– Я сейчас же позову Жана, – сказал Жерар.
– Я хочу помыться и сменить одежду, – обратился к нему Доминик. – Попроси его приготовить горячую ванну. Да, Жерар… Открой бутылку моего лучшего пинонуар. Того, восемьдесят седьмого года.
И он шагнул вперед.
Катрин Фортескью Педжет была изящной, маленького роста женщиной с русыми волосами и восхитительными формами. Она казалась крошечной, но держалась с таким достоинством, что никто не замечал этого до тех пор, пока высокий мускулистый сын не подошел к ней. Леди Катрин оставалась исключительно красивой и необычайно очаровательной – за последние пять лет, прошедших с момента смерти Уильяма Педжета, она отвергла с дюжину серьезных предложений руки и сердца. Теперь же она медленно расплылась в улыбке при виде Доминика, и тот увидел, как трудно ей было управлять собой.
– Ты выглядишь просто восхитительно! – заметил он, нисколько не кривя душой. Леди Катрин действительно была великолепна в своем зеленом туалете и казалась такой молодой, что ее вряд ли можно было принять за мать графа.
– Доминик, – поприветствовала его леди Катрин вдруг охрипшим голосом. И он понял, что мать едва сдерживается, чтобы не заплакать. – Тебя так долго не было в стране!
Доминик бросился к графине, схватил ее за руки.
– Да, очень долго, и я счастлив наконец-то оказаться дома!
Он расцеловал мать в обе щеки, а потом позволил ей представить его гостьям. Обе женщины восторженно поприветствовали Доминика, а потом пообещали леди Катрин увидеться с ней чуть позже на этой неделе, ведь ей, очевидно, необходимо побыть с сыном. Сунув руки в карманы сюртука, Доминик ждал, пока Катрин проводит дам к дверям гостиной, благодаря их за посещение дома и обещая нанести им визит через несколько дней.
– Вы должны взять с собой лорда Бедфорда, – сказала одна из женщин, леди Хатфилд.
– Приложу все усилия, – пообещала леди Катрин. Когда дамы ушли, графиня обернулась: ее лицо было мертвенно-бледным.
– Со мной все в порядке, – тихо сказал Бедфорд.
Слезы наполнили ее зеленые глаза.
– О, Доминик! – Леди Катрин бросилась к сыну и крепко обняла его. Потом отступила, внимательно рассматривая Доминика. – Что с тобой случилось? Три недели назад Себастьян Уорлок сказал мне, что тебя ранили. Он дал понять, что ты вернешься в Лондон, когда сможешь путешествовать. Но этот негодяй больше ни слова не проронил! – При этих словах краска залила прекрасное лицо леди Катрин, сердитые искры вспыхнули в глазах. – Я была в такой ярости, когда он отказался сообщить мне подробности!
Доминик взял графиню под руку и повел к дивану. Он ни за что не стал бы лгать своей матери – но не хотел и лишний раз тревожить ее рассказом о том, что был разоблачен во Франции и стал мишенью для наемного убийцы.
– Как тебе известно, я присоединился к Мишелю Жаклину и его мятежникам в Луаре, – пустился в объяснения Доминик, вспомнив, что сумел отправить письмо матери после первой встречи с Мишелем. – Мы вступали в бой с французской армией в мае и июне, несколько раз. Наши первые два сражения были весьма успешными – мы обратили французские войска в бегство. Но удача отвернулась от нас в третьей битве. Разразился ожесточенный бой. Меня ранило.
Он с досадой пожал плечами, презирая ложь, которую только что преподнес матери. Но иного выхода не было. Леди Катрин навеки потеряла бы покой, узнай она, что к сыну подослали убийцу.
– Уорлок отправил ко мне своих людей, чтобы вывезти меня из Франции. Я едва могу вспомнить, как пересек Ла-Манш, но в конечном итоге я выжил. И как ты видишь, пребываю в полном здравии.
Леди Катрин смерила его недоверчивым взглядом:
– Насколько серьезно ты пострадал?
Доминик улыбнулся матери:
– Пустяки, поверхностная рана.
Разумеется, он никогда не признался бы ей, что был одной ногой в могиле.
Леди Катрин с тревогой смотрела на него: эти объяснения ее явно не убедили.
– Почему ты не писал? Уорлок сказал, что тебя перевезли в Англию, но отказался сообщить, где ты находишься! Я так испугалась, когда не получила от тебя весточки!
Доминик поколебался, решая, стоит ли откровенничать, и признался:
– Я находился в Южном Корнуолле, в обществе сторонницы якобинцев.
Мать чуть не задохнулась от ужаса, а Доминик постарался обрести хладнокровие, которое утратил при мысли о Джулианне.
– Но она была очень добра и заботилась обо мне. На самом деле она считала меня офицером французской армии, – добавил он, и глаза матери изумленно округлились. – Естественно, я не мог раскрыть свою личность, и вот так, слово за слово…
Доминик вспомнил их пылкий роман, и улыбка сбежала с его лица. Уже не в первый раз задавался он вопросом, что чувствует сейчас Джулианна, по-прежнему ли она в ярости на него.
– Я опасался, что мое письмо будет перехвачено ею или ее друзьями.
– Боже, – резко бросила мать, – эти якобинцы повсюду! Не могу поверить, что сторонница якобинцев выходила тебя, раненного!
Она взяла лицо сына в свои ладони и поцеловала в обе щеки.
– Ее общество было приятным, – признал Доминик.
Леди Катрин вздохнула:
– Ах, так она была красоткой и помогла скоротать время!
Он решил оставить замечание матери без комментариев.
– Посиди со мной, – предложила она и подвинулась на диване, освобождая место Доминику.
Он послушно уселся рядом.
– Когда я покидал страну, здесь, в Великобритании, радикалы составляли ничтожную долю грамотного населения.
Леди Катрин мрачно взглянула на него:
– Они и остаются маленькой группой, Доминик, но постепенно становятся крикливыми, оголтелыми – такими же неистовыми, как якобинцы в Париже. На следующей неделе они собираются проводить свой партийный съезд здесь, в Лондоне. А этот отвратительный радикал, Томас Харди, созывает съезд в Эдинбурге. Такие будут приветствовать французскую армию, если она когда-либо подойдет к нашим берегам.
Доминик пристально посмотрел на графиню. Ему была ненавистна сама мысль о том, что мать еще не оправилась от своих французских переживаний, точно так же, как и он сам. Тяжкие воспоминания определенно по-прежнему мучили ее. Когда Доминик разыскал ее во Франции почти два года назад, им пришлось провести несколько ночей в смежных комнатах захудалых гостиниц, с трудом пробиваясь к Бресту в надежде обрести спасение. Доминик знал, что графиню до сих пор мучили ночные кошмары и бессонница.
Он вернулся во Францию спустя несколько недель после того, как благополучно доставил леди Катрин в Лондон, чтобы разыскать Надин. Они с матерью не разговаривали вот так, обстоятельно, вот уже полтора года.
– Как ты жила все это время? – спросил Доминик.