«Всего еси исполнена земля русская…». Личности и ментальность русского средневековья. Очерки - читать онлайн книгу. Автор: Антон Горский cтр.№ 21

Казалось бы, у Узбека имелись все основания для наказания Юрия: налицо были и невыплата дани, и неподчинение ханскому решению о лишении его великого княжения. Но Узбек медлил; возможно, его сдерживало то обстоятельство, что Юрий еще недавно был его зятем. Тогда Дмитрий Михайлович без ханской санкции («без цесарева слова») убил Юрия. Это случилось 21 ноября 1325 г., накануне седьмой годовщины гибели Михаила Тверского. Тело Юрия было привезено в Москву и захоронено в церкви св. Михаила; отпевание совершил митрополит Петр ^[230].

Узбек не простил Дмитрию Михайловичу самосуда, тверской князь был задержан в Орде и в сентябре 1326 г. казнен. Великое княжение владимирское хан передал, однако, брату Дмитрия Александру, а не новому московскому князю Ивану Даниловичу ^[231]: очевидно, неповиновение, оказанное Юрием, вызвало у хана определенное недоверие и к его брату. Час Ивана Калиты пробил только после антитатарского восстания в Твери 1327 г.

Подводя итоги, можно сказать, что Юрий Данилович оказался в тени Михаила Тверского и своего младшего брата Ивана явно незаслуженно. Выдающейся личностью он не был (ни по политическим, ни тем более по моральным качествам), но среди современников (включая Михаила и Ивана) являл собой наиболее заметную фигуру. Юрий Данилович предстает неплохим политиком и полководцем, человеком решительным и упорным в достижении цели: во многом благодаря его упорству (иногда граничившему с безрассудством), проявленному в самых неблагоприятных ситуациях, Москва сумела выйти на первенствующее место в Северо-Восточной Руси. Юрию (в отличие от Ивана Калиты) не может быть поставлено в вину пособничество татарам, и тем более неправомерно противопоставление ему в этом плане Михаила Тверского. Михаил все 12 лет своего великого княжения был верным вассалом Орды и оказал сопротивление, только попав в безвыходную ситуацию, когда альтернативой была гибель. Юрий же все эти годы, борясь с Михаилом, действовал вразрез с ордынской политикой и сделал гораздо больше, чем Михаил в 1317–1318 гг., чтобы заслужить ханскую кару. Но судьба до поры благоволила к московскому князю — эта кара проходила мимо ^[232]. Другое дело, что при этом Юрий (как и Михаил в 1317–1318 гг.) не выступал открыто за свержение иноземной власти — князья оказывались в конфронтации с Ордой постольку, поскольку ханы поддерживали их противников в борьбе за великое княжение. Когда же Юрию предоставился шанс получить с помощью Орды великокняжеский стол, он его использовал: собственно, иным путем, кроме ханского ярлыка, стать владимирским князем тогда было невозможно. Но уже через 4 года Юрий пошел на неподчинение хану — очевидно, он тяготился зависимостью от Орды больше, чем Михаил. Юрий сумел закрепить за Московским княжеством Можайск и Коломну. Но при нем еще не созрели условия, чтобы добиться больших успехов: не удалось удержать великое княжение, вместе с ним ушли из рук Переяславль и Нижний Новгород. Однако при Юрии Даниловиче произошло то, чего еще не было в княжение его отца: Московское княжество стало одним из двух (вместе с Тверским) сильнейших в Северо-Восточной Руси. Переход к московскому князю великого княжения владимирского создал прецедент, после которого потомки Даниила Александровича уже могли с полным основанием претендовать на первенство на Руси.

Над всей биографией Юрия Даниловича нависает тема убийства. Начало его княжения омрачено убийством пленного рязанского князя, высшее политическое достижение — убийством тверского посла Олексы Марковича и казнью самого Михаила Тверского; наконец, и сам Юрий пал жертвой убийства, и его убийца был предан смерти. Такой концентрации политических убийств, какая имела место в первые три десятилетия XIV в., история Руси прежде не знала (в 1326 г., помимо Дмитрия Михайловича Тверского, в Орде был убит и князь Александр Новосильский, а в 1327-м — Иван Ярославич Рязанский ^[233]). Отношение к убийству в целом и как к средству политической борьбы — вот тема, к которой более всего подводят именно факты биографии Юрия Даниловича Московского, этого поистине шекспировского характера.

Восьмиклассники нашего «постсоветского» времени слушали рассказ учительницы о захвате сыновьями Ярослава Мудрого в 1067 г. Всеслава Полоцкого, его заточении в «поруб», последующем освобождении восставшими киевлянами и провозглашении киевским князем. Один из учеников, очевидно, посочувствовав оказавшимся в проигрыше Ярославичам, задал вопрос, на который преподаватель (видный специалист по советскому периоду) не нашла ответа: «А почему они его не убили?» Придя на свое основное место работы, в Институт российской истории, она рассказала данный эпизод автору этих строк, и мы поиронизировали по поводу ментальных установок, воспитанных XX столетием: дескать, лучше всего убить, «нет человека — нет проблемы». Что касается ответа на поставленный вопрос, то для медиевиста он вроде бы очевиден — не убили, так как боялись греха. Но разве не соответствует истине расхожее представление о средневековье (вообще и русском в частности) как об эпохе, полной кровавых злодейских убийств и жестоких казней? Попробуем разобраться в этом, двигаясь по хронологии.

Первым зафиксированным убийством в русской истории является убийство в конце IX в. княживших в Киеве Аскольда и Дира, совершенное, по Начальному своду (кон. XI в.) — Игорем, а согласно «Повести временных лет» (нам. XII в.) — Олегом. Летописцы говорят об этом событии в сдержанной форме, вкладывая в уста убийц оправдательный аргумент: «Вы нѣста князя, ни роду княжа» ^[234], т. е. свершившееся оказывается как бы наказанием для Аскольда и Дира за присвоение себе княжеской власти.

Убийство киевского князя Игоря древлянами в 945 г. также подается в Начальном летописании в сдержанных тонах: опущены детали, известные из «Истории» Льва Диакона ^[235], зато подробно говорится о послужившем поводом для убийства стремлении князя собрать дань сверх положенного, о творимых им насилиях; осуждения убийц нет, скорее наличествует оправдание. В последующем рассказе о мести вдовы Игоря Ольги, совершившей три вероломных убийства древлян, также отсутствуют осуждающие мотивы ^[236]. Этот факт даже породил предположение, что данный рассказ принадлежит перу летописца-язычника ^[237]. Однако дело в том, что язычниками в этом, как и в двух предыдущих случаях, были герои повествования. На язычников не распространяется христианский запрет на убийство, поэтому летописцы-христиане конца XI — начала XII в. не осуждают убийц-язычников, тем более что во всех случаях их действия имели оправдание (узурпация княжеской власти, нарушение норм сбора дани, убийство мужа); жертвы также являются язычниками, поэтому летописцы не выражают сожаления по поводу их гибели.