Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел К. Деннетт cтр.№ 129

Недавно я со смущением – и огорчением – поймал себя на том, что на ходу мурлыкал себе под нос мелодию. То не был мотив из произведения Гайдна, или Брамса, или Чарли Паркера, или даже Боба Дилана – я с воодушевлением напевал «Для танго нужны двое» – потрясающе тоскливый и совершенно бессодержательный пример музыкальной дребедени, пользовавшейся необъяснимой популярностью где-то в 1950‐х годах. Я уверен, что ни разу в жизни не выбирал эту мелодию, не давал ей высокой оценки и никоим образом не предпочитал ее тишине, но – вот она, чудовищный музыкальный вирус, который в моем мемофонде по меньшей мере столь же активен, как любая из по-настоящему ценимых мною мелодий. А теперь, усугубив ситуацию, я пробудил этот вирус в сознании многих из вас – и вы, несомненно, проклянете меня, если в один прекрасный день обнаружите, что впервые за тридцать лет мурлыкаете эту бездушную песенку.

Человеческая речь, поначалу устная, а затем, с совсем недавних пор, письменная, несомненно, является основной средой передачи культурной информации, создающей инфосферу, в которой происходит культурная эволюция. Речь и слух, письмо и чтение – вот каковы основополагающие технологии передачи и воспроизведения, сильно напоминающие действующие в биосфере технологии ДНК и РНК. Мне не нужно тратить время на обзор известных фактов о недавнем взрывном разрастании этой среды благодаря мемам наборного шрифта, радио и телевидения, ксерокопирования, компьютеров, факсов и электронной почты. Мы все прекрасно понимаем, что сегодня живем погруженными в море порожденных бумагой мемов и дышим воздухом мемов, рожденных электронными средствами связи. Ныне мемы распространяются по миру со скоростью света и воспроизводятся с быстротой, в сравнении с которой даже процесс размножения дрозофил и дрожжей кажется медленным, словно движение ледников. Они беспорядочно скачут от носителя к носителю, из одной области в другую, и очевидно, что их практически невозможно удержать.

Гены невидимы; они существуют в носителях генов (организмах), в которых обычно вызывают характерные эффекты (фенотипические эффекты), в долгосрочной перспективе определяющие их судьбы. Мемы также невидимы и переносятся носителями мемов – картинами, книгами, изречениями (на конкретных языках, устными и письменными, записанными на бумаге и магнитной ленте и т. д.). Инструменты, здания и другие изобретения также являются носителями мемов ⁶⁰². Фургон на колесах со спицами перевозит с места на место не только зерно или грузы; он переносит из разума в разум великолепную идею фургона на таких колесах. Существование мема зависит от физического воплощения в некоей среде; если такие физические воплощения разрушены, мем вымирает. Конечно, впоследствии он может появиться заново – ровно как в отдаленном будущем могли бы, в принципе, вновь собраться гены динозавров, но созданные и населенные ими динозавры не будут потомками динозавров прошлого – или, во всяком случае, они будут тем динозаврам родичами не более близкими, чем мы. Равным образом, судьба мемов определяется тем, будут ли сохраняться и умножаться их копии и копии копий, а это зависит от сил отбора, напрямую воздействующих на разнообразные воплощающие их физические носители.

Подобно генам, мемы потенциально бессмертны, но, как и гены, они зависят от существования непрерывной цепи физических носителей, сохраняющейся перед лицом второго закона термодинамики. Книги сравнительно долговечны, а еще более долговечны надписи на памятниках, но если они не находятся под защитой хранителей-людей, то со временем обычно разрушаются. То же самое Манфред Эйген говорит о генах, хотя и ведет аналогию в другом направлении:

Как и в случае генов, бессмертие – скорее вопрос репликации, чем долгожительства отдельных носителей. Как мы видели в четвертом примечании к шестой главе, особенно поразительный пример тому дает сохранение платоновских мемов благодаря сериям копий, снятых с других копий. Хотя и в наше время существует несколько относящихся примерно ко временам Платона фрагментов папируса с текстами его диалогов, сохранение мемов практически ничем не обязано химической стабильности этих фрагментов. В современных библиотеках хранятся тысячи, если не миллионы физических копий (и переводов) платоновского «Государства», и важнейшие для передачи этого текста «предки» современных книг обратились в прах столетия назад.

Грубого физического воспроизводства носителей для обеспечения долговечности мема недостаточно. Несколько сотен копий новой книги в твердой обложке уже через пару-тройку лет может исчезнуть практически без следа, и кто знает, сколько блестящих писем к редактору, воспроизведенных в сотнях тысяч копий, каждый день пропадает на свалках и в мусоросжигательных печах? Может настать день, когда машинных алгоритмов оценки мемов будет достаточно для того, чтобы отобрать конкретные мемы и обеспечить их сохранение, но пока что мемы, по меньшей мере косвенно, зависят от того, чтобы один (или большее количество) из их носителей проводил хотя бы краткий период, стадию куколки, в удивительном гнезде мемов – человеческом разуме.

Количество разумов ограничено, и каждый разум может вместить лишь определенное количество мемов, а потому мемы довольно жестко конкурируют друг с другом за возможность проникнуть в как можно большее количество разумов. Это соперничество является наиболее значительной из действующих в инфосфере сил отбора, и, в точности как в биосфере, на этот вызов даются очень изобретательные ответы. Возможно, вы хотите спросить: «Кто же столь изобретателен?» Однако к настоящему моменту вам, должно быть, уже понятно, что этот вопрос не всегда имеет смысл. Каков бы ни был источник изобретательности, она проявляется, и ее можно оценить. Как и в случае лишенного разума вируса, виды мема на будущее зависят от его замысла – не «внутреннего», каким бы он ни был, но того замысла, который он являет миру, своего фенотипа, того, как он воздействует на находящиеся в его окружении вещи. А таковыми вещами являются разумы и другие мемы.

Например, какими бы (с нашей точки зрения) достоинствами ни обладали следующие мемы, у всех них есть общее свойство обладания фенотипическими экспрессиями, которые, как правило, с большей вероятностью обеспечивают им возможность репликации, упраздняя или упреждая те действующие в их окружении силы, которые могли бы привести к их исчезновению: мем веры, противодействующий вынесению такого рода критических суждений, которые могли бы подвести к решению, что, если подумать, идея веры – опасна ⁶⁰⁴; мем толерантности или свободы слова; мем, побуждающий включить в письмо счастья предупреждение об ужасной судьбе, постигшей тех, кто не рассылал эти письма; мем теории заговора со встроенным ответом на любое возражение о том, что достоверных доказательств существования заговора нет: «Разумеется, нет – вот насколько могущественны заговорщики!» Некоторые из этих мемов «хороши», а другие – «плохи»; общим для них является фенотипический эффект, как правило, приводящий к систематическому упразднению сил отбора, действующих против мема. Согласно меметике, при прочих равных мемы теории заговора будут сохраняться практически вне зависимости от того, насколько они соответствуют истине, а мем веры способен обеспечить собственное выживание, а также выживание идущих к нему в довесок религиозных мемов, даже в самом рационалистическом окружении. В самом деле, мем веры демонстрирует частотно-зависимую приспособленность: он особенно благоденствует в сочетании с рационалистическими мемами. В мире, где мало скептиков, мем веры не привлекает много внимания, а потому, как правило, пребывает в спячке в разумах людей и редко возвращается в инфосферу. (Нельзя ли доказать, что мемы веры и разума демонстрируют классические для популяций хищников и жертв циклы подъемов и спадов? Вероятно, нет, но может быть полезным исследовать проблему и спросить, почему это не так.)