Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы - читать онлайн книгу. Автор: Димитрий Чураков cтр.№ 61

Особенно сильно пострадали крупные промышленные центры, прежде всего обслуживавшие потребности обороны. В Петрограде на 1 января 1918 г. было занято 379 227 рабочих, к 1 июля их численность составляла 40% от этого уровня, а к 1 июля – едва дотягивала до 30%. В октябре 1918 г. численность петроградских рабочих несколько стабилизировалась, составив 122 400 человек¹⁰⁷. Известный советский экономист, а в тот период руководитель отдела статистики Петроградского областного комиссариата труда С. Г. Струмилин следующим образом подводил итог произошедшего: «За полтора года в Петроградской губернии было выброшено на улицу круглым счётом не менее 300 тысяч фабрично-заводских рабочих»¹⁰⁸.

А вот как выглядит динамика обвала на уровне отдельных предприятий: на Путиловском заводе в начале 1918 г. трудилось 22 789 человек, в начале следующего года – уже 11 003; на Трубочном заводе за тот же период численность занятых упала с 18 383 до 1922 человек; на Обуховском заводе – с 11 084 до 3540 человек. Та же картина наблюдалась и в других промышленных центрах. Так, в Твери на вагоностроительном заводе в августе 1917 г. работало ЗОН рабочих, а ровно через год – в августе 1918 г. их осталось всего 1643. На Ижевском заводе в сентябре 1917 г. было 34,6 тыс., а в мае 1918 г. – 26,7 тыс. рабочих, на Боткинском заводе в 1917 г. начитывалось около 7 тыс., а в 1918 уже немногим более 6 тыс. рабочих и т.д.¹⁰⁹.

Отметим, что падение численности занятых наёмных работников было характерно не только для крупных предприятий тяжёлой промышленности. В меньших масштабах, но столь же распространено это явления было на предприятиях всех отраслей, независимо от их размеров и форм собственности, как это видно по материалам Петрограда. Так, на текстильной Лебедевской мануфактуре в 1917 г. трудилось 998, а к апрелю 1918 г. -860 рабочих; на Невской бумагопрядильной мануфактуре за тот же период число занятых сократилось с 2056 до 1707 человек; на шерстопрядильной фабрике Рихарда – с 152 до 11; на механической военно-обмундировочной мастерской «Гармсен» – с 108 до 34; на коробочной мастерской Ф. Година – с 71 до 19; на фабрике по выделке книг «Кирхнер Отто» – с 986 до 199; на картузной фабрике «Торнатор» – с 55 до 43; в типографии «Брокгауз и Ефрон» – с 131 до 59; в типографии Военного комиссариата -с 335 до 5 человек; в типографии «Новая Россия» – с 57 до 32; на Охтинском лесопильном заводе Э. Г. Бранта – со 158 до 124; на мебельно-строительной фабрике Волковысского – со 130 до 54; на Трувеллеровском лесопильном столярно-ящичном заводе «Громов и Кº» – с 289 до 226; на мебельно-столярной фабрике Мальцера – с 228 до 86; на фабрике роялей К. М. Шредера – с 225 до 30; на Государственном фарфоровом заводе – с 463 до 230; на кожевенном заводе Н. М. Брусницына – с391до171;на обувной фабрике «Скороход» – с 4909 до 4820; в сапожной мастерской Л. А. Донского – с 40 до 20; на первой российской мануфактуре изделий из искусственной кожи «Трезор» – с 676 до 271; на конфетно-шоколадной фабрике «Блигкен и Робинсон» – с 352 до 265; на сахарно-рафинадном заводе Кенига – с 967 до 45; на петроградском маслобойном заводе «Астра» – с158 до 85; на табачной фабрике «Богданов А. Н. и Кº» – с 1899 до 1669; на фабрике красок «Бергер и Вирт» – с 44 до 31; на Городском главном газовом заводе – с 550 до 512 человек и т.д.¹¹⁰.

За годы империалистической войны и революции изменения происходили не только в численности рабочего класса, но также и в его «качественных» характеристиках. Прирост рабочего класса в годы войны в основном осуществлялся не за счёт кадровых рабочих, а за счёт привлекаемых из деревни крестьян, представителей средних городских слоёв, многие из которых элементарно пытались спрятаться на оборонных заводах от призыва в действующую армию и отправки на фронт¹¹¹. «Со времени войны, – отмечал по этому поводу В. И. Ленин, – фабрично-заводские рабочие в России стали гораздо менее пролетарскими по составу, чем прежде, ибо во время войны поступали на заводы те, кто хотел уклониться от военной службы»¹¹². То же самое явление отмечалось и Ю. О. Мартовым в его знаменитом эссе, своеобразном политическом завещании «Мировой большевизм»: «Рабочая масса качественно изменилась. Старые, наиболее классово воспитанные кадры её провели 4 года на фронте… – подчёркивал он. – В производство на их место в течение войны были введены миллионы новых рабочих из разорённых ремесленников и иных «маленьких людей», из сельских пролетариев, из женщин рабочего класса»¹¹³. Не менее пренебрежительно отзывался о пришедших во время войны на завод рабочих ещё один оппонент Ленина – Г. Б. Струмилло. Зная ситуацию в рабочей среде накануне революции не понаслышке, он авторитетно вспоминал: «На нашем языке эти рабочие назывались «военными трофеями». Кого только здесь не было! Мелкие торговцы, маклера, дворники, извозчики, ремесленники, крестьяне… Вся эта масса была загнана на завод войною. Конечно, завод был им не по нутру. Они только и мечтали вернуться к прерванным войной своим занятиям»¹¹⁴.

Как отмечают современные исследователи, общая деградация промышленности и транспорта, нестабильность пролетарских рядов, ликвидация или сокращение крупных производств, «разжижение» рабочего класса в значительной степени разрушали «те внутренние «пружины», которые и определяют лицо класса, его облик»¹¹⁵. Стремительно идут процессы разрушения трудовой этики, следствием чего становится стремительный рост иждивенчества. Отдельные проявления наметившихся сдвигов отмечались современниками ещё в период существования Временного правительства, не способного ни понять, ни преодолеть их. Но особый размах ничем не прикрытого потребительства происходит уже потом, при большевиках. Как отмечал в феврале 1918 г. председатель Уфимского Совета М. А. Плотников, советские органы были завалены жалобами не от частных владельцев, а от профсоюзов и фабзавкомов на халатное отношение «несознательных» рабочих к своей работе. «Эта тёмная масса ещё до сих пор, – подчёркивал он, – озабочена только одним, как можно больше получать жалование»¹¹⁶. О том же несколько позже писал выдающийся отечественный учёный-металлург В. Е. Грум-Гржимайло. Вспоминая события революции и послереволюционного времени, он отмечал: «Наша революция, как всякая революция, в своей сущности была пугачёвщиной: «грабь награбленное», «мы больше не рабы, чтобы работать». Вот два исходный положения революции, которым свято верил народ». «Крестьян одумался скорее всего… – подчёркивал учёный, – хуже дело идёт с заводским народом, пролетариатом, как говорят сейчас». По мнению Грум-Гржимайло, за время революции рабочие совершенно отвыкли трудиться. Рабочие «много говорят о труде», все заборы в Советской России разукрашены изречениями, что «труд победит всё», но фактически заводской люд больше старался не преуспеть в работе, а «слодырничать, изловчиться и получить средства к жизни не за работу, а за лодырничество»¹¹⁷.

Характерным проявлением начавшейся моральной деградации в рабочей среде могут считаться события на Трубочном заводе, воссозданные до мельчайших подробностей в записках Струмилло. Поощряя откровенно уравнительные настроения среди рабочих завода, большевики ещё до своего прихода к власти подстрекали массу неквалифицированных рабочих, которых на Трубочном заводе насчитывалось примерно две трети, требовать такую же заработную плату, какую получали опытные мастера. Рабочие запомнили эти призывы и, когда большевики оказались во главе государства, предъявили это требование новым властям. Большевики вынуждены были выплатить колоссальную сумму денег. Причём пришлось не только сравнять размер текущей заработной платы, но и выдать всю разницу зарплат с мая по октябрь. Экономически такой шаг был ничем не мотивирован и наносил большой урон казне¹¹⁸. Ситуация, складывавшаяся на Трубочном заводе, в определённом смысле «образцово-показательна». Похожим образом действовала рабочая масса, к примеру, на Петроградском металлическом заводе, где чернорабочие 2 декабря 1917 г также предъявили «явно рваческие», по определению советской историографии, требования немедленно уплатить им по 12 руб. в день в расчёте с 5 июля 1917 г. По утверждению советских историков, причиной такого поведения была деятельность среди невежественных слоёв рабочих, пришедших на заводы в годы войны, со стороны контрреволюционных, читай – меньшевистско-эсеровских элементов¹¹⁹. Однако в действительности, не отрицая отдельные случаи пропагандистских выступлений право-социалистической оппозиции, приходится признать, что большевики попались в ловушку, которую сами же готовили для своих предшественников. Скорее, при оценке имевшей место ситуации, права не прежняя историография, а современный историк С. В. Яров, полагающий, что большевикам в этот момент пришлось столкнуться не столько с контрреволюционными настроениями, сколько с проявлениями стихийного большевизма масс. Но если прежде большевикам удавалось использовать его в своих интересах, то теперь он оказался направлен остриём против них самих¹²⁰.