарисовали – Лариса их прихлопнула в тот момент, когда Вероника Георгиевна, нацепив лиловые очки, глубокомысленно изучала эту, с позволения сказать, смету, а западные мальчики, оба в джинсиках и усиках, почтительно объясняли про накладные расходы…

И Лариса позвала все того же вечного Василия Абрамыча со товарищи – с Борькой, Никитой Кузьмичом и Валентинчиком, – выставила им бутылку, потолковала о жизни, в общем, оказала уважение, и все в порядке.

«И я готова у плиты стоять, потому что это дешевле! Дешевле, Вероника Георгиевна!» И они смотрели друг на друга, и Лариса твердо знала, что Вероника Георгиевна ничего из своего, разумеется, не продаст, да и что это за мифическое «свое»? Что за тайные сокровища, о чем вы? А Вероника Георгиевна поражалась, как это могло случиться, что ее сын стал мужем этой малоинтеллигентной особы, этой распаренной хабалки, молодой кулачихи руки в боки, и Лариса читала эти ее мысли, и ей даже не было обидно – ощущение бестолочи окатывало ее. Пустая усталость.