Доминик спрашивал себя, почему его щеки продолжали предательски гореть.
– Вряд ли, – резко бросил он. – Я не люблю подобных допросов. В любом случае она сейчас гостит в моем доме, и ты, несомненно, с ней увидишься.
– Ого, как ты рассердился! Эта тема – эта женщина – сбивает тебя с толку, – нахмурилась Надин. – Я не знаю, как вести себя в таких… таких обстоятельствах. Я потеряла тебя, но не из-за войны, а из-за другой женщины – любовницы!
– Ты не потеряла меня – ты никогда меня не потеряешь, – пообещал Доминик, нисколько не кривя душой.
– Я потеряла тебя, если ты добиваешься ее любви, не моей.
Он задумчиво смотрел на Надин. Возможно, в некотором смысле она была права.
– Ты расстроена, но не так, как может быть расстроена брошенная невеста.
Лицо Надин исказила гримаса.
– Я не хочу выходить замуж, но я действительно расстроена. Я в замешательстве. Мы не виделись два года – и все же мы знаем друг друга с детства!
– Именно поэтому я всегда буду тебе самым преданным другом, – попытался успокоить ее Доминик.
Но Надин не слышала его, она лишь часто моргала, пытаясь справиться с подступавшими слезами.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но она – лишь твоя любовница. Если, конечно, ты действительно не любишь ее. Ты подумываешь о том, чтобы жениться на ней?
Настал черед Доминика прийти в замешательство. Он вдруг спросил себя, что думал бы о браке с Джулианной, если бы Великобритания и Франция не находились в состоянии войны, если бы во Франции была восстановлена конституционная монархия. Их разделяло гораздо больше, чем политические разногласия и война. Доминик думал о своем месте в обществе. Брак с Джулианной был бы непростым, требующим немалых сил, но не невозможным – в обычные времена.
– Ты подумываешь о том, чтобы жениться на ней? – переспросила Надин, изумленная его молчанием.
Положа руку на сердце, Доминик не знал, что ответить. Не он ли подозревал Джулианну в вероломстве не далее как этим самым утром?
– Я с большой нежностью отношусь к ней, но наши отношения перегружены конфликтами.
– И что же, черт возьми, это означает? Она требует, чтобы ты женился на ней?
– Нет.
– Что же может провоцировать конфликты между тобой и твоей любовницей?
Доминик колебался, не зная, стоит ли посвящать Надин во все детали. Разумеется, рано или поздно она узнает о политических убеждениях Джулианны, ведь Катрин ни за что не скроет подобных фактов от Надин.
– Ты должна кое-что знать. Она – якобинка.
Надин потрясенно уставилась на него, не веря своим ушам.
Доминик бросился защищать Джулианну:
– Она спасла мне жизнь, Надин, и просто не понимает подлинной сущности революции. У нее нет ни малейшего представления о той анархии, которая творится сейчас во Франции! В сущности, ее желание служить простым людям достойно восхищения. Она из тех, кто способен отдать свою последнюю рубаху случайному незнакомцу.
Надин чуть не задохнулась от негодования:
– Только послушай, что ты несешь! Неужели ты и вправду защищаешь сторонницу якобинцев?
Она по-прежнему отказывалась верить в происходящее.
– Я уверен, что…
Надин резко оборвала его:
– В якобинцах нет ничего достойного восхищения! – Она прямо взглянула ему в глаза. – Эта твоя любовница, должно быть, очень красива.
Доминик счел разумным промолчать.
– Тебе и не нужно отвечать! – вскричала Надин. – Я знаю, что она ослепительна. Я знаю, что она делит с тобой постель. Ты делишь постель с врагом!
Уорлок ушел, а Джулианна, дрожа всем телом, в отчаянии рухнула на диван и закрыла лицо руками.
Том был в страшной опасности. Его взгляды были намного радикальнее, чем убеждения Джулианны. Том мог одобрять даже категоричные идеи Батлера. Трейтон на дух не выносил английскую аристократию: он часто рассуждал о необходимости лишить собственности целый общественный класс одним махом, невзирая на то, что для этого потребуется! Том осмеливался говорить даже о свержении короля, о том, что страной должно управлять правительство, такое же как во Франции, за которое проголосовали бы выбранные представители населения. Но Джулианна никогда не обсуждала с Томом достоинства и недостатки подобных революционных идей – слишком уж неправдоподобными представлялись эти взгляды. Как сказал Уорлок, Англия – не Франция, и здесь еще не созрели до революции.
Но убеждения Тома сами по себе уже были государственной изменой.
Джулианна знала: если Тому предъявят подобное обвинение, его совершенно точно признают виновным.
И как после этого она могла отказать в том, о чем просил ее презренный дядя? Ах, если бы только нашелся какой-то другой способ добиться освобождения Тома!
– Джулианна?
Она вскочила с дивана, услышав голос Доминика. Педжет стоял на пороге гостиной, пристально глядя на нее.
– Ты чуть не плачешь. Жерар сказал мне, что здесь был Уорлок. Что случилось?
А вдруг во власти Доминика было вызволить Тома из тюрьмы?
Джулианна бросилась вперед.
– Я никогда никого не презирала больше, чем Уорлока! – Она захлопнула дверь за спиной Доминика, глаза которого изумленно округлились. – Тома арестовали. Его будут судить за государственную измену.
Доминик сжал ее плечи.
– Постарайся успокоиться.
– Как я могу быть спокойной? Власти прервали работу съезда в Эдинбурге. Триста участников были арестованы. Среди них был Том!
Он отпустил Джулианну.
– Я услышал об этих арестах вчера вечером. Мне не пришло в голову, что Трейтон может оказаться одним из задержанных.
– Я так переживаю, а ты не волнуешься вовсе!
Доминик помрачнел:
– Трейтон – оголтелый якобинец. Полагаю, он может быть опасен для таких людей, как я, как твой брат.
Джулианна застыла на месте. Надо же, а она совершенно забыла, что Том написал Марселю, изобличив Доминика в качестве британского шпиона. Джулианна затрепетала, понимая, что теперь просто обязана сказать Доминику правду. Он мог оказаться в опасности. Шпионы могли затаиться близ Бедфорд-Хаус – или даже внутри дома.
Но Джулианна знала и то, что никогда не забудет глаза Доминика этим утром, когда он застал ее роющейся в его столе. Если она признается Доминику, что натворила, он никогда больше не будет доверять ей – и ни за что не поможет Тому.
Она не знала, как поступить.
– Что с тобой, почему ты так ломаешь руки?
Джулианна расцепила нервно сомкнутые пальцы.
– Его нельзя судить за измену. Что, если его повесят? Том – мой друг, я знаю его с детства!