Женщины Девятой улицы. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Габриэль cтр.№ 33

Страница

1950 год начался зловеще — с решения президента Трумэна приступить к разработке водородной бомбы. С точки зрения властей такая необходимость резко выросла после того, как СССР провел успешные испытания собственной атомной бомбы ^[414]. В январе британский ученый по имени Клаус Фукс, который работал в Лос-Аламосе и имел доступ к важнейшим аспектам американской ядерной программы, признался, что передал Москве секретные сведения об атомном оружии. Советники Трумэна заявили: теперь Советы создадут не только атомную, но и водородную бомбу, это всего лишь вопрос времени. После распространения новости о чудовищном новом оружии массового поражения эксперты высказали предположение, что, когда оно будет создано, бомба, сброшенная на Хиросиму, покажется человечеству картечью. Водородная бомба будет убивать миллионами. Однако вашингтонских бюрократов не волновал вопрос потенциальных смертей, им было важно другое: кто первым получит этот жуткий шанс уничтожить человечество ^[415].

А на фоне возросшей ядерной угрозы и признаний Фукса шло еще одно расследование предполагаемого шпионажа, в котором обвиняли бывшего сотрудника Госдепартамента Альгера Хисса; в январе он был осужден. Любопытно, что его преступление состояло не в том, что он работал на коммунистов, а в том, что он солгал Конгрессу. Дело Хисса обеспечило республиканцам победу на выборах и еще сильнее распалило их аппетиты. Своим противником они объявили коммунизм, но многие были убеждены, что настоящими их врагами является наследие нового курса Рузвельта, оппоненты из Демократической партии, интеллектуалы Восточного побережья и либерально настроенные американцы ^[416]. Пятого февраля 1950 года, менее чем через неделю после шпионского скандала с Фуксом и практически сразу после осуждения Хисса, сенатор Джо Маккарти своим обращением к Республиканскому женскому клубу в Уилинге начал одну из самых мрачных глав в современной истории США ^[417]. «У меня в руках список из двухсот пяти [сотрудников Государственного департамента], которые известны госсекретарю как члены коммунистической партии и, несмотря на это, всё еще работают и формируют политику Государственного департамента», — заявил он в той речи ^[418]. Однако уже через шесть дней список, упомянутый Маккарти, сократился с двух сотен до пятидесяти семи имен, а затем и вовсе исчез. Сенатор заявил, что потерял его в Неваде, будучи в нетрезвом состоянии. А когда недоверчивые журналисты спросили, существовал ли этот список вообще, Маккарти злобно прорычал: «Слушайте, ублюдки, я не собираюсь вам ничего говорить. Я просто хочу, чтобы вы знали: у меня есть куча дерьма, и я собираюсь использовать его там, где это принесет мне наибольшую пользу» ^[419]. Так началась эпоха Маккарти.

И неважно, что человек, запустивший четырехлетний период запугивания и террора нации, был пьяницей и лжецом. Паникерство Маккарти дало свои результаты, а его дикие заявления не сходили с первых полос новостных изданий. Вскоре он стал главой сенатского комитета, которому поручили расследовать «красную угрозу», проникшую, как громко заявил в апреле генеральный прокурор США, буквально во все аспекты американской жизни: «на фабрики, в офисы, в мясные магазины, на уличные перекрестки, в частный бизнес — и сегодня каждый стал носителем этих микробов смерти для нашего общества» ^[420]. Эти слова дали Маккарти и его коллегам карт-бланш на преследование предполагаемых коммунистов в любом месте, в любое время и любым способом. В сущности, расследование могли начать против каждого, кто казался не таким, как все, кто занимался какой-либо деятельностью, не вписывавшейся в систему консервативных белых среднеамериканских ценностей ^[421]. Причем деятельность эта могла быть не только политической, но и эстетической («коммунистическое искусство» объявили чумой общества), морально-нравственной (одной из любимых целей охотников на ведьм стали гомосексуалисты) или социальной (по словам одного историка, «женская мистика [богини-домохозяйки] была гендерной вариацией маккартизма») ^[422].

Страх стал в Америке привычным явлением — страх перед войной, страх перед бомбой, страх перед собственным соседом, страх ложного обвинения и ареста и, наконец, страх перед самим собой. Соответствие привычным нормам и требованиям такого общества, которое упорно пропагандировалось в конце 1940-х, после войны, в 1950-м, превратилось в настоящую смирительную рубашку. «В разгар паранойи маккартизма Новой школе потребовался человек, который мог бы преподавать курс марксизма, — рассказывала художница Пэт Паслоф. — Единственным, кто оказался для этого достаточно смелым, был Гарольд [Розенберг]. Его занятия посещали три студента: Элен де Кунинг и два фэбээровца» ^[423].

Страница