История Foyles. Книготорговец по случаю - читать онлайн книгу. Автор: Билл Сэмюэл cтр.№ 7

— И почем такой?

— Этот автомобиль, сэр, стоит пять тысяч фунтов, — надменно ответил продавец.

— О’кей, — сказал Уильям. — Я беру его.

— Вы должны внести аванс наличными, сэр.

— Нет, я заплачу пять тысяч сегодня же, — и в тот же день, к изумлению продавца, привез всю сумму в портфеле.

Дедушка любил давать людям прозвища. Он никогда не звал жену по имени — Кристина, для него она была Макушка, а она звала его Донышком. Моя мать была Ясноглазкой, ее сестра — Бэбс, правда, не припомню, чтобы он дал какое-то прозвище их брату Дику. Своего брата и делового партнера Гилберта он прозвал Энни Лори, а моего отца — Рокки. В обоих случаях он отталкивался от противного: голос Энни Лори «был низким и сладким», а у Гилберта он был пронзительным, почти визгливым; Рокфеллер умел обращаться с деньгами, а у моего отца это умение отсутствовало начисто. Моих сестер — Тину, Маргарет, Джули — и меня он называл соответственно Салли, Сара, Сьюзен и Сэмми, и некоторые по сей день зовут мою среднюю сестру Сарой.

Его щедрость во многом определяла мою жизнь в детстве и юности. Он купил моим родителям дом, тот самый, в котором я родился, хотя не припомню, чтобы он хоть раз пришел к нам в гости. Переехав в аббатство Били, он подарил особняк Илфра-Лодж своему сыну Дику. В 1955 году он вместе с моим отцом и моим дядей отправился на Лондонский автосалон и купил каждому из них по роскошному автомобилю, дяде — «ягуар Марк VII», а папе — «Армстронг сидли сапфир». Именно на этой машине я готовился к экзамену по вождению — это было солидное авто почти две тонны весом, которое по-прежнему легко развивало скорость 160 километров в час. Кроме того, Уильям оплачивал отдых нашей семьи — пока я был подростком, мы ездили в Швейцарию или Италию, и образование всех шести своих внуков.

Когда я был маленьким, в Foyles был мастер на все руки, который умел плотничать. Я не знал, как его звали, но он изготовил несколько вещей, которые дороги мне до сих пор. Лет восемьдесят назад, когда родилась старшая из моих сестер, он смастерил из дерева Ноев ковчег вместе с животными — каждой твари по паре, и тот был для нас источником бесконечного наслаждения во время визитов в Били, а позднее с ним играли мои дети и внуки. Кроме того, он сделал несколько станций и других приспособлений для дедушкиной игрушечной железной дороги от Bassett-Lowke ^[5] — паровозики бегали по медным рельсам на деревянных шпалах на просторном чердаке в Били. Эта железная дорога хранится у меня до сих пор, и когда-нибудь я передам ее своим внукам. Из орехового дерева, которое росло в парке и грозило рухнуть, он сделал великолепный обеденный гарнитур — сорок пять лет он служил моим родителям, а теперь его использует одна из моих сестер.

В детстве и юности я всегда ощущал присутствие Уильяма. За несколько лет до своей смерти он взял меня и маму на отдых в Венецию, сразу после кинофестиваля. Дедушка со своими длинными седыми локонами и немного экстравагантной внешностью обычно привлекал внимание, и однажды, когда мы пересекали площадь Святого Марка, я увидел, как кто-то указал в его сторону, прошептав «Маэстро!». Мы жили в отеле Bauer Grünwald, катались на гондоле и побывали на стекольной фабрике острова Мурано, где он купил маме люстру, которая сейчас висит в гостиной старшей из моих сестер. Мне он купил в магазинчике на площади Святого Марка серебряный портсигар, и, хотя я не курю с 1971 года, я берегу его как сокровище, поскольку это единственный материальный подарок дедушки, который у меня сохранился.

В мае 1963 года у Уильяма случился инсульт, и я с сестрами приехал в Били, чтобы повидаться с ним в последний раз. Когда мы добрались туда, он уже не мог говорить, слова, которые он так любил, не могли обрести голос. Дедушка сидел в большой кровати с балдахином, а мистер Куай, садовник, сидя позади, поддерживал его, чтобы он мог хотя бы отчасти сохранить чувство собственного достоинства, и тихо плакал, не стыдясь своих слез. Кухарка Мэри, могучая рыжая веснушчатая ирландка под два метра ростом, кормила его с ложечки. Мы понимали, что больше не увидим его, не поиграем с ним в крокет, кегли или домино, не прогуляемся в солнечный день по берегу реки Челмер, делая вид, что пришли порыбачить. Спустя два дня, 4 июня 1963 года, он скончался.

Насколько я могу помнить, летом в Били каждый месяц проводились вечерние богослужения. Последняя служба состоялась в солнечный — как и полагается — день похорон Уильяма. В кадилах курился ладан, который он так любил, а гроб, на который бабушка положила одну-единственную красную розу, казался слишком маленьким, чтобы вместить такую масштабную личность. Мы пели «Священный город, Иерусалим», вспоминали Уильяма и плакали. Он похоронен на Хайгейтском кладбище, вместе с Джоном Голсуорси, Джорджем Элиотом, Кристиной Россетти, многочисленными родственниками Диккенса и, конечно, Карлом Марксом.

Последнее, что я знаю про мистера Куая, который любил дедушку, любил парк Били и заботился о его красоте, было то, что Кристина уволила его через несколько лет после смерти бабушки.

Дедушка был замечательным чудаком, и я скучаю по нему до сих пор. Он привносил радость в жизнь множества людей и знакомил с книгами выходцев из всех слоев общества — в своем великолепном огромном книжном магазине, где царил продуманный хаос, — в то время, без сомнения, лучшем в мире. Он был добрым, веселым, остроумным, невероятно щедрым, ребячливым, мудрым и знающим. Он передал нам любовь к книгам и озорству, учил нас помогать другим и видеть во всех людях хорошее. Став состоятельным человеком, он не утратил связи с простыми людьми и сохранил характерный выговор кокни, но для меня и многих других он все равно был маэстро. Он был воплощением щедрости, широты взглядов и, самое главное, справедливости. Его жизнь была яркой, наполненной людьми всех рас, религий и социальных слоев, и я никогда не слышал, чтобы он упоминал о чьем-то происхождении, значение имели только личные качества. В детстве тебе кажется, что бабушка и дедушка будут жить вечно. Но внезапно ты становишься взрослым, а их больше нет, и ты делаешься чуть более одиноким в этом мире.

Уильям и Гилберт создали Foyles на кухонном столе в доме своей матери, и в первый год оборот компании составил несколько сотен фунтов. Спустя шестьдесят лет, на момент смерти Уильяма, Foyles продавал чуть более восьми процентов всех книг в Великобритании, а его оборот достиг четырех миллионов фунтов.

Моя мать унаследовала, а вернее, переняла у дедушки широту взглядов, справедливость и щедрость и в свою очередь служила примером для меня и сестер. Ее брат Дик был для нас добрым, щедрым и веселым дядюшкой, а для моих родителей — близким другом. К сожалению, он умер в 1957 году, когда его настигли отголоски Второй мировой, став еще одной из неучтенных жертв войны. Но гены — это не всё, и Кристина была иной.

Кристина Фойл, «тетушка Крисси», родилась в 1911 году и была вторым ребенком Уильяма и Кристины Фойл и младшей сестрой моей матери. Я помню ее красивой, обаятельной и остроумной. Я помню ее также эгоистичной, жестокой и мстительной. Она бывала как скаредной, так и безоглядно щедрой, как милосердной, так и злобной.