– Не знаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь «взаправду». В командировку он сюда не приехал, и нам не придется просить Марину выделить ему комнату в доме и накормить. Но я его вижу, конечно. И другие мертвые могут увидеть, если того пожелают. Картины, нарисованные хорошим воображением, примерно то же самое, что и сны.
Сама по себе идея, что кто-то, пусть даже давным-давно мертвый, может за ним подглядывать, Эдо очень не нравилась. Он и обычные, не заслуживающие внимания события не любил афишировать, пока жил на Другой Стороне, совсем скрытным стал, а тут не просто житейская суета, а сны и фантазии, самая тайная тайна; по умолчанию всегда был уверен: уж что-что, а игры воображения точно только мои! Но представив, как мертвецы Элливаля часами напролет созерцают молчаливого неподвижного Стефана, почти против воли развеселился: вот это, я понимаю, артхаус. Встречайте сериал «Тихий Стефан», первый сезон.
– Ладно, – заключил Сайрус. – Ясно теперь, откуда у тебя дух-помощник. Вот спасибо, порадовал! Одно удовольствие наблюдать, как современный цивилизованный человек ведет себя, словно неотесанный дикий шаман… то есть старый опытный жрец; на самом деле, разница несущественна. Короче, ты гений. Сразу видно виленскую школу. Вы лучшие, я это всегда говорил. У вас магия сама проявляется через кого пожелает, не спрашивая, согласен ли, готов, не готов. Выдержит – молодец, нет – и не надо, еще куча народу вокруг. Довольно немилосердно, зато у вас магия настоящая, буйная, беспощадная, а не жалкое подобие, прирученное людьми.
– Но у меня нет никакой школы, – возразил Эдо, совершенно ошеломленный такой постановкой вопроса. – Никто меня ничему подобному не учил.
– Жизнь – тоже школа. Иногда бывает достаточно просто родиться в правильном месте. Это, знаешь, как джокера получить при раздаче – он еще не гарантия выигрыша, но, как минимум, обещание красивой игры.
Эдо наконец обернулся – невозможно бесстрастно пялиться в одну точку, когда такое рассказывают! – но увидев Сайруса, все на свете забыл. Охнул:
– Ну ни хрена же себе!
– А, – усмехнулся тот, – посмотрел каким надо зрением и увидел, что я просто дырка в реальности? Убедился, до какой степени меня нет?
Эдо отрицательно помотал головой:
– Нет, ты чего. Не дырка. Не знаю, как описать. Линии мира на тебе обрываются, но там не дырка. Не пустота. Что-то другое. Какая-то… каша? Но структурированная. Как будто музыка превратилась в туман.
– Нормально так меня припечатал. Каша! Каша!!! Вот так живешь после смерти, считаешь себя пупом вселенной, думаешь, у тебя великая тайная суть. А она – просто каша. Спасибо, любовь моей жизни. Иногда бывает полезно узнать, как выглядишь со стороны.
Пока Сайрус говорил, Эдо почти поверил, что тот оскорблен и сердит. Но в финале Сайрус махнул рукой и расхохотался, продолжая повторять: «Это надо же – «каша»! Ну приложил!»
– Структурированная, – на всякий случай напомнил Эдо, и это вызвало новый приступ веселья. Эдо показалось, что теперь вместе с Сайрусом ржет даже воображаемый Стефан, которого он прямо с утра, как проснулся, сразу представил сидящим в углу веранды, на всякий случай, с запотевшей бутылкой пива, чтобы чувак хоть какое-то удовольствие от всего этого получил.
– Вообще поразительно, как ты много увидел, – успокоившись, сказал Сайрус. – От новичка обычно не ожидаешь, что окажется так прозорлив. Но ты, похоже, и не новичок. А чего вчера прибеднялся? Такую несчастную рожу скорчил, когда я сказал про линии мира, будто тебе до хоть какого-то минимального результата пахать и пахать.
– Еще как пахать, – вздохнул Эдо. – Картина пока нестабильная. Иногда стоит моргнуть, и сразу все исчезает, приходится заново начинать. И сейчас я от разговоров сбился, все кончилось, только воздух слегка дрожит.
– Ай, да это нормально, – отмахнулся Сайрус. – Постоянство картины приходит с опытом, да и то далеко не ко всем. Так как есть – уже нормальное рабочее состояние. Шао шелат.
– Чего?
– Старый Жреческий, что ли, не знаешь? – изумился Сайрус. – Серьезно? Ну все, последние времена настали. Человек с высшим гуманитарным образованием не знает Старый Жреческий – это ни в какие ворота!.. Или ты его вместе со своей прежней жизнью забыл?
– Ужас в том, что даже забывать было особо нечего. Я считал Старый Жреческий самым ненужным предметом и демонстративно, в знак протеста прогуливал. Сам пока не помню, но так рассказывают. Ну, в общем, похоже на меня.
– Вот это ты зря. Для людей вроде тебя Старый Жреческий – предмет первой необходимости. Некоторые самые важные вещи только на нем и можно объяснить.
– Ты сейчас говоришь, как мой препод, – невольно улыбнулся Эдо. – Один в один… Ой, слушай! Я же вспомнил профессора Томского! Как он огорчался, что я прогуливаю, и пытался меня убедить, что без Старого Жреческого я чего-то самого важного про жизнь не пойму. И фамилию! Я помню даже его фамилию. И рубашку цвета сырого песка. Офигеть.
– Лучше бы ты Старый Жреческий вспомнил, а не чью-то рубашку. Ладно, попробую объяснить. «Шао шелат» – мерцающая стабильность. Совсем грубый, приблизительный перевод – «то есть, то нет». Ясно?
– Да черт разберет, – вздохнул Эдо. – Пока тебя слушаю, кажется, ясно. Но я-то знаю, что нет!
– Так проявляется принцип шао шелат, – усмехнулся Сайрус. – В мое время двойственное состояние ученика между ясностью и растерянностью считалось хорошим признаком усвоения материала. Ладно, сиди, усваивай, не буду тебя отвлекать. Завтра приду, расскажу, что дальше. А пока напьюсь где-нибудь в одиночку на радостях. Или с горя, это я еще не решил.
– С какого горя? – удивился Эдо.
– Да с такого, любовь моей жизни, что ты слишком быстро учишься. Я-то рассчитывал, ты еще задолго до первых успехов успеешь мне надоесть, и отпускать будет не жалко… Эй, ты чего? Неужели поверил? Зря: для мертвых нет ни горя, ни радости. Это просто слова.
* * *
– Теперь ты будешь смотреть на себя, – сказал Сайрус. – Разглядывать линии мира, из которых ты состоишь. Для начала смотри на руки, ноги, живот – все, что без зеркала видно. Только не перестарайся. Нет задачи выйти из тела, чтобы увидеть себя целиком.
– А что, и так можно? – изумился Эдо. – Серьезно? Выйти из тела и смотреть на себя со стороны?
– Да можно-то можно, дурное дело нехитрое, – отмахнулся Сайрус. – Только тебе сейчас ни к чему. Не отвлекайся… ну или отвлекайся. Мне-то что, я никуда не спешу. – И тут же себя перебил: – Ай, да спешу, конечно – выпить с тобой на пирсе, когда закончишь работу. Хорошенько ожить под твоим утверждающим взглядом, нырнуть в ледяную воду, и чтобы ты для меня курил.
– Оргия, – вспомнил Эдо. – Хорошее дело! Имей в виду, если когда-то отсюда выберусь, не смогу удержаться, всем вокруг буду рассказывать, что такое настоящий элливальский разврат.
– Вот ты смеешься, а у меня даже при жизни таких изысканных наслаждений не было. Хотя вроде перепробовал все… Ладно, ладно, вру, не завидуй. Были еще и покруче. Но в моем положении следует притворяться, будто все самое лучшее происходит со мной сейчас – живым-то я всяко уже не стану. С другой стороны, «лучше», «хуже» – полная ерунда, кто это измеряет? Но все самое интересное со мной уже после смерти случилось, это факт. И продолжает случаться – вот о чем мне не следует забывать. Давай, интересное, сделай мне еще интересней! Призови своего духа-помощника и посмотри на себя. Когда начнет получаться, можешь пойти поглядеться в зеркало. Оно того стоит, поверь.