— Черт возьми, — говорит он. — Бад, подойди!
— Нет уж, спасибо! Я просто… мне и тут неплохо, у стеночки, рядом с лестницей.
Моллой оборачивается обратно к великану.
— Позвольте узнать ваше имя? Я Чик Моллой.
— Меня зовут Шерилд. Шерилд Рэй Пэрретт Джаниор.
— Джаниор?
— Это значит «джуниор» на немецком.
— Вообще-то нет. «Джуниор» на немецком — это «джуниор». Более того, в Германии не употребляют слово «младший» так, как мы употребляем в США, то есть для различия сына и отца с одинаковым именем.
— Мой папа говорил, что употребляют. Зачем ему врать?
— Может, не врал; возможно, его ввели в заблуждение.
— Почему языки разные, а слово одно и то же? Разве тогда это был бы не тот же самый язык, а не другой? Глупости какие-то. Вы говорите глупости, мистер.
— Хороший вопрос. Это хороший вопрос. Все это хорошие вопросы. Вы позволите мне отлучиться на минутку?
— Ладно.
Моллой возвращается через огромное пространство к Мадду. Шерилд провожает его взглядом. Времени на это уходит много.
— Слушай, — наконец шепчет Моллой Мадду. — Я вижу наше будущее.
— Ладно. Нет, — говорит Мадд.
— Выслушай. Помнишь «30-футовую
[135] невесту из Кэнди-Рока»?
— Последний фильм Лу Костелло.
— Оглушительный кассовый успех. Эксплуатация национальной истерики из-за лучевой болезни.
— Ладно.
— У нас здесь пятидесятифутовый
[136] мужчина. Это же золото.
— Что ты хочешь сказать, Чик?
— Возьмем этого тупого, красивого, невозможно огромного малого и снимем собственный фильм про лучевую болезнь. В чем единственный минус «30-футовой невесты»?
— Не знаю. Я не киноэксперт. Как они могут сношаться? В смысле могут, конечно, но она вряд ли что почувствует. Вот о чем я все время думал, пока смотрел фильм.
— Не этот минус. А великанский спецэффект. Не такой уж убедительный с нашей-то нынешней технологией. Что ж, сэр, нам об этом волноваться не придется. У нас здесь настоящий пятидесятифутовый мужчина. «Мадд и Моллой встречают 50-футового мужчину».
— Я не…
— Вот сюжет. Помни, я только набрасываю. Итак… мы физики…
— Физики-близнецы?
— Точно. Правильно. Вот, мы с тобой уже поймали волну. Упражнения Вайолы Сполин окупаются.
— Совершенно одинаковый характер?
— Да. Да! И мы разрабатываем секретный луч для правительства. Это луч изменения размера, и он все делает больше. Мы пытаемся вырастить… не знаю… кукурузу в початках, чтобы накормить голодающих. Гигантские початки, каждого хватает на семью из восьмерых. Ну, знаешь, важная работа. Мировой важности. Однажды мы целимся лучом в кукурузу, а между лучом и кукурузой проходит молодой человек — может, гонится за мячиком, не суть, — и…
— Эй, о чем вы там разговариваете?
— Минутку, Шерилд! В общем, он начинает расти. А нам приходится его скрывать, потому что если правительство узнает, то захочет сделать из него секретное оружие против Советского Союза. Но нам парень нравится, и мы хотим его защитить.
— Ну, не знаю, Чик…
— Так что мы прячем его в лесу. И кормим гигантскими овощами, которые выращиваем. Початками кукурузы. Помидорами. Гигантским рисом, где каждая рисина — в полметра длиной. Затем, через несколько недель, мы замечаем, что гигантские овощи меняются. Например, становятся злыми.
— Злые овощи?
— Над этим я еще работаю, но, думаю, да. Овощи становятся страшными на вид и ядовитыми. Поэтому физики понимают: то же самое коснется и молодого человека. И пытаются создать антидот, пока это не погубило их друга-великана. Но ничего не помогает, и великан сходит с ума и пытается их убить. И тогда его взрывают атомной бомбой.
— Ого. Вау. Не ожидал… Внезапная концовка.
— Но все хорошо сходится.
— Это комедия?
— Комедия, как и всегда, заключается в подаче.
— Судебных исков? Которые подадут, когда посмотрят этот фильм?
— Хорошая игра слов, Бад. Я тобой горжусь. Но нет. Этот фильм станет нашим билетом из глухомани. В нем есть всё: пафос, романтика…
— Ты не говорил ни о какой романтике.
— Разумеется, там будет романтическая героиня.
— Одна? На нас обоих?
— Не будь узколобым, Бад. На дворе шестидесятые.
— Я не знаю, что значит это слово. И вообще, у нас никогда не получалось запустить фильм. Так что этого никогда не будет.
— Теперь, с Шерилдом, все будет иначе.
— Я только что слышал свое имя? — окликает Шерилд.
— Минутку, дорогой, — кричит Моллой, потом говорит Мадду: — А еще сын сестры Патти стал режиссером независимых фильмов. Снимает всякую дрянь про чудовищ.
— Джеральд?
— Я опять слышал свое имя?
— Нет, мы говорим «Джеральд», а не «Шерилд», — кричит Моллой.
— Ладно, — говорит Шерилд. — Я здесь, если что.
— Джеральд так вырос? Господи. От этого что-то стало грустно.
— В общем, если Джеральду понравится Шерилд — а он понравится, — то мы идем в комплекте. Такая сделка.
— Теперь я слышал свое имя два раза. Если Шерилду понравится Шерилд.
— Только один раз. Дорогуша, скажи, какого ты роста? — кричит Моллой.
— Я?
— Да, милый мой.
— Двадцать девять футов.
— Правда? А кажется, что больше.
— Это из-за вертикальных полосок. Мать сшила мне одежду из палатки для фумигации.
— Ну, все равно. Этого мало. Надо хотя бы обойти Костелло. У него была тридцатифутовая невеста, так что двадцать девять не подойдет, — говорит Моллой.
Ходит взад-вперед.
— Конечно, размер еще не все, — говорит Моллой. — Что, если… что, если мы дадим ему обувь со скрытым подъемом? Всего фута на три, чтобы было тридцать два. Обойдем Костелло и… Эй, Шерилд?
— Да?
— Ты согласен носить обувь с подъемом?
— Я не знаю, как это.
— Подъем. Вставка в обувь. Чтобы ты стал выше.
— Мать делает мне обувь из коробок для холодильников. Называет их «лодочки из лодочек», хотя они из коробок, но это, как она рассказывает, просто строчка из песни про девушку с большими ногами
[137]. Хотя я не девушка и это коробки от холодильников, а не лодочки, которые, по-моему, мне были бы великоваты. Может, хотя бы ялик. Какого размера ялик?