— Остановись, — говорит радио. — Это воспоминание больше не помогает. Возьми ту щеточку с мягкой щетиной рядом с собой и осторожно сотри его. Осторожно! Или умрешь! Есть вероятность, что под ним ты найдешь фрагмент фильма, а именно это нам и нужно.
— Когда я сотру это воспоминание, оно пропадет навсегда?
— Как дым, — говорит радио.
Я мешкаю, затем стираю воспоминание.
— Готово, — говорю я.
Мне полегчало.
— Видишь сцену с Эбботтом и Костелло? Полагаю, теперь ты ее найдешь.
Радио не ошиблось. Это воспоминание — кроличья нора. Вот она, сияющая сцена из фильма, и теперь я в ней. И хотя это миниатюрная площадка с марионетками, все выглядит очень живым.
— Рассказывай, — говорит радио.
Я карабкаюсь на холм в ночи, и это не Флорида — там, как вам, возможно, известно, холмов нет. Я где-то еще. Темно. Ой. Теперь я узнаю это место — район Лос-Фелис в Лос-Анджелесе, но это не наши дни. Никаких голливудских хипстеров. Автомобили старых моделей; 1940-е? Это Лос-Фелис времен Раймонда Чандлера. На камне с сигаретой в зубах сидит Бад Эбботт и смотрит на город. Погружен в мысли. Приближается темный кабриолет. «Кадиллак»? Кажется, да, но я не очень разбираюсь в машинах. Крыша из белого холста поднята. Машина паркуется, из нее выходит пухлый Лу Костелло. Он садится на соседний камень, но Эбботт на него даже не смотрит. Мне ясно, что они и раньше встречались здесь вот так; сам не знаю, откуда это знаю. Тишина. Ее нарушает Эбботт:
— Почему нельзя было поговорить по телефону? Бетти приготовила мясной рулет. Мой любимый. Когда вернусь, он уже остынет.
— У стен есть уши, Бад.
— Ради всего святого, Лу. Кому есть дело до наших разговоров?
— Миллионам людей, и я хочу убедиться, чтобы так и оставалось.
— Ты меня совсем запутал.
— Ну, как мы оба знаем, запутать тебя — не такая уж сложная задача.
— А это как понимать?
— Что и требовалось доказать.
— Говори проще, Лу.
— Наше господство в индустрии под угрозой.
— Господство? Ну вот опять. Почему обязательно нужно использовать все эти напыщенные…
— Хорошо, Бад, специально для тебя, максимально просто: в городе появилась еще одна команда клоунов, один здоровый, другой худой. Это как-то задевает твои нервные окончания?
— Говори проще, Лу, ради всего святого.
— На мою — нашу — территорию вторглись Мадд и Моллой. Я не позволю каким-то выскочкам украсть мою — нашу — славу, тем более вот таким вот эпигонам.
— Это как те, что в «Доме на просторе»
[71]?
— То антилопы, а не эпигоны. К тому же автор песни ошибся. В Северной Америке не водятся антилопы.
— Тогда о ком ты?
— О двух комедиантах, которые похожи на нас.
— Толстый и тонкий?
— Именно. Бинго. Возьми с полочки пирожок.
— С какой полочки, Лу?
— Это, дружище, фигура речи. Мы должны остановить Мадда и Моллоя.
— В мире много места, Лу. Хватит на всех.
— Скажи это Уилеру и Вулси.
— Я не могу. Боб Вулси умер в тридцать восьмом.
— Вот именно.
— О чем ты говоришь? Я уже всю голову сломал.
— Я часто себе это воображаю.
— Что?
— Ох. Роберт Вулси должен был исчезнуть. И он исчез.
— Что ты хочешь сказать, Лу?
— Господи, Бад. Я его убил. Ради нас.
— Не говори ерунды. У Боба отказали почки. Это все знают.
— Все знают то, что им положено знать! — выкрикивает Костелло.
— Что ты хочешь сказать, Лу?
— Господи Иисусе, что ж ты за пень такой трухлявый, а. Я убил Вулси, чтобы он нам не мешал.
— Что ты хочешь сказать, Лу?
— Интересно, может, Габби Хейс захочет заменить тебя в нашем дуэте. Добавит искры в диалоги.
— Он играет помощника ковбоя, Лу. Он не простак из комедий. Не понимаю, о чем ты.
— Специально для тебя объясняю примитивным языком: у Вулси отказали почки, это правда. Но причиной было медленное отравление мышьяком.
— Кто мог отравить Боба Вулси?
— Я мог, Бад. Я мог. И отравил, как уже сказал тебе несколько раз.
— Но зачем?
— Да затем, мой усатый простофиля, что в Голливуде слишком мало места для Уилера и Вулси и Эбботта и Костелло.
— Но ведь Боб жил в западной части? Вроде в Санта-Монике. Не в Голливуде. Я уверен, когда он умирал от болезни почек, мы с Бетти ездили навестить его в Санта-Монику, не в Голливуд. А стало быть, нет никаких причин беспокоиться, что он занимает место в Голливуде.
— Да. Да, он жил в западной части. Знаешь, Бад, я не могу понять: ты такой тупой, потому что в детстве тебя часто роняли головой, или тебя роняли головой, потому что ты был настолько тупой, что люди, которые тебя роняли, а именно твои родители, не сильно переживали насчет твоей головы, ведь ты уже изначально был тупым.
— Это оскорбление слишком многословно, чтобы быть смешным, Лу.
— Тем не менее — и прошу тебя, постарайся внимательно выслушать, — если тебя устраивает твоя жизнь и ты бы хотел, чтобы она такой и оставалась, нам необходимо поговорить о Мадде и Моллое.
— О комедийном дуэте?
— Да. Мы должны их остановить.
— Зачем?
Костелло медленно и картинно закипает. Настоящее искусство.
— Хорошо, — наконец говорит он, — план такой: на следующей неделе они будут снимать свою первую двухчастевку
[72]. Называться она будет «Идут два славных малых», и, судя по сценарию, она довольно хороша. Я заполучил сценарий, когда убил помощницу режиссера по сценарию и украл его из ее квартиры, которую еще и обчистил. Если этот фильм выйдет, боюсь, наша позиция самого выдающегося комического дуэта современности может оказаться под угрозой. Я предлагаю остановить Мадда и Моллоя в первый же день съемок, прежде чем они успеют нам навредить.
— Но как?
— Скажем так, я знаком с «лучшим парнем»
[73] из съемочной группы.