Миссис Майклсон ответила не сразу:
— Нет, не видела.
— А ваш муж видел эпизод в гостиной или синяк на руке миссис Стоун?
— Нет.
— А вы рассказывали ему об этом?
— Нет.
— А вы рассказывали об этом кому-то еще?
— Нет.
— Интересно, — многозначительно изрек Берч. — Я не знаю женщины, что сумела бы смолчать о столь пикантной районной сенсации.
— Значит, вы обделены женским вниманием, — сказала Кони, и по залу прокатился смешок. Торопливо добавила:
— Свидетелем ужасной сцены я стала случайно. Считаю, это не мое дело и я не вправе говорить об этом кому-то еще…
— Но вы говорите об этом здесь.
— Рассказать о том, что знаю, суду, не то же самое, что распускать сплетни на улице.
— Как долго вы живете в Гринпарке? — сразу спрашивает Берч.
— Два года.
— И знаете всех соседей?
— Большинство.
— Вы встречаетесь с другими домохозяйками за чашечкой чая, при игре в покер или за просмотром телепередач?
— Да, — с некоторой степенью осторожности сказала Кони.
— Во время этих встреч озвучивались слухи о возможных побоях в семье Стоун?
— Нет.
Берч резко развернулся к судьям.
— Уважаемый суд, разбираясь в деталях столь деликатного дела, следует быть осторожным! Я убежден в искажении действительности в показаниях свидетеля, потому как не верю, что в маленьком городке Гринпарк никто не видел последствий побоев миссис Стоун, в то время как они якобы были, не верю в отсутствие слухов и сплетен. Не верю! К свидетелю больше нет вопросов. Благодарю за внимание.
Не дожидаясь разрешения суда, Джеферсон поднялся с места.
— Мистер Берч говорит о стереотипах. Миссис Майклсон — женщина порядков, не свойственных большинству, поэтому ее слова следует подвергать сомнению? Создать районную сплетню на чужой трагедии не в характере этого человека. Вмешаться в чужие дела ее заставило только чувство долга в помощи правосудию, — сказал Патрик. Обращается к свидетелю. — Спасибо вам за ваше время. К вам вопросов у меня больше нет.
Прежде чем уйти, молодая женщина слабо улыбнулась, безмолвно пожелав мне удачи. Я не знаю Кони Майклсон, но, похоже, с ней была знакома Анна.
— Прошу выйти к трибуне Бенджамина Лоуренса, — громко объявил Патрик.
Боковым зрением из-под опущенных ресниц я посмотрела на отца Анны. Я подумала, что меня впервые подводит зрение и мне нужны очки. Бен выглядит не так, как в начале слушания. Прошло несколько часов, а его лицо стало бледным и нездоровым.
— Представьтесь суду, — просит председательствующий.
— Бенджамин Лоуренс.
— Кем приходится вам истица? — теперь спрашивает его Патрик.
Бен ответил не сразу и очень тихо:
— Она моя дочь.
— По закону к алтарю свою дочь ведет отец, — обыденным тоном говорит Джеферсон. — Такая честь выпала и вам 29 июля 56-ого года.
Патрик встал подле трибуны, прямо перед Бенджамином и спрашивает его:
— Мистер Лоуренс, вы находитесь в зале с начала слушания. Теперь, когда вам многое стало известно, вы отдали бы свою дочь в супруги этому человеку?
— Нет, не отдал, — осторожно произнес отец.
— А теперь, когда у вашей дочери появился шанс расстаться с этим человеком, вы поддержите ее в этом решении?
— Нет, — не раздумывая, говорит Бен.
В зале начались перешептывания.
Взгляд председательствующего стал тяжелым. Он делает запись в своих бумагах и вновь обращает взор к залу.
— Ваш зять изменяет супруге, поднимает на нее руку и оставляет в психиатрической больнице. Он пренебрегает ею! Почему вы против того, чтобы остановить это? — Джеферсон закончил фразу уже под стук судейского молотка.
— Вопрос снимается. Свидетель Лоуренс, можете не отвечать, — сказал председательствующий.
— Тогда задам вопрос иначе, — объявил Джеферсон. — 29 июля 56-ого вы отдали свою дочь в жены Томасу Стоуну, и это была ошибка, которую вы не совершили бы, будь вам известно о том, что вы знаете сейчас. Тогда скажите, мистер Лоуренс, почему вы так категоричны в решении не поддержать развод сейчас?
На отца жалко смотреть. Плохо подбирает слова, тяжело дышит.
— Я не оправдываю Томаса… Накануне я говорил с ним. Он убедил меня, что любит Анну, дорожит ею и готов сделать все, чтобы исправить…
— Любит и дорожит Анной? В день их свадьбы он убедил вас в том же, — с мрачным сарказмом изрек Патрик.
— Адвокат Джеферсон, — строго предупредил председательствующий.
— Я убежден, что у этой семьи еще не все потеряно, — повторил Бен слова Айзека Берча и особенно мрачно проговорил:
— Больше мне сказать нечего.
Я разочарованно опускаю взгляд.
Бедный Бен, у меня сердце разрывается, когда смотрю на обстоятельства его глазами. Горячо любимая дочь им самим же отдана в жены чудовищу. На это можно злиться. Но что делать, когда доподлинно известно, ведь дочь не лучше!
Его просят поддержать мой развод? Может, он так и поступил бы, но в глазах отца Анна и Том достойны друг друга. В глазах Бена поддержать мой развод означает лишить шанса хоть на иллюзию счастливого будущего. Особенно после всего этого…
— У меня к вам больше нет вопросов, — холодно изрек Джеферсон.
Адвокат Берч от допроса свидетеля отказался. Все, что ему было нужно, свидетель уже сказал.
Если Джеферсон говорил с моим отцом прежде, чем вызвать его на слушание, знал его позицию и имел представление о характере его ответов, то зачем ставить его в качестве своего свидетеля?
Следующим свидетелем Джеферсона стала Джина Лоуренс. Женщина поспешно вышла к трибуне. Вокруг глаз у нее затемнения, закрасить которые до состояния «бесследно» косметика не помогла. Она исхудала и теперь выглядит как женская копия Берча, только ниже ростом.
Джине Лоуренс Патрик задал, по сути своей, те же вопросы, что и Бенджамину. Вот только стратегия поменялась. Сперва он спросил о ее чувствах к дочери, подвел к эпизодам прошлого из далекого детства — в итоге женщина не сдержала слез. После чего Патрик спросил ее, готова ли Джина поддержать развод, чтобы я, Анна, опять стала счастливой.
Перемены в Джине Лоуренс меня поразили. Только что женщина с нежностью и теплом говорила о дочери, а теперь, когда Патрик задал конкретный вопрос, от этой женщины вдруг повеяло холодом. В отличие от отца, мать твердо и хладнокровно заявила, что на развод своей дочери не согласна. Объяснять причины она отказалась.
У Джеферсона закончились свидетели, и наступила очередь Берча.