– Значит, это та самая радикалка, которую ты вызволил из Тауэра, – сказала она.
– Мама, – предостерегающим тоном произнес Доминик. – Джулианна Грейстоун спасла мне жизнь. Долгие недели она ухаживала за мной в Корнуолле, помогая выздороветь после ранения, справляясь сама, без единого слуги, который помогал бы ей.
Катрин взглянула на Джулианну. Улыбка леди Педжет была холодной, сдержанной, и глаза не просияли искренним теплом.
– В таком случае я многим обязана вам, мисс Грейстоун. Добро пожаловать в мой дом.
Джулианна изо всех сил боролась с волнением, пытаясь найти в душе хоть каплю самообладания. Доминик говорил ей то же самое, но в его словах чувствовалась теплота и благодарность. Леди Катрин явно не верила ни слову из того, что сказала. Джулианна уже не сомневалась в том, что эта женщина возненавидела ее с первого взгляда.
– Благодарю вас.
Леди Катрин бросила на Джулианну снисходительный взгляд, словно имела дело с неотесанной деревенщиной, только что сморозившей глупость.
Джулианне решительно не хотелось представать перед этой леди именно теперь, когда оказалась в самом худшем положении, причем во всех возможных смыслах. Сейчас она чувствовала себя слишком слабой, а еще слишком замерзшей и утомленной. Холл вдруг резко накренился, яркие картины замелькали перед мысленным взором так быстро, что она едва могла разобрать их. Страшные люди, вытянувшие ее из своей собственной постели; стражники, с вожделением смотревшие на нее и недвусмысленно намекавшие на ее благосклонность в ответ на услугу; она сама, отчаянно цеплявшаяся за прутья решетки и умолявшая позвать коменданта…
– Ты вот-вот снова потеряешь сознание! – воскликнул Доминик, поспешив поднять Джулианну на руки.
Она вцепилась в его плечи, чтобы не потерять равновесие, не в силах справиться с ужасным головокружением, но все-таки не настолько изнуренная, чтобы не заметить твердого, неодобрительного выражения лица матери Доминика.
– Я могу стоять на ногах. Я должна уйти. Мне не следует оставаться здесь, – задыхаясь, с трудом произнесла Джулианна.
– Я не позволю тебе никуда идти, – решительно бросил Доминик, зашагав с ней к выходу из холла. Обернувшись, он приказал слуге: – Пришли мне горничную с халатом, подносом с обедом и бутылкой бренди.
Джулианна закрыла глаза, успев заметить изумление на лицах слуг. Она прижалась щекой к груди Доминика.
– Все знают о нас.
– Никто ничего не знает. Ты очень больна, а я очень встревожен. Когда-то ты заботилась обо мне. Теперь я позабочусь о тебе. – И он зашагал вверх по лестнице.
Головокружение никак не желало покидать Джулианну, и все же она открыла глаза, бросив взгляд на винтовую лестницу, покрытую красной ковровой дорожкой. Дрожа, Джулианна смотрела вниз, пока Доминик нес ее, и рассматривала гостиные: двери в комнаты были распахнуты, являя ее взору великолепную обстановку. В каждой из гостиных стояло по фортепиано. Джулианна не подходила к инструменту долгие годы.
Доминик ступил на второй лестничный марш.
– Что-то не так?
– Мы продали наше фортепиано, когда мне было тринадцать. Я плакала целыми днями.
«Я что, в бреду? – спросила себя Джулианна. – Зачем я говорю ему это?»
Доминик толкнул выкрашенную белой краской дверь и вошел в прекрасную розово-белую спальню. Пока он укладывал ее посреди роскошной, на четырех столбиках и с балдахином, кровати, Джулианна огляделась, заметив диван, обитый шелком в тонкую полоску, красные в цветочек кресла, обюссонский ковер, мраморную каминную доску над очагом. Доминик уселся рядом с Джулианной, смахнув волосы с ее лица, и она, вздрогнув, посмотрела на него.
Лицо Доминика светилось нежной улыбкой, но он серьезно сказал:
– У тебя жар, Джулианна.
Ее колотил озноб. Она вдруг осознала, что Доминик снимает с нее туфли.
– Что ты делаешь?
– Я хочу укутать тебя одеялами, – ответил он, – но только не в этом платье.
Сбросив обе туфли на пол, Доминик принялся снимать с нее грязные и разорванные чулки.
Джулианна хотела протестовать. Но у нее не было на это сил. Она рухнула на дюжину раскиданных по постели подушек, абсолютно измученная, и поняла, что ее чулки тоже полетели на пол. А потом Джулианна осознала, что они с Домиником в спальне не одни. В комнате стояла горничная с изумленно округлившимися глазами, была здесь и леди Педжет, холодно наблюдавшая за ними.
– Полагаю, Нэнси может раздеть ее, Доминик, – веско изрекла вдовствующая графиня.
«Он губит мою репутацию», – подумала Джулианна. А потом, ощущая себя странно, словно опьянев, осознала: у нее не осталось никакой репутации, которую можно было бы погубить.
– Помоги мне с этим платьем, – приказал Доминик.
Джулианна уселась на кровати, и горничная с Домиником принялись стаскивать с нее перепачканное кровью платье. Лицо леди Педжет стянула маска гнева, графиня повернулась и покинула комнату. Когда с Джулианны сняли и корсет, она взглянула на Доминика, дрожа и пытаясь удержать глаза открытыми.
– Я ей не нравлюсь.
– Нет, это не так, – спокойно отозвался он, поочередно передавая предметы нижнего белья горничной. Потом помог Джулианне снять простую батистовую нижнюю юбку, которую та носила под платьем.
– Можно оставить мне сорочку, – с трудом произнесла Джулианна.
Его пристальный взгляд встретился с ее взором.
– Это нужно постирать.
Но без сорочки Джулианна оказалась бы совершенно голой!
Педжет поднялся и жестом приказал горничной:
– Сними это.
Джулианна вздрогнула, почувствовав облегчение, когда Нэнси избавила ее от последнего грязного предмета одежды. Доминик отвернулся, пока горничная помогла ей накинуть красивый шелковый восточный халат с поясом.
Джулианна совсем ослабела и, уже не в силах сидеть, чуть не рухнула на кровать – Доминик вовремя подхватил ее и бережно уложил на подушки.
– Думаю, я больна… – начала объяснять она.
– Джулианна, лежи тихо!
И она сдалась. Темнота поглотила Джулианну, и она с наслаждением провалилась в нее.
– Ты ее любишь?
Джулианна задрожала, охваченная лихорадочным огнем. Она попыталась вспомнить женщину, спросившую это, нисколько не сомневаясь, что знает ее. Шарль спокойно ответил:
– Это в высшей степени неуместный вопрос.
– Я никогда прежде не видела, чтобы ты беспокоился так о ком-нибудь – даже о Надин!
Джулианна сбросила слои укрывавших ее одеял. «Надин была его невестой, – смутно мелькнуло в ее голове, – но Надин умерла».
– Она спасла мне жизнь. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти ее жизнь.