Примечания книги: Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни | Дэниел К. Деннетт | LoveRead.ec

Dennett D. C. Kinds of Minds: Toward an Understanding of Consciousness. New York, NY: Basic Books, 1996.

Azzouni J. Metaphysical Myths, Mathematical Practices: The Ontology and Epistemology of the Exact Sciences. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.

Tell me why the stars do shine,

Tell me why the ivy twines,

Tell me why the sky’s so blue.

Then I will tell you just why I love you.

Because God made the stars to shine,

Because God made the ivy twine,

Because God made the sky so blue.

Because God made you, that’s why I love you.

В этой книге не будет места перечислению смертных грехов креационизма или доводов в пользу его безоговорочного осуждения. Я полагаю, что это прекрасно сделали другие авторы: Kitcher 1982; Futuyama 1983; Gilkey 1985 и пр.

Об этом типичном для Рассела преувеличении мне рассказал Гилберт Райл. Несмотря на свою выдающуюся карьеру Вайнфлеттского профессора философии в Оксфорде, Райл, по его словам, редко встречался с Расселом – в основном потому, что после Второй мировой тот избегал академической жизни. Тем не менее однажды, во время утомительного железнодорожного путешествия, они оказались в одном купе, и, отчаянно пытаясь завязать разговор со своим знаменитым попутчиком, Райл спросил Рассела, почему тот считает, что Локк, который в сравнении с Беркли, Юмом или Ридом не был таким уж оригинальным мыслителем или хорошим писателем, оказал гораздо большее влияние на англоязычную философию. Рассел ответил фразой, которую я сделал эпиграфом, и так началась их единственная, по словам Райла, содержательная беседа.

Локк 1985. С. 101. Здесь и далее «Опыт о человеческом разумении» Дж. Локка цитируется по переводу А. Н. Савина: Локк Дж. Сочинения: В 3 т. Т. 1–2 / Под ред. И. С. Нарского. М.: Мысль, 1985, с незначительными исправлениями и уточнениями.

Неспособность Декарта представить себе мысль как движущуюся материю подробно обсуждается в моей книге «Объясненное сознание» (1991а). Книга Джона Хаугленда, весьма уместно озаглавленная «Искусственный интеллект: Да быть того не может!» (Haugeland 1985), – прекрасное введение в историю того, как эта идея в конце концов стала мыслимой.

В своей книге «Естественная теология», вышедшей в 1803 году, Уильям Пейли излагает Довод от Замысла, приводя гораздо больше биологических деталей и добавляя множество оригинальных и цветистых отступлений. Именно влиятельная формулировка Пейли побудила Дарвина попытаться ее опровергнуть, но Клеант Юма формулирует Довод со всей его логической и риторической силой.

Там же. С. 399. Гьертсен указывает, что двумя тысячелетиями ранее Цицерон с той же целью использовал тот же пример: «Когда наблюдаешь солнечные или водяные часы, понимаешь, что они показывают время не случайно, а благодаря искусству. А мир, включающий в себя и эти самые произведения искусства, и их создателей, и все вообще, что же, ты считаешь, лишен разумения и рассудка?» (De natura deorum, II, 34). См.: Gjertsen 1989. Р. 199. Цит. по: Юм 1996. С. 87.

В английских переводах сочинений Аристотеля слово accident/accidental, которое здесь переводится как «случайное», традиционно используется для передачи греческого τὸ συμβεβηκός, что на русский язык принято переводить словом «привходящее». – Примеч. пер.

Дарвин 1991. С. 360. Здесь и далее «Происхождение видов путем естественного отбора» Чарлза Дарвина цитируется по переводу К. А. Тимирязева: Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь. Перевод с шестого издания (Лондон, 1872) / Под ред. Я. М. Галла, Я. И. Старобогатова, А. Л. Тахтаджяна. СПб.: Наука, 1991, с незначительными исправлениями и уточнениями.

В науке такое не редкость. Например, долгие годы существовало множество доказательств в пользу гипотезы дрейфа континентов (того, что Африка и Южная Америка были некогда единым целым, а затем раскололись), но до открытия механизмов тектоники плит эту гипотезу было сложно воспринять всерьез.

Великолепное изложение этой интеллектуальной истории см. в книге: Richards 1987.

Число, приведенное в первом издании, неверно: когда Дарвину указали на ошибку, он пересмотрел свои вычисления при подготовке последующих изданий, но саму идею никто так и не опроверг. (В переводе К. А. Тимирязева, опиравшегося на 6‐е издание книги Дарвина, даны пересмотренные подсчеты: за период в 740–750 лет – около 19 миллионов слонов. – Примеч. пер.) Дарвин 1991. С. 68.

Известный пример действия мальтузианского закона – стремительный рост популяции дрожжевых грибков в свежем хлебном тесте или виноградном соке. Благодаря изобилию сахара и других питательных веществ происходит взрывной рост популяции – в течение нескольких часов в тесте и нескольких недель в соке. Но вскоре для популяции дрожжевых грибков наступает момент мальтузианской катастрофы: она происходит из‐за их собственной прожорливости и накопления отходов, в том числе углекислого газа (он образует пузырьки, благодаря которым поднимается тесто и пенится шампанское) и алкоголя, которые мы, – те, кто использует дрожжи, – склонны высоко ценить.

Как часто отмечалось, Дарвин не утверждал, что естественный отбор является универсальным объяснением: он был «самым важным, но не единственным средством модификации» (Дарвин 1991. С. 24).

Иногда высказывается предположение, что теория Дарвина является систематически неопровержимой (а потому научно бессодержательной), но Дарвин открыто писал о том, какие находки могли бы опровергнуть его теорию. «Хотя Природа предоставляет для деятельности естественного отбора длинные периоды времени, они все же не беспредельно длинны» (Дарвин 1991. С. 95). Следовательно, если геологические доказательства показывают, что прошло недостаточно много времени, его теория будет опровергнута. Остается, конечно, временная лазейка: теория не была сформулирована настолько жестко, чтобы в ней было указано, сколько именно миллионов лет является минимальным требуемым сроком, но эта временная лазейка имела смысл, поскольку по крайней мере некоторые догадки о продолжительности этого периода могли быть оценены независимо. (Взвешенное обсуждение дальнейших особенностей аргумента, не дающих прямо подтвердить или опровергнуть дарвиновскую теорию, см.: Kitcher 1985a. P. 162–165.) Другое знаменитое требование: «Если бы возможно было показать, что существует сложный орган, который не мог образоваться путем многочисленных последовательных слабых модификаций, моя теория потерпела бы полное крушение» (Дарвин 1991. С. 156). Многие приняли этот вызов, но, как мы увидим в одиннадцатой главе, у того, что они не преуспели, есть веские причины.

Идеал дедуктивной (или «номологически-дедуктивной») науки, берущей за образец физику Ньютона или Галилея, был до недавнего времени общим местом философии науки, так что неудивительно, сколько усилий было приложено к разработке и критике различных аксиоматизаций дарвиновской теории – ведь считалось, что научная обоснованность заключается в такой формализации. Высказанная в данном параграфе мысль – что Дарвин, скорее, постулировал эволюцию как алгоритмический процесс – позволяет нам отдать должное неоспоримому наличию априорного компонента в дарвиновской мысли, не загоняя ее в обветшавшие рамки номологически-дедуктивной модели. См.: Sober 1984a; Kitcher 1985a.

Специалисты в области компьютерных наук иногда ограничивают понятия алгоритма, называя так только программы, которые обязательно в какой-то момент оканчиваются – то есть, например, те, в которых нет бесконечных циклов. Но как бы ни было полезно такое ограничение в некоторых случаях для математиков, нам от него толку немного. В самом деле, лишь немногие из постоянно выполняющихся по всему миру программ можно назвать алгоритмами в этом узком смысле слова; большинство неопределенно долго выполняет один и тот же цикл, терпеливо ожидая указаний (например, приказа прервать цикл, без которого выполнение программы продолжится). Однако их подпрограммы являются алгоритмами в строгом смысле слова – если, конечно, в них не таится необнаруженный «баг», из‐за которого программа может «зависнуть».

Об особенно любопытных свойствах вероятностных алгоритмов Михаэля Рабина см.: Dennett 1984. P. 149–152.

Общие сведения см.: Smolensky 1983; Rumelhart 1989; Churchland, Sejnowski 1992; обзор с точки зрения философии см.: Dennett 1987a; Churchland 1989.

Эта захватывающая и буквально изводящая исследователя история пересказывалась неоднократно, но все еще вызывает яростные споры. Прежде всего, почему Дарвин откладывал публикацию? Был ли он равнодушен или чудовищно несправедлив к Уоллесу? То, что мы не осведомлены о подлинной природе отношений Дарвина и Уоллеса, подводит нас не просто к вопросу, мучила ли Дарвина совесть из‐за того, как он использовал наивные и полные поспешных выводов письма Уоллеса; как видим, двое ученых мужей весьма по-разному интерпретировали открытый ими закон и по-разному к нему относились. Особенно подробное изложение событий см.: Desmond, Moore 1991; Richards 1987. P. 159–161.

А как возник изначальный порядок? Лучшее из известных мне обсуждений этого важного вопроса – раздел «Космология и стрела времени» в: Penrose 1989 (глава 7).

The River That Flows Uphill: A Journey from the Big Bang to the Big Brain (1986).

Общедоступные очерки некоторых идей можно найти в работах: Palels 1988; Stewart, Golubitsky 1992; Langton et al. 1992.

Кстати, заметим, что родственные взаимосвязи не являются логическим следствием того, что ДНК птицы практически идентична последовательности ДНК других птиц! «Всего лишь совпадение, а не плагиат» было бы возможно логически, но такую возможность никто не примет всерьез.

Не то чтобы они были совершенно невозможны. Геостационарные спутники, двигающиеся со скоростью вращения Земли, представляют собой своего рода небесные крючья – вполне настоящие и вовсе не сверхъестественные. Они так ценны (и являются вполне разумным вложением средств) потому, что нам часто хочется подвесить что-нибудь (антенну, видеокамеру или телескоп) высоко в небе. Эту идею тщательно изучали. Оказалось, что веревка из прочнейшего на сегодняшний день искусственного волокна должна была бы быть больше ста метров в диаметре в верхней части (ниже ее можно было бы делать все тоньше и тоньше, пока она не станет практически невидимой, словно рыболовная леска) – и это только чтобы выдерживать свой собственный вес, не говоря уже о грузе. Даже если ее и удалось бы изготовить, никому не захочется, чтобы она рухнула с небес на какой-нибудь городок!

Рисунок (с некоторыми изменениями) заимствован из: Dennett 191a.

Рассуждения Шулля (Schull 1990) позволяют нам сравнивать виды с точки зрения их способности «видеть» возможные пути самосовершенствования, зависящей от степени предрасположенности к воплощению различных фенотипов (см.: Dennett 1990a).

Изложение истории эффекта Болдуина у Роберта Ричардса (Richards 1987, в особенности p. 480–503 и обсуждение ниже) стало одним из важнейших стимулов и руководств в моих размышлениях над данной книгой. Особенно важным мне кажется (см. отзыв в: Dennett 1989a), что Ричардс не только разделяет свойственную Болдуину и многим другим дарвинистам тайную надежду отыскать небесные крючья (или по меньшей мере подсознательную неудовлетворенность теориями, настаивающими на существовании подъемных кранов), но обладает также интеллектуальной честностью и смелостью не скрывать и исследовать неловкость, которую вызывает в нем то, что он вынужден называть «ультрадарвинизмом». Очевидно, что душой Ричардс – с Болдуином, но разум не позволяет ему хорохориться или замазывать трещины в плотинах, воздвигаемых другими для защиты от универсальной кислоты.

Dawkins 1986b. Р. 74. См. также обсуждение во втором издании «Эгоистичного гена» своеобразной версии редукционизма Левонтина, Роуза и Камина (Lewontin, Rose, Kamin 1984), которую Докинз метко называет их «личным пугалом» (Dawkins 1989a. Р. 331).

Другой подход к тому же вопросу см.: Dennet 1991a. P. 33–39.

Да, во плоти. Подумайте, захотели бы мы назвать его редукционизмом в духе?

Все знают, каким риторическим вопросом ответить на этот: «Любишь ли ты Истину настолько бескомпромиссно, чтобы захотеть узнать об измене возлюбленного?» Мы вернулись к началу. Что до меня, отвечу, что так сильно люблю мир, что уверен в своем желании знать правду о нем.

Margulis 1981; если вы ищете популярный очерк, см.: Margulis, Sagan 1986, 1987.

Однако организмы, принадлежащие к разным царствам, вступали в весьма примечательные симбиозы. Плоский червь Convoluta roscoffensis не имеет ротового отверстия и никогда не испытывает потребности в пище, поскольку живущие в нем водоросли производят питательные вещества в результате фотосинтеза (Margulis, Sagan)!

Кладисты (о взглядах которых мы еще немного поговорим ниже) – сторонники таксономической школы, по разным причинам отвергающей концепцию сохранения «материнского вида». С их точки зрения каждый случай видообразования приводит к появлению двух дочерних видов и исчезновению их общего предка вне зависимости от того, как сильно одна из сохранившихся ветвей похожа в сравнении с другой на материнскую.

Дело усложняется из‐за возможности гибридизации, когда принадлежащие к двум разным видам индивиды имеют способных к размножению потомков. С этим явлением связаны интересные вопросы, которые далеки от обсуждаемых нами проблем.

Самым деятельным исследователем этих аспектов наследия Дарвина был Дональд Кэмпбелл, специалист в области эволюционной эпистемологии и психологии.

Все это – спорные вопросы, но за дальнейшей информацией и изложением схожих аргументов можно обратиться к работам (Kitcher 1984) и (Williams 1992); Ereshefsky 1992 – недавний сборник работ, посвященный этой проблематике; Sterelny 1994 – проницательная рецензия на этот сборник.

Отметим одно важное различие между наследием Митохондриальной Евы и Y-хромосомного Адама: у всех нас, и мужчин и женщин, в клетках есть митохондрии, но все они переданы нам нашими матерями. Если вы мужчина, у вас есть Y-хромосома, полученная от отца, но подавляющее большинство – практически все за незначительным исключением – женщин вовсе не имеют Y-хромосомы.

Философы часто обсуждают примеры необычных людей, известных нам лишь по определенным описаниям, но обычно их интересуют такие скучные – но реальные – люди, как самый низкорослый шпион. (А такой ведь должен быть, не так ли?) Полагаю, что Митохондриальная Ева – пример гораздо более заманчивый, особенно если учесть, что для эволюционной биологии она представляет предмет подлинного теоретического интереса.

Разумеется, существуют писатели, зарабатывающие на хлеб сочинением шуток для телевизионных комедий, – или сами комедианты, выдумывающие значительную часть своих реплик, но, за некоторыми несущественными исключениями, эти люди не создают анекдотов («Слышали тот, что о парне, который?..»), которые бы зажили собственной жизнью.

В современной аналитической философии для обсуждения модальных понятий возможности, действительности (реальности) и необходимости применяется инструментарий возможных миров. Актуальный мир – это вся совокупность реальности, то есть все объекты, факты и события, существующие, существовавшие или те, которые только будут существовать. Таким образом, хотя Александр Македонский уже не существует, он является актуальным объектом, поскольку он существовал в актуальном мире, также актуальными объектами являются все атомы, звезды, галактики, и вообще все во Вселенной, включая саму Вселенную, с момента ее возникновения и до момента ее гибели. Возможный мир – это любой мир, который отличается от актуального мира как минимум одним фактом. Примеры возможных миров: мир, полностью похожий на актуальный, но отличающийся от него тем, что в нем на один атом больше (или меньше); мир, в достаточной степени похожий на актуальный, но отличающийся от него тем, что в нем Александр, сын Филиппа, умер в младенчестве; мир, совершенно не похожий на актуальный, потому что в нем иные физические законы. Единственное условие, которому должен отвечать возможный мир: в нем нет логических противоречий. Иными словами, возможный мир – это мир, который может быть непротиворечиво описан. Необходимым, в терминологии возможных миров, является все то, что существует в каждом возможном мире. Таким образом, законы логики являются необходимыми, а законы физики – нет. – Примеч. ред.

В работах Dennett 1984 и Lewis 1986. P. 36–38 формулируются основания, достаточные для отказа от актуализма.

В 1982 году Франсуа Жакоб, биолог и лауреат Нобелевской премии, опубликовал книгу под заглавием «О возможном и действительном», и я бросился ее читать, ожидая найти там откровения о том, как следует думать обо всех этих связанных с возможностью загадках биологам. К моему разочарованию, этот вопрос в книге практически не затрагивался. Книга замечательная, и название у нее прекрасное, но, по моему скромному мнению, друг с другом они сочетаются плохо. По-видимому, книга, которую я жаждал прочитать, еще не написана, так что в этой главе мне придется сделать попытку написать ее самому – хотя бы частично.

У Борхеса числа немного отличаются: в книге 410 страниц, на каждой странице – 40 строк из 80 знаков. Общее число знаков в книге достаточно близко к моему варианту (1312000 вместо 1000000), чтобы не принимать разницу во внимание. Я привожу круглые числа из соображений удобства. У Борхеса возможно лишь 25 печатных знаков: этого достаточно, чтобы писать прописными буквами по-испански (из знаков препинания у него используются лишь пробел, запятая и точка), но не по-английски. Более удобное число (100 знаков) выбрано мною, чтобы избежать каких-либо сомнений относительно пунктуации и выбора между строчными и прописными буквами во всех языках, использующих латинский алфавит.

Стивен Хокинг (Hawking 1988. Р. 129) настаивает на следующей формулировке: «В наблюдаемой нами части Вселенной приблизительно десять миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов миллионов частиц (единица с восемьюдесятью нулями)». По оценке Дентона (1985) в наблюдаемой Вселенной 10⁷⁰атомов. Эйген (1992. Р. 10) считает, что объем Вселенной составляет 10⁸⁴кубических сантиметров.

Вавилонская библиотека конечна, но, что любопытно, в ее стенах заключаются все грамматически правильные предложения английского языка. Однако любое английское предложение вне зависимости от своей длины может быть разбито на пятисотстраничные фрагменты, каждый из которых хранится где-то в библиотеке. Как это возможно? Некоторые книги учитываются не по одному разу. Легче всего понять наименее изящный пример: поскольку в некоторых книгах содержится лишь одна буква (и 499 пустых страниц), повторное использование сотни таких книг позволит создать любой текст любой длины. Как указывает в содержательном и забавном эссе «Универсальная библиотека» Куайн (в книге: Quine 1987), если вы станете использовать книги повторно и закодируете всю информацию с помощью ASCII, используемого вашим компьютером для обработки текста, то вся Вавилонская библиотека поместится в двух весьма небольших книгах, в одной из которых напечатан ноль, а в другой – единица! (Куайн также указывает, что психолог Теодор Фехнер рассуждал об универсальной библиотеке задолго до Борхеса.)

С этой же целью Куайн (1987) придумал термин «гиперастрономический».

«Долина смеха» (De Vries 1953). (Он продолжает: «Не стесняйтесь. Зовите в любое время дня или ночи…») Возможно, Де Врис также изобрел игру, позволяющую увидеть, насколько разительных изменений (разрушительных или нет) можно добиться одной опечаткой. Один из лучших примеров: «Я вроде знаю, чьи владенья / Сей лес. Но дом его в Селенье (Village)» (Фрост Р. Остановка на опушке леса зимним вечером. Пер. С. Степанова). Другие подхватили игру: в естественном состоянии – говорит нам мутировавший Гоббс – «жена (wife) человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и живет недолго». Или вот вопрос: «Разве я сторож борделю (brothel) своему?»

Сравнение человеческого генома с книгами из галактики «Моби Дик» немедленно дает ответ на иногда возникающий вопрос о Проекте «Геном человека». Как ученые могут говорить о секвенировании (копировании) генома человека, если геном каждого конкретного человека отличается от генома другого человека не одним, но сотнями или тысячами локусов (loci)? Как говорится, не существует двух абсолютно одинаковых снежинок или отпечатков пальцев, нет и абсолютно тождественных человеческих геномов, даже если это геномы однояйцевых близнецов (всегда могут закрасться ошибки: даже в клетки одной особи). Человеческую ДНК легко отличить от ДНК любого другого вида, даже от ДНК шимпанзе, совпадающей с ней более чем в 90% локусов. Каждый конкретный когда-либо существовавший человеческий геном содержится в галактике возможных человеческих геномов, чрезвычайно далекой от галактик геномов других видов; но внутри этой галактики места достаточно, чтобы не нашлось двух тождественных человеческих геномов. Вы обладаете двумя версиями каждого из своих генов – одна унаследована от матери, другая – от отца. Они передали вам ровно половину своих собственных генов, случайным образом отобранных из тех, что унаследованы ими от своих родителей – ваших бабушек и дедушек, – но поскольку эти последние принадлежали к виду Homo sapiens, их геномы совпадают почти по всем локусам, так что в большинстве случаев неважно, кто именно из родителей ваших родителей передал вам конкретный ген. Тем не менее их геномы отличаются многими тысячами локусов, и то, какими именно окажутся эти локусы у вас – дело случая, элемент хаоса, встроенный в механизм, определяющий вклад ваших родителей в формирование вашей ДНК. Более того, у млекопитающих мутации накапливаются со скоростью примерно сотни на геном за поколение. «То есть в результате случайных ошибок копирования, допущенных вашими энзимами, или мутаций в ваших яичниках или тестикулах в результате воздействия космического излучения, в геноме ваших детей будет примерно сотня отличий от ваших с супругом генов» (Ridley Matt 1993. Р. 45).

Это – упрощенное описание процесса, в котором не упоминается о роли матричной РНК в процессе трансляции и иных дополнительных подробностях.

Создатели фильма вообще не упоминают о проблеме устройства для чтения ДНК и используют ДНК лягушки лишь для восстановления отсутствующих частей ДНК динозавра. Дэвид Хэйг обратил мое внимание на то, что выбор режиссерами лягушки – проявление любопытной ошибки, которую он считает частным случаем заблуждения относительно Великой цепи бытия: «Конечно же, люди и динозавры друг к другу ближе, чем к лягушкам. Человеческая ДНК подошла бы лучше лягушачьей. А еще лучше была бы птичья».

В последнее время специалисты по эволюционной теории часто говорят, что «геноцентризм», в наше время разделяемый практически всеми, зашел слишком далеко. Они сетуют, будто мера, в которой ДНК можно считать рецептом, состоящим из генов и определяющим фенотип или организм, повсеместно сильно преувеличивается. Те, кто так говорит, – это деконструктивисты от биологии, которые превозносят читателя, умаляя значение текста. Такие вещи полезно обсуждать, чтобы не впасть в вульгарный геноцентризм, но стоит хватить через край, и результат будет ненамного разумнее позиции деконструктивистов-литературоведов. Мы обсудим эту проблему подробнее в одиннадцатой главе.

Докинз 2010. С. 52. См. также: Dawkins 1989a. P. 281–282, и Sterelny, Kitcher 1988.

Нам в любом случае понадобится предположить существование пространства для маневра, ибо это – минимальное условие для отказа от актуализма – учения, согласно которому лишь действительное возможно. В «Трактате о человеческой природе» (1739) Дэвид Юм говорил о некоторой желанной нам «вольности» мира, не дающей возможному совпасть с действительным. Любое употребление слова «могу» – без которого нам вряд ли удастся обойтись! – подразумевает такую вольность. Некоторые люди полагали, что, если бы детерминизм соответствовал истине, был бы истинным и актуализм; или, наоборот, будь актуализм ложным, оказался бы истинным индетерминизм, что весьма сомнительно. Вытекающий отсюда довод против детерминизма был бы ошеломляюще прост: валентность этого атома кислорода равна двум, следовательно, он может соединиться с двумя атомами водорода и образовать молекулу воды (может прямо сейчас, вне зависимости от того, происходит это или нет); итак, возможно то, что не является действительным и, следовательно, детерминизм неверен. Существуют убедительные физические аргументы, приводящие к выводу о ложности детерминизма, но это – не один из них. Я готов предположить, что актуализм ложен (и что это предположение не связано с проблемой детерминизма/индетерминизма), даже если не могу этого доказать – хотя бы просто потому, что в противном случае пришлось бы сдаться и пойти, например, играть в гольф. Однако более подробное рассмотрение актуализма можно найти в моей книге «Elbow Room» (Dennett 1984), в особенности в шестой главе («Я мог бы поступить иначе»), откуда почерпнут материал для этого примечания. См. также сходное мнение Дэвида Льюиса (Lewis 1986. Ch. 17), считающего, что проблема индетерминизма никак не связана с нашим представлением об «открытости» будущего.

К рассмотрению законов физики и физической необходимости мы обратимся в главе 7, но пока что различие кажется значительным.

Papert 1980. Р. 33. На феномен QWERTY с теми же целями ссылались и другие авторы: David 1985; Gould 1991a.

Джордж Вильямс (Williams G. 1985. Р. 20) пишет об этом так: «Некогда я настаивал, что „…законы физической науки и естественный отбор могут дать исчерпывающее объяснение любому биологическому явлению“ [Williams 1966. Р. 6–7]. Сейчас я жалею, что не придерживался менее жестких взглядов и не ограничился тем, чтобы назвать теорию естественного отбора единственной теорией, которую биологу нужно прибавить к теориям физическим. При объяснении любых явлений окружающего мира и биологу, и физику приходится учитывать исторические обстоятельства».

См., например, обсуждение проблемы в книге: Докинз 2019. С. 197, где делается следующий вывод: «Можно было бы подумать, что мощное „давление отбора“ должно приводить к быстрым эволюционным преобразованиям. А вместо этого мы обнаруживаем, что естественный отбор эволюцию тормозит. Фоновая скорость эволюции – без естественного отбора, то есть эквивалентная частоте мутаций – является в то же время и максимально возможной».

Глубоки или поверхностны ограничения, налагаемые элементарной логикой? Думается, и то и другое в зависимости от их очевидности. Работа Нормана Эллестранда «Почему молодые особи меньше своих родителей?» (1983) представляет собой очаровательную пародию на образ мышления адаптационистов. Героически сохраняя серьезность, он рассматривает ряд «стратегических» причин МРМО (Малого Размера Молодых Особей). Завершает рассуждение отважное заявление о дальнейших направлениях исследований: «В частности, еще одна характеристика молодых особей является даже более распространенной, чем МРМО, и заслуживает серьезного внимания теоретиков, а именно тот факт, что молодые особи, во-видимому, всегда моложе своих родителей».

Minsky 1985a. Р. 119 (восклицательный знак Мински. – Д. Д.).

Сеймур Пейперт (Papert 1993. Р. 90) описывает, как он наблюдал за «необучаемым» мальчиком во время урока, на котором было запрещено считать на пальцах: «Во время пребывания в классе было видно, что ему ужасно хочется начать загибать пальцы, но хватает ума не делать этого. Затем я увидел, как он оглядывается в поисках чего-нибудь, с помощью чего можно было бы вести подсчеты. Ничего подходящего не было. Было заметно, что он все больше нервничает. Что делать?.. И тут на меня снизошло вдохновение. Я с самым невинным образом подошел к нему и громко спросил: „А о зубах ты не подумал?“ По его лицу мгновенно стало ясно, что он меня понял – в отличие от учительницы. „Как же, необучаемый!“ – подумал я. С трудом скрывая улыбку, он решал примеры, явным образом наслаждаясь бунтарской идеей». (Размышляя об использовании того, что «под рукой», как о возможном вынужденном ходе, полезно помнить, что не все народы Земли использовали десятичную систему счисления; например, индейцы-майя оперировали двадцатеричной.)

В статье «Интенциональные системы в когнитивной этологии: в защиту „Парадигмы Панглосса“» (Dennett 1983) Деннет впервые ввел термин «блуждающие обоснования» (free-floating rationales), который потом неоднократно использовал в последующих работах. Блуждающее обоснование – это стратегия поведения, которая нам представляется рациональной и которая может быть осуществлена животными в определенной ситуации, даже если эти животные не обладают рациональными способностями, необходимыми для того, чтобы осознать, что они делают. Пример блуждающего обоснования – птица, которая притворяется раненой, чтобы отвлечь хищника от гнезда. Хотя действия птицы для нас естественно описать в терминах «притворства», демонстрируемое птицей поведение не означает, что она обладает пониманием истины и лжи и способна осознанно вводить хищника в заблуждение. – Примеч. ред.

Наука не стоит на месте. С помощью компьютеров ученые недавно показали, что «разработанная в XIX веке модель происхождения известных нам рукописей Платона была настолько упрощена, что ее можно назвать неверной. В своей изначальной форме эта модель предполагала, что все дошедшие до наших дней рукописи напрямую или косвенно были копиями одной или более из трех древнейших сохранившихся рукописей, и каждая – точной копией; тогда существовавшие в более поздних рукописях расхождения следовало объяснять либо ошибками переписчиков, либо сознательными правками, с каждой новой копией постепенно накапливавшимися» (Brumbaugh, Wells 1968. Р. 2; во введении к этой работе дается яркое описание того, как обстоят дела в этой области науки сегодня).

Neugebauer 1989. Я благодарен Ноэлю Свердлоу, рассказавшему об этом во время дискуссии, последовавшей за обсуждением его доклада «Происхождение планетарной теории Птолемея», прочитанного 1 октября 1993 года на философском коллоквиуме в Университете Тафтса, а затем познакомившему меня со статьей Нойгебауера и объяснившего ее сложные места.

Генетические элементы, подсаженные в дрозофил, представляют собой «интрагеномных паразитов» и, вероятно, окажут негативное воздействие на способность организма хозяина к адаптации, так что не следует возлагать на этот случай чрезмерных надежд. См.: Engels 1992.

«Признаюсь, я уверен, что пустота пространства фенотипов полна миражей. [Забудьте на минуту о возможности наложения ограничений на развитие. Вообразите, что можно описать Фенотип как организм путем измерения некоего большого числа непрерывных метрических характеристик, каждая из которых соответствует оси координат пространства фенотипов. Тогда Фенотип каждого организма будет точкой, а виды – облаком точек в этом пространстве. Эволюция фенотипа у одного вида соответствует движению облака по определенной траектории. Равным образом расхождение ветвей филогенеза в этом пространстве фенотипов представлено как расхождение траекторий.]

Если в качестве основной гипотезы принять отсутствие ограничений, расходящиеся траектории, отражающие ход этого процесса, образуют в этом многомерном пространстве „магистраль“ со множеством случайных ответвлений. Характерной особенностью расположения такой „магистрали“ во многомерном пространстве будет то, что большая часть пространства – пуста» (Kauffman 1993. Р. 19).

Ray 1992; Dawkins 1993. Обратите внимание: биологи уже используют термин макроэволюция, чтобы говорить о масштабных эволюционных явлениях наподобие принципов видообразования и вымирания (тогда как микроэволюция занимается вопросами усовершенствования крыльев или сопротивляемости какого-либо вида токсинам). То, что я называю эволюцией макросов, имеет мало отношения к макроэволюции в общепринятом смысле слова. Однако термин макрос так хорошо подходит для моих целей, что я решил им пользоваться и попытаться залатать получившиеся дыры на ходу – тактика, к которой нередко прибегает и Мать-Природа.

Именно поэтому Ричард Докинз в «Слепом часовщике» (2019. С. 228–253) также обсуждает и развивает идеи Кэрнса-Смита. Поскольку чтение работы Кэрнса-Смита (1985) и страниц, посвященных Докинзом разработке его теории, будет простым и приятным для неспециалистов, я отсылаю вас к ним за любопытными подробностями и даю здесь только краткий очерк, чтобы раздразнить ваш аппетит, предупредив, что гипотезы Кэрнса-Смита небесспорны, и уравновесив предупреждения уверением, что даже если эти гипотезы будут в конечном счете отвергнуты (вопрос открытый), существуют другие, менее очевидные и понятные альтернативы, которые нужно будет также серьезно рассмотреть.

В работе Мейнарда Смита (Maynard Smith 1979) прекрасно объясняется идея гиперцикла; см. также: Eigen 1983.

Küppers 1990. Р. 150. Кюпперс (1990. P. 137–146) заимствует у Эйгена (1976) пример, позволяющий проиллюстрировать лежащую в основе этих слов идею: игру в «недарвиновский отбор», в которую можно играть разноцветными фишками на шахматной доске. Для начала случайным образом расставьте фишки по всем клеткам, отразив состояние изначальной путаницы. Теперь бросьте две (восьмигранные) кости, чтобы определить поле (например, 5 по вертикали, 7 по горизонтали), на котором происходит ход, и уберите с него фишку. Снова бросьте кости и поставьте на только что освободившееся поле фишку того же цвета, что и на выпавшем (то есть вторая фишка «размножится»). Повторяйте те же действия вновь и вновь. В конечном счете изначальное распределение цветов будет дерандомизировано, так что «победит» один из них, но тому не будет причин – так сложится исторически. Кюпперс называет это «недарвиновским отбором», поскольку это отбор в отсутствие побудительной причины; более привычным термином стал бы отбор без адаптации. Отбор этот недарвиновский только в том смысле, что Дарвин не видел смысла вводить такое понятие, а не в том, что Дарвин (или дарвинизм) не может его допустить. Очевидно, что может.

В современной аналитической философии языка термин «референция» обозначает отношение между знаком и объектом, на который этот знак указывает. Так, между словом «стол» и предметом мебели, на который это слово указывает, имеет место отношение референции. – Примеч. ред.

Список последних полезных работ на эту тему включает следующие книги: Barrow, Tipler 1988; Breuer 1991. См. также: Pagels 1985; Gardner 1986.

Описание игры «Жизнь» с некоторыми изменениями заимствовано из моей более ранней работы (Dennett 1991b). Мартин Гарднер познакомил широкую аудиторию с этой игрой в двух статьях для колонки «Математические игры», которую вел в журнале Scientific American (в октябре 1970 и феврале 1971 года). Превосходное исследование игры и ее философского смысла см. в работе: Poundstone 1985.

В статье «Интенциональные системы» (Dennett 1971) и во многих последующих работах Деннет указывает, что реальность можно описывать из трех различных позиций: физической, позиции замысла и интенциональной. С «физической позиции» реальность исчерпывающим образом описывается на языке физики. Проблема в том, что такое описание будет чересчур длинным и непрактичным, ведь вся физическая информация подразумевает упоминание каждого атома и каждой молекулы! «Позиция замысла» позволяет абстрагироваться от ряда физических фактов и рассматривать физические объекты и системы с точки зрения их функции. Описание предмета посредством его функции, то есть как «топор» или «будильник», позволяет передать всю полезную для использования предмета информацию, не вдаваясь в мельчайшие детали его физического устройства. «Интенциональная позиция» подразумевает, что у физической системы есть некие цели и убеждения. Заняв интенциональную позицию, мы можем предсказывать поведение некоторых физических систем, предполагая, что они будут стремиться к достижению своих целей исходя из имеющихся у них убеждений. – Примеч. ред.

В работе Poundstone 1985 приводятся простые симуляции на Бейсике и ассемблерном языке IBM-PC, которые можно скопировать на домашний компьютер, и описываются некоторые интересные модификации.

Больше о теоретических следствиях такого представления пространства и времени см.: Dennett 1987b. Ch. 6.

Совершенно иное представление о двухмерной физике и проектировании дает «Планиверсум» Александра Дьюдни (1984), который значительно лучше «Флатландии» Эдвина Эббота (1884).

За дальнейшими рассуждениями об игре «Жизнь» и выводах из нее отсылаю к работе: Dennett 1991b.

Джон Маккарти годами исследовал теоретический вопрос о минимальной конфигурации в «Жизни», которая могла бы изучить физику своего мира, и пытался вовлечь в исследование друзей и коллег. Меня всегда привлекала перспектива подобного доказательства, но пути к нему представлялись совершенно недоступными. Насколько мне известно, об этой интереснейшей эпистемологической проблеме еще не было написано ничего существенного, но хочется вдохновить других на ее изучение. Тот же мысленный эксперимент был независимо поставлен в работе: Stewart, Golubitsky 1992. P. 261–262.

О более подробном анализе этих проблем и защите «неоплатонического» компромисса см.: Leslie 1989. (Как и большинство компромиссов, этот вряд ли придется по вкусу как верующим, так и скептикам, но, по крайней мере, это – изобретательная попытка занять умеренную позицию.) В работе van Inwagen 1993a (главы 7 и 8) дается внятный и жесткий анализ аргументов (доводов Лесли, а также аргументов, изложенных мною здесь) с необычной позиции нейтралитета. Любой, кто не до конца удовлетворен моими рассуждениями, должен для начала обратиться к этому источнику.

Занимательное исследование этого вопроса можно найти во второй главе «Философского объяснения» Роберта Нозика. Нозик предлагает несколько разных возможных ответов, и все они, надо сказать, странные, но затем обезоруживающе замечает: «Однако этот вопрос настолько глубок, что любой подход, у которого есть шанс привести к ответу, будет казаться крайне странным. Тот, кто предлагает не странный ответ, демонстрирует, что не понимает вопроса» (Nozick 1981. Р. 116).

Внятную реконструкцию необычайно для Ницше аккуратного умозаключения, приводящего к тому, что он однажды назвал «научнейшей из гипотез» см. в работе: Danto 1965. P. 201–209. Обсуждение и краткий очерк этой и других интерпретаций печально знаменитой идеи вечного возвращения у Ницше можно найти у А. Нехамаса (Nehamas 1980), который считает, что под «научной гипотезой» Ницше имел в виду, скорее, «нетелеологическую». Возвращающаяся – но пока не вечно – проблема с оценкой предложенной Ницше версии вечного возвращения заключается в том, что, в отличие от Уилера, Ницше, по-видимому, считал, что эта жизнь повторится не потому, что она и все возможные ее варианты будут раз за разом повторяться, а потому, что существует лишь один возможный вариант – вот этот – и повторяться раз за разом будет именно он. Короче говоря, складывается впечатление, что Ницше придерживался актуализма. Полагаю, что это не имеет значения для оценки как этических выводов, которые Ницше считал возможным – или должным – сделать из этой идеи, так и исследования философии самого Ницше (но что я могу в этом понимать?).

Декарт спросил, сотворил ли Бог математические истины. Его последователь Николя Мальбранш (1638–1715) был убежден, что, будучи эталоном вечного, эти истины не нуждаются в моменте возникновения.

Разумеется, сходство этих тем с развивавшимися мною в «Consciousness Explained» (1991a) – о необходимости разрушить Картезианский театр с его гомункулусом-наблюдателем и распределить интеллектуальную работу последнего между множеством периферийных агентов, – сходство это неслучайно. Однако, насколько я могу определить, это, скорее, пример параллельной эволюции. Я еще не был знаком с работами Эйгена, когда писал ту книгу, хотя, будь я с ними знаком, они бы меня, определенно, вдохновили. В качестве посредника между книгой Эйгена о молекулах и моей книгой о сознании полезно почитать работу Шулля (Schull 1990) о разумности видов и мой комментарий к ней (Dennett 1990a).

Monod 1971. Р. 94. Философы, как я уверен, заметят, что таким образом Моно поставил и решил сформулированную Патнемом (Putnam 1975) проблему Земли-Двойника – по крайней мере, в контексте «игрушечной задачи» молекулярной эволюции. Согласно знаменитому замечанию Патнема, смысл «не в голове», а также и не в ДНК (по крайней мере, не полностью). Проблема Земли-Двойника (известная также как проблема широкого и узкого содержания) будет ненадолго эксгумирована в четырнадцатой главе, чтобы ей можно было устроить приличные дарвинистские похороны.

В личном разговоре Дэвид Хэйг указал мне на потрясающий новый поворот разворачивающейся перед нами истории сворачивающихся белков: молекулярных шаперонов. «Шапероны – это молекулярные подъемные краны par excellence. Это белки, с которыми связаны сворачивающиеся цепи аминокислот, что позволяет этим цепям принимать конфигурацию, которая в отсутствие шаперонов была бы недоступна. Затем свернувшийся белок избавляется от шаперонов. Шапероны крайне консервативны… Молекулярные шапероны получили название по аналогии с компаньонками (chaperon) на балу дебютанток: их роль – способствовать одним взаимодействиям и препятствовать другим». О результатах недавних исследований см.: Martin et al. 1993; Ellis, van der Vies 1991.

Р. Докинз (Dawkins 1983a) исследует эту проблему более подробно.

Эйген высказывает предположение, что причина выбора четырех, а не двух букв есть, но я не собираюсь об этом рассказывать. Возможно, вы сможете догадаться сами до того, как узнаете, что думает Эйген. Вы уже достаточно знакомы со всеми значимыми принципами проектирования, чтобы подобраться близко к истине.

Küppers 1990. Р. 119; внутренняя цитата из Eigen, Winkler-Oswatitsch 1975.

Eigen 1992. Р. 35. Дэнни Хиллис, создатель параллельного суперкомпьютера, однажды рассказал мне о неких специалистах в области информатики, которые спроектировали электронный прибор для военного применения (думаю, то был элемент системы наведения самолета). У их прототипа было две платы, и верхняя часть одной все время прогибалась, так что, пытаясь решить проблему на скорую руку, они отыскали в лаборатории латунную дверную ручку в точности нужной толщины. Они открутили ее от двери и вставили между двумя платами своего прототипа. Некоторое время спустя военные вызвали одного из инженеров для решения проблемы, возникшей у них с уже изготовленными по этому прототипу системами, и, к своему удивлению, тот обнаружил в каждом приборе точную латунную копию их дверной ручки. Это – прототип истории, множество широко известных вариаций которой ходит в инженерных кругах и среди специалистов по эволюционной биологии. Например, см. забавный рассказ Примо Леви о тайне присадки к лаку в «Периодической таблице» (Levi 1984).

Об исследовании этого явления, приходящем к несколько иному выводу, см.: Bedau 1991; в работе Linger 1990 можно найти прямо противоположные доводы. Согласно Лингеру, исследователи согласны, что в подобных обстоятельствах должны (что обусловлено логически) существовать «сдвоенные пары», в которых один элемент – последний из серии лишенных x, тогда как второй – первый в серии тех, у которых x наличествует. Но, как отмечает ван Инваген (van Inwagen 1993b), более заманчивый вывод таков: тем хуже для такого консенсуса.

Для некоторых философов эти слова – вызов на бой. Внятная попытка спасти формальную логику сущностей, уделив особое внимание проблемам, связанным со сложностью артефактов и организмов, была сделана в работах: Forbes 1983, 1984. Из рассуждений Форбса я делаю следующий вывод: возможно, он одерживает пиррову победу над стойким скептицизмом Куайна в отношении сущностей, но в процессе подтверждает его исходное предупреждение: может быть, вы думали иначе, но в эссенциалистском мышлении нет ничего естественного; ваша жизнь вовсе не станет проще, если рассматривать мир сквозь очки эссенциализма.

Одной из важных для немецкого философа Мартина Хайдеггера тем была тема виновности Сократа в большинстве недостатков философии – ведь именно он научил всех нас требовать необходимых и достаточных оснований. Дарвин с Хайдеггером не так-то часто друг друга поддерживают, так что на этот случай стоит обратить внимание. Хьюберт Дрейфус давно настаивает (см., например: Dreyfus 1972, 1979), что искусственный интеллект основан на неспособности адекватно оценить хайдеггеровскую критику Сократа, и хотя это может быть верным для некоторых подходов к искусственному интеллекту, это не так для всего (непоколебимо дарвинистского) поля исследований в целом (я дам обоснование этому тезису в тринадцатой и пятнадцатой главах).

Отметим существующую здесь параллель с обсуждением ложной дихотомии между оруэлловской и сталинской моделью сознания в моей книге «Consciousness Explained» (1991a). В этом случае также отсутствует существенный признак оригинала. (В упомянутой работе Деннет приводит аргументы против представления о том, что можно однозначно определить, являются ли ошибки сознательного восприятия ошибками, возникающими до момента осознания чего-то (сталинская модель, по аналогии с постановочными публичными процессами), или же они являются последующими ошибочными корректировками (оруэлловская модель, по аналогии с переписыванием исторических документов). – Примеч. ред.)

Мы вновь сталкиваемся с терпимостью к сумбуру в использовании метафор. Некоторые теоретики говорят об области притяжения: они руководствуются образом шара, слепо катящегося вниз к точке с минимальной высотой вместо того, чтобы слепо катиться вверх к точке с высотой максимальной. Просто выверните адаптивный ландшафт наизнанку, и горы станут областями притяжения, хребты – каньонами, а «гравитация» оказывается аналогом давления отбора. До тех пор пока вы последовательны, совершенно неважно, будет ли картина ориентирована «вверх» или «вниз». Прямо сейчас я перешел в другую систему отсчета, просто чтобы это продемонстрировать.

За последние годы об интенциональности писали многие философы, работающие в самых разных традициях. Общее представление о предмете можно составить, ознакомившись с моей статьей «Интенциональность» (в соавторстве с Джоном Хаугеландом) в: Gregory 1987. Более подробный анализ дан в моих книгах (Dennett 1969, 1978, 1987b).

Работы Hodges 1983. Ch. 7 и Steward, Golubitsky 1992 содержат в высшей степени внятное изложение статьи Тьюринга о морфогенезе. В последней работе также обсуждается отношение авторов к наиболее современным теоретическим исследованиям в данной области. Как бы ни были прекрасны идеи Тьюринга, когда речь идет о существующих в реальности биологических системах, они, вероятно, имеют лишь опосредованное применение. Джон Мейнард Смит (в личном разговоре) вспоминал, как впервые прочитал статью Тьюринга 1952 года (ее показал ему научный руководитель, Дж. Б. С. Холдейн) и годами был убежден, что «мои пальцы – волны Тьюринга, мои позвонки – волны Тьюринга», – но в конце концов с неохотой осознал, что все не может быть столь просто и прекрасно.

На самом деле связь между компьютерами и эволюцией прослеживалась в еще более давние времена, в эпоху Чарльза Бэббиджа, с чьей идеи «Разностной машины» (1834), по общему признанию, начинается предыстория компьютера. В пресловутом «Девятом Бриджуотеровском трактате» Бэббиджа (1838) его теоретическая модель вычислительной машины используется, чтобы предложить математическое доказательство того, что Бог, по сути дела, запрограммировал природу на создание видов! «В умной машине Бэббиджа каждая последовательность чисел может быть запрограммирована так, чтобы вклиниваться в другую, сколь бы длинной она ни была. По аналогии в момент Творения Бог устроил так, чтобы новые виды животных и растений появлялись с течением истории по порядку, словно в заводной игрушке – Бог создал не непосредственно виды, а скорее законы, которые приводили к их появлению» (Desmond, Moore 1991. Р. 213). Дарвин знал о Бэббидже и его «Трактате», и даже посещал его вечера в Лондоне. Книга Desmond, Moore 1991 (P. 212–218) соблазняет возможностью кое-что узнать об обмене идеями, который, возможно, шел между ними.

Более века спустя другое лондонское общество единомышленников, клуб Ratio, стал инкубатором для более современных идей. Джонатан Миллер обратил мое внимание на клуб Ratio и побудил при написании данной книги изучить его историю, но пока что я немногого добился. Однако я заинтригован сделанной в 1951 году фотографией членов клуба, украшающей обложку книги «Передача информации в нервной системе» А. М. Аттли (Uttley 1979): на лужайке сидит Алан Тьюринг бок о бок с нейробиологом Хорасом Барлоу (кстати говоря, прямым потомком Дарвина); за ними стоят Росс Эшби, Дональд Маккей и другие выдающиеся деятели ранних дней развития дисциплины, ставшей современной когнитивистикой. Мир тесен.

Статья Сэмюэла 1959 года была повторно опубликована в первой, классической антологии Фейгенбаума и Фельдмана «Вычислительные машины и мышление» (1964). Хотя я прочитал статью Сэмюэля, когда антология Фейгенбаума и Фельдмана впервые вышла из печати, я, как и большинство читателей, проигнорировал большую часть подробностей, насладившись лишь эффектной концовкой: описанием прошедшего в 1962 году турнира между «взрослой» программой и Робертом Нили, чемпионом по игре в шашки. Нили проиграл с достоинством: «Что касается последней игры, с 1954 года, моего последнего поражения, я не встречал столь сильного соперника среди людей». Мой интерес к статье Сэмюэля (в которой я открываю что-то новое и ценное при каждом следующем прочтении) возродился, когда я прослушал великолепную лекцию из вводного курса информатики, прочитанную моим коллегой, Джорджем Смитом, с которым мы вместе преподавали в Университете Тафтса.

Kludge (то, что по-русски называется «костыль». – Примеч. пер.) рифмуется со stooge и представляет собой ситуативную или импровизированную «заплатку» или исправление программного обеспечения. Пуристы произносят этот профессионализм как [kluge], привлекая внимание к его (вероятной) этимологии – сознательно искаженному немецкому слову klug(e), означающему «толковый»; однако согласно «The New Hacker’s Dictionary» (Raymond 1993), у термина может быть и более ранний предшественник – бумагоподающее устройство фирмы Kluge, «приставка к механическому печатному станку», использовавшаяся уже с 1935 года. В ранний период своей истории слово это означало «сложный и озадачивающий артефакт для выполнения тривиальной задачи». Смесь восхищения и неприязни, с которыми хакеры относятся к клуджам («Как такая нелепица может быть настолько остроумной!»), абсолютно совпадает с тем, что испытывают биологи, дивящиеся извращенно-изощренным решениям, столь часто находимым Матерью-Природой.

Этот факт использовался для того, чтобы предотвратить обратное конструирование. В работе Dennet 1978 (Р. 279) я писал о таком примере:

«Есть книга о том, как выявлять поддельные предметы старины (которая также с неизбежностью является книгой о том, как их подделывать). В ней тем, кто желает провести покупателя-«эксперта», дается следующий лукавый совет: закончив изготовление своего стола или любого другого предмета (и уже использовав все обычные способы имитировать возраст и изношенность), возьмите современную электродрель и просверлите дыру в каком-нибудь заметном, но необычном месте. Потенциальный покупатель будет рассуждать так: никто не станет сверлить столь уродливую дыру без причины (нет никаких оснований считать, что она «аутентична»), а потому у нее должно было быть какое-то назначение; из этого следует, что данный стол стоял в чьем-то доме; а поскольку им кто-то пользовался, он не изготовлен специально для продажи в данной антикварной лавке… Значит, стол аутентичен. Даже если такое «умозаключение» и оставляет место для подспудных сомнений, покупатель будет так занят размышлениями о том, для чего понадобилась дыра, что пройдут месяцы, прежде чем он эти сомнения сформулирует».

Говорят – не знаю, можно ли этому верить, – что Бобби Фишер использовал ту же стратегию, чтобы обыгрывать противников в шахматы, особенно когда время выходило: намеренно пойдите наобум и наблюдайте за тем, как противник тратит драгоценные минуты, пытаясь постичь смысл ваших действий.

«Цель не в том, чтобы объяснить, почему, например, у некоторых одноклеточных есть сократительные вакуоли; цель в том, чтобы объяснить, почему возникают одноклеточные, у которых есть сократительные вакуоли» (Cummins 1975; в Sober 1984b. P. 394–395).

Три предшествующих абзаца с некоторыми изменениями заимствованы из: Dennett 1994a.

Существует четыре классических исследования на эту тему: захватывающая, словно детектив, книга «The Construction of Gothic Cathedrals» Джона Фитчена, его же «Building Construction Before Mechanization» (1986), «Engineers and Engineering in the Renaissance» Уильяма Барклая Парсонса (1939, переиздана MIT Press, 1967) и «Engineers of the Renaissance» Бертрана Жиля (1966).

Эволюция возможности эволюции является (ретроспективно!) очевидным рекурсивным шагом, который следовало бы осуществлять дарвинистам – так сказать, вероятным источником подъемных кранов, – и многие мыслители ее обсуждали. О предшествующих дискуссиях на эту тему см.: Wimsatt 1981. Об ином подходе к данному вопросу см.: Dawkins 1989b.

Более подробный анализ этих тем см.: Dennett 1990b.

Подробнее об этом в соответствующем разделе работы: Dennett 1991a. P. 375–383.

Если вам интересно, то я представил, как будет выглядеть «Л × Ф», если выражение записать азбукой Морзе. Буква «Л» кодируется последовательностью «точка-тире-точка-точка». Группа из трех планеров означает тире.

Я ввел понятие «житейской психологии» (folk psychology) в 1978 году (Dennett 1981, 1987b) – это естественный, может, отчасти даже врожденный человеческий талант занимать позицию интенциональности. См. работу: Baron-Cohen 1995, вносящую замечательный вклад в нынешнее понимание проблемы. Философы и психологи больше согласны между собой в том, что такой талант существует, чем в том, как относиться к моему анализу этой способности. См., например, последние сборники трудов, посвященных этой теме: Greenwood 1991 и Christensen, Turner 1993. Свое мнение я излагаю в: Dennett 1987b, 1990b и 1991b.

Взгляды Фодора изложены в работе: Fodor 1990. Р. 70.

Не опровергает ли мое утверждение заявления тех кладистов, что стремятся вывести историю из статистического анализа общих и особенных «признаков»? (Философский обзор дискуссии см.: Sober 1988.) Да, думаю, так и есть, и мое знакомство с их доводами (в основном посредством разборов Собера) показывает, что затруднения, которые они сами для себя создали, в основном, если не полностью, появились из‐за того, что они так сильно старались отыскать неадаптационистские способы сделать разумные выводы, совершенно очевидные адаптационистам. Например, воздерживающиеся от обсуждения адаптации кладисты не могут просто принять тот очевидный факт, что перепончатые лапы – вполне приличный «признак», а грязные (в момент исследования) – нет. Подобно бихевиористам, которые делали вид, будто они способны объяснить и предсказать «поведение», пользуясь исключительно свободным от интерпретаций языком географической траектории частей тела, вместо того чтобы воспользоваться совершенно функционалистским языком поиска, питания, затаивания, преследования и так далее, умеренные кладисты воздвигают величественные сооружения замысловатой теории, что поразительно, учитывая, что они делают это, привязав одну руку за спину, но странно, учитывая, что им этого вовсе не пришлось бы делать, если бы они не настаивали на том, чтобы эту руку привязывать. (См. также: Dawkins 1986a. Ch. 10; Ridley Mark 1985. Ch. 6.)

Своим рождением в высшей степени ложный миф, будто Гулд и Левонтин писали свою статью с целью опровергнуть адаптационизм, обязан риторическим особенностям текста, но в некоторых кругах они Гулду и Левонтину аукнулись, поскольку сами адаптационисты были склонны относиться с большим вниманием не к доводам, а к риторике: «Возможно, критика Гулда и Левонтина не оказала на приверженцев адаптационизма существенного влияния, поскольку тем представлялось, что противники враждебно относятся к адаптационизму в целом, а не просто к беззаботному его применению» (Maynard Smith 1988. Р. 89).

Отдельные сказки из сборника Киплинг начал публиковать в 1897 году.

Однако вряд ли найдется более достопочтенный член научного сообщества, чем сэр Алистер Харди, Линакр-профессор зоологии из Оксфорда, первоначально выдвинувший эту теорию.

Например, в двух последних иллюстрированных научно-популярных изданиях, в которых есть главы об эволюции человека, об акватической теории нет абсолютно никаких упоминаний – она даже не отметается походя. В «Из такого простого начала: книга эволюции» Филипа Уитфилда (Whitfield 1993) есть несколько параграфов, посвященных стандартной саванной теории прямохождения. «Прогресс приматов» Питера Эндрюса и Кристофера Стрингера – гораздо более объемный очерк эволюции гоминидов, одна из глав «Книги жизни» (Gould 1993b), но и здесь тоже акватическая теория (AAT) игнорируется. И, в довершение всего, Дональд Симонс написал на нее до безобразия забавную пародию (Symons 1983), рассмотрев радикальную гипотезу, будто наши предки летали – «воздушную теорию»: Flyig on air theory или, сокращенно (а с точки зрения реакционных представителей мейнстримной теории человеческой эволюции – извращенно) FLOAT. Очерк истории реакции научного сообщества на акватическую теорию см.: Richards 1991.

Генетик Стив Джонс (Jones 1993. Р. 20) приводит иной пример: в озере Виктория проживает более трех сотен поразительно отличающихся друг от друга видов цихлид. Они такие разные; как они там оказались? «Принято считать, что некогда озеро Виктория пересохло, образовав множество мелких озер, что дало возможность появиться различным видам. Если не считать самих рыб, нет оснований считать, что такое событие имело место». Однако случается, истории адаптационистов и в самом деле не получают подтверждения и предаются забвению. Мой любимый пример – уже опровергнутое объяснение того, почему некоторые морские черепахи пересекают Атлантический океан, путешествуя из Африки в Южную Америку, причем размножаются на одном побережье, а кормятся на другом. Согласно этому чересчур разумному объяснению, все началось, когда Гондвана только начала раскалываться на Африку и Южную Америку; в то время черепахам для размножения нужно было всего лишь пересечь залив; с течением невообразимо долгого времени расстояние почти незаметно увеличивалось, пока наконец потомки тех черепах не стали прилежно переплывать океан, чтобы попасть туда, куда гнал их инстинкт размножения. Я понимаю, что момент раскола Гондваны, к сожалению, никак не укладывается в эволюционное расписание черепах, но разве не прелестная идея?

Gould 1977a. Р. 99. Недавно Гулд (1993a. Р. 318) охарактеризовал свой антиадаптационизм как «пыл новообращенного», а в другом месте (1991b. Р. 13) признается: «Иногда я мечтаю о том, чтобы все экземпляры книги „Со времен Дарвина“ испарились». Так что, возможно, сегодня он отрекся бы от этих слов – к сожалению, ибо они красноречиво выражают суть адаптационизма. Однако отношение Гулда к адаптационизму понять не так-то просто. «Книга жизни» (1993b) полна адаптационистских рассуждений, избежавших его редакторской правки и потому, предположительно, им одобренных.

Sterelny 1988. Р. 424. Докинз не готов смириться с тем, что Стерельни отметает его собственные возражения как «придирки», поскольку, по словам самого Докинза (в личной беседе), в этих возражениях он поднимает важную и зачастую неверно понимаемую проблему: «Не конкретным людям вроде Стерельни высказывать свой благоразумный скептицизм по поводу того, что быть на похожим на палочку на 5% существенно лучше, чем на 4%. Легко задать риторический вопрос: „Да ладно, вы в самом деле пытаетесь меня убедить в том, что есть какая-то разница между тем, чтобы быть похожим на палочку на 5 или 4%?“ Профана это зачастую убедит, но расчеты популяционных генетиков (например, Холдейна) весьма поразительным и поучительным образом разоблачают здравый смысл: поскольку естественный отбор влияет на гены, принадлежавшие множеству индивидов, живших на протяжении многих миллионов лет, статистические предположения людей являются неправомерными».

Maynard Smith 1972, 1974. Мейнард Смит смог применить теорию игр в области эволюции благодаря фундаменту, уже заложенному Р. А. Фишером (Fisher 1930). Одним из множества недавних достижений Мейнарда Смита стало то, что благодаря ему Стюарт Кауфман в конце концов осознал, что является дарвинистом, а не антидарвинистом (см.: Lewin 1992. P. 42–43).

Иногда я задаюсь вопросом, был ли во второй половине XX столетия научный прорыв, у истоков которого не стоял бы фон Нейман. Компьютер, модель самовоспроизводства, теория игр – а если вам и этого недостаточно, то фон Нейману принадлежат также важные открытия в области квантовой физики. Как бы то ни было, подозреваю, что формулировка проблемы измерения в квантовой механике является его единственной неудачей, скрытым подтверждением фундаментально картезианской модели сознательного наблюдения, продолжающей оставаться бичом квантовой механики. Мой студент Турхан Канли впервые указал мне на это в своей (студенческой!) работе о проблеме кота Шрёдингера: там он наметил очертания альтернативной формулировки квантовой физики, в которой время дискретизируется. Если я когда-нибудь начну разбираться в физике (печально, но вряд ли это случится в ближайшем будущем), то займусь этим предположением, которое могло бы привести к весьма масштабным дополнениям к моей теории сознания (1991а); однако более вероятно, что я останусь не вполне понимающим происходящее, но полным энтузиазма наблюдателем, следящим за развитием этой области знаний, к чему бы оно ни привело.

Увлекательный очерк истории теории игр и ее связи с ядерным разоружением дан в книге «Prisoner’s Dilemma: John von Neumann, Game Theory, and the Puzzle of the Bomb» (Poundstone 1992).

Великолепное подробное обсуждение дилеммы можно найти в работах: Poundstone 1992; Dawkins 1989a.

Мощное противоядие против Парадигмы Полианны можно найти на страницах работы: Williams 1988.

Такой пессимист заявляет: «Не ужасно ли, что в конечном счете этот мир – лучший из возможных!» Представьте себе рекламу пива: солнце опускается за горы, и один из развалившихся у костра детин провозглашает: «Лучше и быть не может!» – и в этот момент его прекрасная спутница разражается слезами: «О, нет! Неужели это так?» Так вы пиво не продадите!

Гулд с радостью указывает, что ошибкой будет оборачиваться назад и видеть «отдельные ветки родственных связей» там, где следовало бы видеть «кусты» – включая все неудачные линии, не оставившие потомства. Укажем, что ошибкой будет поступать и наоборот: воображать густые (или даже непролазные) заросли неактуализированных возможностей там, где на деле могут быть довольно редкие прутики, открывающие путь к сравнительно изолированным аванпостам в огромном пространстве кажущихся возможностей.

Maynard Smith 1981. Р. 221, воспроизведено в: Maynard Smith 1988.

«Однако откуда бы ни пришел купол, опирающийся на тромпы, важность вопроса, как мне кажется, весьма преувеличена. Тромпы – конструктивный элемент, который можно использовать в архитектуре практически любого рода» (Krautheimer 1981. Р. 359).

Недавно я обнаружил, что не был первым, кто заметил эти несущественные ошибки в искусствоведческом экскурсе Гулда. Несколько лет назад меня опередили два эволюционных биолога: Аласдер Хьюстон (Houston 1990) привлек внимание к путанице с антревольтами, пандативами и тромпами, а в прочитанной в Гарварде лекции Тим Клаттон-Брок поставил под вопрос предложенное Гулдом объяснение веерных сводов часовни Королевского колледжа.

Любопытно, что ничего подобного не заметил никто из деконструктивистов и знатоков ораторского искусства, написавших статьи для недавно вышедшего сборника (Selzer 1993), полностью посвященного анализу риторических приемов в работе Гулда и Левонтина. Можно было бы предположить, что кто-то из шестнадцати гуманитариев мог бы обратить внимание на фактические ошибки в главной риторической фигуре статьи, но следует помнить, что эти проницательные читатели стремились к «деконструкции знания» – что означает, что они выше скучной, старомодной дихотомии факта и вымысла, а потому вопрос, является ли прочитанное правдой, не вызывает их профессионального любопытства!

Обсуждая, собственно, феномен QWERTY, Гулд высказывает полезное соображение (Gould 1991a. Р. 71), но, насколько мне известно, не развивает его: из‐за курьезной исторической последовательности событий, приведшей к повсеместному использованию стандартной раскладки клавиатуры типа QWERTY, «так никогда и не состоялся ряд состязаний, в которых была бы испытана раскладка типа QWERTY». То есть попросту излишне спрашивать, превосходит ли QWERTY альтернативы X, Y и Z, поскольку эти альтернативы никогда не сопоставлялись с QWERTY на рынке или в лаборатории проектировщика. Они попросту не появились в тот момент, когда их появление могло бы что-то изменить. Адаптационистам следует не забывать об этом, несмотря даже на то, что хотя все, что мы наблюдаем в природе, «проверялось в сопоставлении со всеми конкурентами» и не было сочтено недостаточным, имело место лишь Исчезающе малое число вообразимых состояний (и критерии их отбора необъективны). Неизбежная локальность всех состоявшихся в действительности соревнований означает, что следует с осторожностью говорить о достоинствах победителей. Старинная шутка жителей Новой Англии говорит о том же более лаконично: «Доброе утро, Эдна». – «Доброе утро, Бесси». – «Как там твой муж?» – «В сравнении с чем?»

«На протяжении последних тридцати лет аллопатрическая теория [видообразования] набирала популярность и для большинства биологов превратилась в теорию видообразования par excellance» (Eldredge, Gould 1972. Р. 92). У этой ортодоксальной теории есть некоторые поразительные следствия: «Теория аллопатрического (или географического) видообразования предлагает иную интерпретацию палеонтологических данных. Если в небольших, периферийно изолированных локальных популяциях очень быстро возникают новые виды, то последовательность незначительно отличающихся друг от друга окаменелых останков является химерой» (Eldredge, Gould 1972. Р. 82).

Для знакомства с термином см. написанную Дитрихом главу «Макромутация» в великолепном новом сборнике «Keywords in Evolutionary Biology» (Keller, Lloyd 1992).

Джордж Вильямс (Williams 1992. Р. 130) обсуждает важность следования за ареалом обитания в стазисе, отмечая, что паразиты, «сезонная амплитуда инсоляции» (доступность солнечного света) и многие другие факторы окружающей среды после переселения всегда бы отличались, так что популяции никогда не могли бы оставаться в точности том же окружении, а потому подвергались бы давлению отбора, несмотря на миграцию. Но мне кажется, что большая часть, если не все приспособления к таким селективным давлениям могли бы быть невидимы для палеонтологии, которая на примере ископаемых останков может наблюдать лишь изменения, зафиксированные в структуре скелета. Следование за ареалом обитания может быть причиной большей части наблюдаемых палеонтологами периодов стазиса (а о каких периодах стазиса нам еще известно?), даже если Вильямс прав, что такой стазис строения тела должен бы был маскировать сопутствующее отсутствие стазиса на большей части, если не всех, иных уровнях эволюции организма в ответ на множество изменений окружения, которые неизбежно бы сопровождали любые существенные переселения в погоне за привычными условиями жизни. И, если только множество видов не переселялось ради сохранения привычных условий одновременно, никакой миграции с целью следования за ареалом обитания не могло бы быть, поскольку другие виды являются важнейшими элементами селекционного окружения любого вида.

Недавнее обсуждение этой темы см. в работе: Bak, Flyvbjerg, Sneppen 1994.

Под «обратной во времени каузальностью» в аналитической философии принято понимать такой вид причинно-следственной связи, при котором следствие предшествует причине: сюжет, чаще всего встречающийся в фантастических рассказах о путешествии во времени. Большинство философов, писавших на эту тему, утверждает, что обратная во времени каузальность невозможна, но причины такой невозможности остаются дискуссионными. – Примеч. ред.

Сходную критику Гулда см.: Ayala 1982. См. также: Williams 1992. P. 53–54; Вильямс, определяющий кладогенез как изоляцию, сколь бы то ни было краткосрочную, любого генофонда, также указывает на то, что для эволюционной теории краткосрочный кладогенез является чем-то банальным (P. 98–100).

Идеи Гулда о «сортировке более высокого уровня» следует отличать от некоторых сходных концепций: идей о групповом или популяционном отборе, которые в данный момент тщательно и в ходе множества дискуссий изучают эволюционисты. Об этих идеях пойдет речь в следующей главе.

«Тинкер-Эверс-Чанс» – бейсбольный мем, увековечивший дабл-плей, разыгранный тремя инфилдерами, попавшими в Зал славы: Джо Тинкером, Джонни («Крабом») Эверсом и Фрэнком Чансом, вместе игравшими в Национальной лиге с 1903 по 1912 год за команду Чикаго. В 1980 году Ричард Стерн, первокурсник, посещавший мой курс «Введение в философию», написал для меня замечательное эссе, переложение «Диалогов» Юма, где на этот раз в беседе участвовали дарвинист (разумеется, Тинкер) и верующий (разумеется, Эверс), а черту подводил, соответственно, Чанс. Было просто невозможно не соблазниться бесконечно причудливой игрой смыслов в этом заголовке – особенно если учесть глубину познаний Гулда о бейсболе и его любовь к этой игре. (Игра слов в этом разделе построена на значениях фамилий бейсболистов: «Мастеровой» (Tinker), «Постоянство» (Evers), «Случайность» (Chance). – Примеч. пер.)

Да, знаю, Джо Тинкер стоял между второй и третьей базами, но, пожалуйста, пойдите мне навстречу!

См. также: Gould 1989a. P. 238–239 и Dawkins 1990 с дальнейшими наблюдениями на этот счет.

В ответ на возражения Конвея Морриса Гулд говорит: «Кембрийский взрыв был слишком велик, слишком необычен, слишком исключителен» (Gould 1989a. Р. 230). См. также замечание о непредсказуемости «зигзагообразных» траекторий (Gould 1989b).

Dennett 1984. (В книге «Пространство для маневра: разновидности свободы воли, которых стоит хотеть» (Dennett 1984) Деннет обосновывает компатибилистскую позицию: учение о том, что наличие у человека свободы воли и моральной ответственности не требует отказа от натуралистического мировоззрения и не противоречит истинности физического детерминизма. – Примеч. ред.)

Филип Моррисон отметил, что если утверждение, что во Вселенной есть иной разумный вид жизни, внушает беспокойство, то не меньше тревожит и его альтернатива. В космологии нет банальных истин.

Предисловие к переизданию 1993 года книги Джона Мейнарда Смита «Теория эволюции» (Maynard Smith 1958).

Поэтому биологи испытывают смешанные чувства по поводу недавнего (по всей видимости) открытия Дж. Уильямом Шопфом ископаемых свидетельств существования микробов, которые приблизительно на миллион лет старше (3,5 вместо 2,5 миллиона), чем до недавнего времени было принято считать (Schopf 1993). Если это открытие подтвердится, то общепринятые предположения относительно промежуточных сроков возникновения различных форм жизни придется радикально переосмыслить, отведя больше времени эволюции высокоразвитых форм жизни («Уф!»), но при этом сократив время на то, чтобы в ходе молекулярной эволюции возникли микробы («Ой-вэй!»).

Риторический прием «высокопарного изложения» общих мест был впервые описан Полом Эдвардсом (Edwards 1965) в сочинении о еще одном европейском ретрограде – Пауле Тиллихе.

В Англии у книги Тейяра появился неожиданный защитник – сэр Джулиан Хаксли, один из соавторов – а на самом деле крестный отец – синтетической теории эволюции. Как наглядно демонстрирует Медавар, в книге Тейяра Хаксли восхищался в основном поддержкой учения о непрерывности генетической и «психосоциальной» эволюции. Это учение (тезис о единстве Пространства Замысла) с радостью поддерживаю и я сам, так что некоторые из взглядов Тейяра, несомненно, может одобрять и кто-то из ортодоксальных дарвинистов. (Медавар против этого возражает.) Но в любом случае Хаксли не мог разделить все высказанные Тейяром идеи. «И несмотря на это, Хаксли не готов идти за Тейяром „до конца в доблестном стремлении примирить сверхъестественные элементы христианства с фактами и смыслами эволюции“. Но, видит Бог, книга Тейяра написана как раз ради этого примирения!» (Medawar 1982. Р. 251).

Я свожу ламаркизм к наследованию приобретенных свойств посредством генетического аппарата. Если дать более свободное определение, ошибочность ламаркизма окажется неочевидна. В конце концов, люди наследуют (по закону) состояние, нажитое их родителями, а большинство животных наследует (по принципу смежности) заразивших их родителей паразитов, а некоторые (в порядке преемственности) гнезда, норы и логова своих родителей. Все эти явления имеют биологическое значение, но Ламарк вел свои еретические речи не о них.

Чтобы понять, насколько бурными были фантазии Дарвина о том, что могут представлять собой механизмы наследственности, см. рассказ о его дерзких рассуждениях о «пангенезе» в книге (Desmond, Moore. 1991. P. 531ff).

Докинз формулирует хорошее возражение: ламаркизм «несовместим с той эмбриологией, которая известна нам», но при этом Докинз не хочет «сказать, что инопланетная форма жизни с преформистской эмбриологией и с наследственностью „по принципу чертежа“ – то есть такая форма жизни, у которой наследование приобретенных признаков было бы возможным, – исключена и не может существовать где-нибудь во Вселенной» (Dawkins 1986a. Р. 299). Существуют другие возможности, которые тоже можно было бы назвать ламаркианскими. Об этом см.: Landman 1991, 1993; другая интересная вариация на тему развивается Докинзом, рассуждающим о «призраке ламаркизма» (Dawkins 1982. P. 164–178).

Тем, кто хочет получше разобраться в этих и других дискуссиях, рекомендую следующие книги, написанные особенно просто и доступно для неофитов, готовых хорошенько потрудиться: Buss 1987; Dawkins 1982; Williams 1992; и бесценное руководство: Keller, Lloyd 1992. Учебник Марка Ридли превосходен: Ridley Mark 1993. Более доступным введением станет Calvin 1986: чрезвычайно качественная книга, в которой достаточно дерзких гипотез, чтобы раздразнить ваш аппетит.

Первоначальный или, по крайней мере, основной источник совета cherchez la femme! – роман Александра Дюма (то есть Дюма-отца, а не сына) «Парижские могикане», в котором инспектор, г-н Жакаль, несколько раз провозглашает этот принцип. Эти слова также приписывались Талейрану и другим историческим деятелям. (Благодарю Джастина Лейбера за ученые изыскания.)

В работах Cronin 1991 и Ridley Matt 1993 дан обзор истории этих исследований вплоть до сегодняшнего дня.

Williams G. 1985. Р. 4. Важные размышления об этом тезисе см.: Buss 1987, в особенности p. 174ff.

Любители собак могут возразить: хорошо известно, что собаки жертвуют жизнью ради своих хозяев, решительно ставя свои шансы на размножение и даже «личное» долголетие на второе место. Это, конечно, происходит потому, что собак на самом деле разводили ради способности проникнуться подобной подчас смертельно опасной верностью к представителю иного вида. Однако существуют и неизбежные исключения. Но такие случаи неизбежно должны быть исключениями. Карикатурист Аль Кэпп столкнулся с этой проблемой много лет назад, когда создал своих прелестных шму (shmoos): белых безруких каплеобразных созданий с двумя нижними лапками, напоминающими ложноножки, и счастливыми мордочками, украшенными кошачьими усами. Больше всего шму любили людей и при каждом удобном случае приносили себя в жертву, превращаясь в великолепный ростбиф (или сэндвичи с арахисовым маслом, или что угодно, в чем нуждались или чего хотели люди). Как вы, возможно, помните, шму стремительно и при малейшей возможности размножались путем клонирования – небольшая поэтическая вольность, позволившая Кэппу объяснить, как при таких наклонностях эти создания вообще сумели выжить. В беседе со мной Ким Стерельни предположил, что именно такие свойства нам следует искать, чтобы доказать существование межгалактических биоинженеров! Если мы обнаружим организмы, адаптации которых очевидным образом служат не к их прямой выгоде, но к выгоде их предполагаемых создателей, это будет достойный повод задаться вопросом – но не дать окончательный ответ.

Richards 1987. Р. 4; см. также p. 549–551 и Desmond, Moore 1991. Ch. 33.

См. рассуждения о веселье в: Dennett 1991a. Некоторые люди утверждают, что любят спать. «Что делаешь на выходных?» – «Сплю! Ах, это будет просто замечательно!» Другие люди находят такое отношение ко сну совершенно непостижимым. При определенных условиях Мать-Природа не видит ничего странного ни в том ни в другом подходе.

Она допускалась и раньше, причем таким непоколебимым дарвинистом, как Томас Генри Хаксли (в Роменсовской лекции, прочитанной в Оксфорде в 1893 году). «Критики Хаксли… отметили, что он вводит в природу мнимую двойственность между естественными процессами и человеческой деятельностью, словно человек как-то поднялся над природой» (Richards 1987. Р. 316). Хаксли быстро заметил свою ошибку и попытался восстановить дарвинистское понимание культуры – обратившись за этим к действию группового отбора! История и в самом деле повторяется.

См., например: Lewontin 1980; Brandon 1978 (обе работы повторно напечатаны в: Sober 1984b).

После Манделевской лекции Питер Киви рассказал мне, что эти часто цитируемые слова – подделка и принадлежат они вовсе не Моцарту. Я нашел их в классическом исследовании Жака Адамара «Исследование психологии процесса изобретения в области математики» (Hadamard 1949. Р. 16) и сам впервые процитировал в одном из первых своих экскурсов в область дарвиновской мысли (Dennett 1975). Несмотря на замечание Киви, я снова привожу их здесь, поскольку они не просто представляют собой формулировку тезиса о том, что уже существующие мемы не зависят ни от своих авторов, ни от критиков, но и являются тому примером. Историческая достоверность важна (именно поэтому я написал это примечание), но сами слова так замечательно подходят для моих целей, что я предпочитаю не принимать их происхождение во внимание. Я бы не настаивал на этом, если бы на следующий день после разговора с Киви не столкнулся с аналогичным мемом: я подслушал, как, говоря о портрете Джорджа Вашингтона кисти Гилберта Стюарта, экскурсовод в Метрополитен-музее сказал: «Возможно, Джордж Вашингтон выглядел иначе, но теперь он выглядит именно так». Разумеется, этот мой опыт – прекрасная иллюстрация к еще одной из затронутых в этой книге тем: роли случайных открытий в любой проектно-конструкторской работе.

В работе Richards 1987 рассказывается особенно завораживающая история эволюции идеи эволюции.

Предоставлю читателю самому найти этому подтверждение. В число мемов, структурирующих инфосферу и тем самым влияющих на передачу других мемов, входят законы о клевете.

Подробнее см.: Докинз 2019. С. 300–307; Cronin 1991; Ridley Matt 1993.

Хорошее описание ставшего мишенью для критики отношения между позицией гена и позицией молекулы см.: Waters 1990.

Обычно обвинение культурной эволюции в том, что она является ламаркианской, – плод глубокого заблуждения, как убедительно доказывает Халл (Hull 1982), но в данном случае против него невозможно возражать (хотя оно и не является «обвинением»). В частности, сущность, демонстрирующая ламаркианский талант передавать приобретенные характеристики, – это не человек-носитель, а сам мем.

Ср. параллельный случай желанной – и даже совершенно необходимой – способности занимать интенциональную позицию как научной тактики гетерофеноменологии, объективной науки о сознании (Dennett 1991a).

Dennett 1991b. (В статье «Реальные паттерны» (Dennett 1991b) Деннет объясняет, в каких случаях закономерности, обнаруживаемые в окружающем мире, следует считать реальными: таковыми являются те закономерности, которые позволяют осуществлять предсказание и анализ. Астрология, житейская психология и нейронаука выявляют в мире некие паттерны, объясняющие поведение людей, но паттерны, выявляемые астрологией, не являются реальными закономерностями, тогда как паттерны, выявляемые житейской психологией (объяснение поведения на уровне целей и убеждений), и паттерны, выявляемые нейронаукой (объяснение поведения на нейрональном уровне), – в равной степени реальны. – Примеч. ред.)

Анализ поразительных мнемонических свойств устной традиции можно найти в классической книге Альберта Лорда «The Singer of Tales» (Lord 1960), где рассказывается о методе запоминания стихов, использовавшемся певцами-сказителями со времен Гомера до наших дней (в балканских странах и во всем мире).

Поразительный пример резкого и не рассуждающего отторжения Докинза гуманитарием, который счел его социобиологом, можно найти в: Midgley 1979 – это настолько неправомерная атака, что читать работу следует вместе с противоядием – Dawkins 1981. Midgley 1983 – представляет собой примирительное, но все еще в целом враждебное ответное возражение.

В Dawkins 1993 описывается важный новый подход к компьютерным вирусам и их связь с прочими мемами.

Сравнительно благотворные для своих носителей, но пагубные для других мемы, увы, не так уж редки. К примеру, ситуация, когда национальная гордость обращается в ксенофобию, похожа на явление, при котором безвредная бацилла обращается в нечто смертельно опасное, если не для своего первоначального носителя, то для других.

Мы более подробно обсудим эту идею в шестнадцатой и семнадцатой главах.

В работе Lewontin, Rose, Kamin (1984. Р. 283) высказывается тезис, что мемы подразумевают «картезианское» представление о разуме, тогда как на самом деле мемы – ключевой (центральный, но необязательный) ингредиент лучших альтернатив картезианским моделям (Dennett 1991a).

Это bon mot появилось в Tufts Daily и было приписано Иоганну Вольфгангу Гете, но рискну предположить, что этот мем родился несколько позже.

Это – развитие идей, впервые изложенных в: Dennett 1975. Недавно я обнаружил, что Конрад Лоренц (Lorenz 1973) описывал сходный каскад подъемных кранов – разумеется, в иных выражениях.

Эта мысль развивается в работах исследователя искусственного интеллекта Родни Брукса: Brooks 1991.

Данный с дарвинистских позиций обзор таких экзаптаций генетически заданных функций функциями, передаваемыми в культуре, см.: Sperber 1994.

Дальнейшее обсуждение этой темы см.: Clark, Karmiloff-Smith 1994; Dennett 1994c.

Справедливости ради следует сказать, что Хомский говорит лишь, что свободная воля может быть тайной. «Я не настаиваю на этом выводе, но лишь отмечаю, что его не следует отметать с порога» (Chomsky 1975. Р. 157). Это осторожное предположение другие с готовностью раздули до научно обоснованного доказательства!

Также в Библиотеке должны быть наиболее убедительные «опровержения» этих шедевров, но, разумеется, там нет каких-либо по праву носящих это имя опровержений любой из соответствующих истине книг на ее полках. Эти топорные сочинения должны только представляться опровержениями – пример факта, который должен быть истинным, но является методически бесполезным, поскольку без помощи, скажем, Бога, мы никогда не сможем утверждать, какая книга какая. Существование такого рода фактов станет важным в пятнадцатой главе.

На самом деле Хомский пересмотрел свои ранние представления о природе языка, и ныне проводит различие между «E-языком» (внешним – и, можно сказать, вечным – платоническим объектом, английским, на котором написано так много книг в Вавилонской библиотеке) и «I-языком» (внутренним интенциональным идиолектом отдельного человека). Хомский не считает E-язык подходящим объектом для научного исследования, а потому, вероятно, станет возражать против моего прямолинейного аргумента (Стивен Пинкер [личная беседа]). Но есть и более окольные пути вести разговор, отсылая лишь к I-языку индивидов. Может ли Хомский (или кто-нибудь другой) убедительно обосновать убеждение, будто какая-либо из пятисотстраничных книг, написанных короткими предложениями, отвечающими стандартам I-языка любого обычного грамотного человека, была бы («в принципе») этому человеку непонятна?

Фодор скрепя сердце заявляет: «Ни у кого нет ни малейшего понятия о том, как что-то материальное может обладать сознанием. Никто даже не знает, что означало бы иметь об этом хоть какое-то представление» (Fodor 1992). Иными словами, если вы хотя бы думаете, что понимаете проблему сознания, вы ошибаетесь. Поверьте ему на слово и давайте, пожалуйста, сменим тему.

Вордсворт У. Все наоборот. Вечерняя сцена, посвященная той же теме / Пер. И. Меламед.

Далее следует отредактированный отрывок из: Dennett 1988a.

См. доводы в пользу взглядов Хомского в: Jackendoff 1993 и Pinker 1994.

Случилось так, что Хомский не смог поучаствовать в этом мероприятии, и его место занял его (и мой) добрый друг Массимо Пьятелли-Палмарини (который почти всегда согласен с Хомским, и очень редко – со мной!). О лучшем дублере и мечтать было нельзя; Пьятелли-Палмарини вел вместе с Гулдом семинар о познании и эволюции в Гарварде и написал статью (1989), в которой впервые были недвусмысленно изложены взгляды Гулда – Хомского о не-эволюции языка. Его статья была весьма провокационной – Пинкер и Блум критиковали ее в своем докладе.

Сумбурный стиль Спенсера стал мишенью пародии Уильяма Джеймса, процитированной в эпиграфе ко второй части этой книги (С. 147). Спенсер (Spencer 1870. Р. 396) предложил следующее определение: «Эволюция – это интеграция материи и сопутствующее рассеяние движения; в ходе ее материя переходит от неопределенной, беспорядочной однородности к определенной, упорядоченной разнородности; при этом аккумулированное движение переживает параллельную трансформацию». Мемеология восхитительной пародии Джеймса стоит того, чтобы о ней написать. С цитатой этой меня познакомил Гаррет Хардин, который, по его словам, нашел ее в работе: Sills, Merton 1991. Р. 104. В свою очередь, Силлс и Мертон цитируют «Заметки к лекциям 1880–1897» Джеймса, но Хардин раскопал кое-что еще. П. Г. Тэйт (Tait 1880. Р. 80) одобрительно высказывается об «отменном переводе» Спенсера, сделанном математиком по фамилии Киркман; версия Джеймса (предположительно, заимствованная у Тэйта) – пародия на этот перевод. Оригинальная версия Киркмана (по всей видимости) такова: «Эволюция – это переход от никаковой всесхожести, о которой невозможно говорить, к кое-каковой, необще-обсуждаемой невсесхожести посредством постоянного друг-за-друга-держания и еще-чего-нибудьства».

Это также одна из излюбленных тем Герберта Саймона в книге «Sciences of the Artificial» (1969), так что можно называть ее саймонианской – или гербертианской.

Один из учеников Уоррена Мак-Каллока, сам внесший значительный вклад в становление этих областей знания, – Майкл Арбиб. Именно его яснейшее изложение этих проблем (Arbib 1964) вдохновляло меня еще в аспирантуре, а в своих более поздних работах (например, 1989) он неизменно исследовал новые территории, которые, по моему мнению, все еще недостаточно интересуют многих специалистов и ученых, занимающихся смежными областями науки.

Еще одним примером неплохой попытки были создаваемые нейробиологами многочисленные модели обучения как «дарвиновской» эволюции в нервной системе, восходящие к ранним работам Росса Эшби (Ashby 1960) и Дж. З. Янга (Young 1965) и вплоть до современных исследований – Arbib, Grossberg (1976), Changeux, Danchin (1976), Calvin (1987) и Edelman (1987), чья работа была бы еще более удачной попыткой, если бы он не говорил о ней как о некоем прыжке в неизведанное.

Сёрль 2002. С. 220. Здесь и далее «Открывая сознание заново» Дж. Сёрля цитируется по переводу А. Ф. Грязнова: Сёрль Дж. Открывая сознание заново / Пер. с англ. А. Ф. Грязнова. М.: Идея-Пресс, 2002, с незначительными исправлениями и уточнениями.

Оставшаяся часть раздела написана на основе моей рецензии на книгу Сёрля (Dennett 1993c).

Строго говоря, именно это часто говорил Хомский в ответ на подобные замечания. См., например: Chomsky 1980.

Учитывая позицию Сёрля по этому вопросу, можно было предвидеть, что он будет решительным противником моего анализа убедительности адаптационистского мышления, представленного в девятой главе. Так и есть. Не знаю, высказывал ли он свои взгляды в печати, но в нескольких дискуссиях со мной (Rutgers 1986; Buenos Aires 1989) он заявлял, что в моих взглядах перепутаны причина и следствие: с его точки зрения, идея, будто можно охотиться за «блуждающими обоснованиями» эволюционного отбора – пародия на дарвинистское мышление. Один из нас ненамеренно опроверг сам себя; предоставлю читателю решить, кто именно.

Связь двух этих проектов, пожалуй, очевиднее всего в работе: Schiffer 1987.

Подобно распространенному среди специалистов по теории эволюции опасению, что эффект Болдуина может быть повинен в грехе ламаркизма, и стремительному побегу самого Дарвина от катастрофизма, огульное отторжение «вполне современными менталистами» (Fodor 1980) всего, что попахивает бихевиоризмом, – пример дурно классифицированных мемов. См.: Richards 1987, где дается превосходное описание возникавших на раннем этапе истории эволюционного мышления перекосов, связанных с подобными «обвинениями по смежности», и Dennett (1975, 1978. Ch. 4), где делается попытка отделить зерна от плевел бихевиоризма.

Об истории восприятия его работ см.: Dennett 1987b. Ch. 10.

Ibid. Р. 87. Читайте Фодора ради забавы и ради того, чтобы увидеть столь глубокую ненависть к опасной идее Дарвина, что автор отказывается от общепринятой практики и не пытается найти в тексте что-то себе созвучное. Особенно вопиющей является его ошибочная интерпретация Милликан, которой ни в коем случае нельзя доверять; однако дело легко поправить, почитав саму Милликан.

Как обычно, дело сложнее, чем я здесь рассказываю; все неприглядные подробности изложены в восьмой главе книги: Dennett 1987b, откуда заимствован этот мысленный эксперимент, а также в: Dennett 1990b, 1991c, 1991e, 1992.

Книга «Dretske and His Critics» (McLaughlin 1991) посвящена в основном этой проблеме.

Эта сказка началась с импровизированного ответа на доклад Джегвона Кима «Эмерджентность, нередуктивный материализм и „нисходящая каузальность“», прочитанный 29 ноября 1990 года в Гарварде, и эволюционировала под действием непрестанных возражений Кима и множества других философов, которым я благодарен.

Пример такого проекта существовал в действительности: см. масштабный проект Дугласа Лената CYC (сокращение от encyclopedia) в MCC (Lenat, Guha 1990). Идея состояла в том, чтобы вручную закодировать миллионы фактов, содержащихся в энциклопедии (а также другие миллионы фактов, которые известны всем, а потому их не имеет смысла помещать в энциклопедию – например, тот факт, что горы больше кротовин, а тостеры не летают), а затем добавить к базе данных механизм логического вывода, который обновлял бы ее, следил за внутренней непротиворечивостью, делал неожиданные выводы и в целом обслуживал. Если вас интересует совершенно иной подход к проблеме искусственного интеллекта, обратите внимание на проект человекообразного робота, предложенный Родни Бруксом и Линн Стейн (Dennett 1994c).

Некоторые заявляют, что мое описание закономерностей в Dennett 1991b является эпифеноменализмом в отношении содержания. Это – мой ответ критикам.

Поскольку ящики A и B – всего лишь коробки, полные истин, то гипотеза «языка мысли» тем самым не подкрепляется (Fodor 1975). Я предположил, что знания о мире хранятся в квазиязыковой форме просто для того, чтобы не усложнять рассказ (что, вероятно, также движет большинством исследователей-когнитивистов, которые принимают гипотезу о языке мысли из соображений удобства!).

Ранняя версия этого мысленного эксперимента появилась в восьмой главе книги: Dennett 1987b.

В свете этого мысленного эксперимента рассмотрим тему, которую с восхитительной ясностью поднял (в личной беседе со мной) Фрэд Дрецке: «Думаю, мы могли бы (логически) создать артефакт, который приобретает подлинную интенциональность, но не такой, который обладал бы ею (в момент создания)». Как долго потребуется торговаться с миром, чтобы обратить медяки производной интенциональности в золото интенциональности подлинной? Это – старая добрая проблема эссенциализма под новой маской. Она вторит желанию указать на поворотный момент и тем самым как-то найти порог, за которым появляется первый представитель нового вида, или рождается настоящая функция, или возникает жизнь; в ней отражается неспособность принять фундаментальную дарвиновскую идею, согласно которой все подобные совершенства возникают постепенно, в результате осуществления ограниченного числа шагов. Заметьте также, что тезис Дрецке представляет собой своеобразный извод крайнего спенсерианства: нынешнее окружение должно сформировать организм до того, как можно будет счесть, что эта форма обладает настоящей интенциональностью; существовавшие в прошлом окружающие условия, пропущенные через фильтр инженерной мудрости или истории естественного отбора, в расчет не идут, даже если в результате их воздействия возникают те же самые функциональные структуры. В этом есть своя правда, но и свои ошибки. Более важной, чем любая конкретная история индивидуальных взаимоотношений с реальным миром, является склонность вовлекаться в гибкие будущие взаимодействия, соответствующим образом откликаясь на любые нововведения. Но – и, мне кажется, это и есть основание догадки Дрецке, – поскольку эта способность к быстрому переустройству может быть продемонстрирована в текущих или существовавших недавно паттернах взаимодействия, то его утверждение, что артефакт должен быть способен на «самодельное понимание» (Dennett 1992), может соответствовать истине до тех пор, пока мы свободны от эссенциализма и рассматриваем ее просто как важный симптом интенциональности, достойной своего имени.

Тот же самый Мельцель изобрел (или усовершенствовал) метроном и изготовил слуховой рожок, который долгие годы служил Бетховену, когда тот начал глохнуть. Мельцель также создал механический оркестр, пангармоникон, для которого Бетховен написал «Битву Веллингтона при Виттории»; однако композитор и изобретатель поссорились из‐за прав на это произведение – Мельцель был очень талантлив не только в конструировании подъемных кранов, но и в их краже.

Сделанное в 1971 году замечание процитировано в работе: Wang 1993. Р. 133. См. также: Wang 1974. Р. 326: «Гёдель убежден, что механицизм в биологии – предрассудок нашего времени, который будет опровергнут. В данном случае одно из опровержений, по мнению Гёделя, будет состоять в математической теореме, доказывающей, что формирование человеческого тела за прошедшие геологические эпохи под действием законов физики (или любых иных законов той же природы), начиная со случайного распределения элементарных частиц и поля, является столь же маловероятным, как и случайное разделение атмосферного воздуха на его компоненты».

Среди тех, кто этого не понял, Джеральд Эдельман, чьи симуляции «нейродарвинизма» являются и параллельными, и весьма стохастическими (допускающими случайность) – факт, который он часто ошибочно приводит в качестве доказательства того, что его модели не являются алгоритмами и что сам он не занят исследованиями «сильного искусственного интеллекта» (см., например: Edelman 1992). Он именно это и делает; его протесты выдают элементарное непонимание устройства компьютеров, но это лишь дополнительно подтверждает то, что знают все исследователи искусственного интеллекта: что хотя вы, может быть, и не обладаете «Абсолютным Невежеством» (как это, не называя имени, сформулировал Маккензи в третьей главе (с. 84)), для того чтобы что-то сделать, вам не нужно понимать, что вы делаете.

Wechkin et al. 1964; Masserman et al. 1964; дальнейшее обсуждение см.: Rachels 1991.

Вероятно, первым эту параллель провел Э. Дж. Ли: «Создается впечатление, будто перед нами парламент генов: каждый действует в собственных интересах, но если его действия наносят другим вред, они объединятся, чтобы это пресечь. Правила переноса при мейозе в ходе эволюции становились все более нерушимыми правилами честной игры, конституцией, созданной, чтобы защитить парламент от вредного воздействия одного либо немногих его членов. Однако в локусах, связанных с нарушителем так тесно, что преимущества, которые обеспечивает «присвоение чужих лавров», перевешивают ущерб от болезни, отбор обычно поддерживает эффект искажения. Таким образом, вид должен иметь множество хромосом, чтобы при возникновении искажения отбор в большинстве локусов был направлен на его подавление. Подобно тому как слишком маленький парламент может быть совращен образованной некоторыми его членами кликой, вид с лишь одной, туго сцепленной хромосомой является легкой добычей для нарушителей» (Leigh 1971. Р. 249). См. также: Buss 1987. P. 180ff., где обсуждается секвестирование зачаточной линии как, по сути дела, политическое нововведение, делающее возможной многоклеточную жизнь.

Рэ был близким другом Ницше – достаточно близким, чтобы в 1882 году тот поручил ему передать Лу Саломе его предложение руки и сердца; однако предложение было отклонено, а Саломе с Рэ полюбили друг друга. Жизнь – сложная штука.

Ibid. Sec. 12. P. 77–78. (Там же. С. 456.) Интересно отметить, что у Ницше также были вполне здравые и современные представления об отношениях между сложностью и любым понятием глобального прогресса: «Самые богатые и сложные формы – ибо большего не заключают в себе слова „высший тип“ – гибнут легче; только самые низшие обладают кажущейся устойчивостью».

«Для нас, в Азии, индивид – муравей. Для вас он дитя Божье. Поразительная идея» (Ли Куан Ю, премьер-министр Сингапура, в ответ на протесты против того, что Майкла Фэя приговорили к телесному наказанию за вандализм. Boston Globe. 1994. April 29. Р. 8).

Согласно Уилсону и Соберу, у гуттеритов «самая высокая рождаемость среди известных человеческих обществ», но будет ошибкой увидеть здесь триумф репродуктивной самоотверженности Александера. Как минимум тактической ошибкой: сколько бы ни существовало ныне или прежде гуттеритов, католических монахов и монахинь, чьи биографии было бы, несомненно, сложно объяснить как примеры жизни индивидов, как правило, стремящихся к репродуктивному успеху, было намного, намного больше. Что еще красноречивее, если тезис состоит в том, что гуттериты – пример репродуктивной доблести группы, то уровень рождаемости следует учитывать только в сравнении с уровнем рождаемости групп, а у нас нет материала для сопоставления на этом уровне, ибо, насколько нам известно, лишь немногие группы людей вели себя подобным образом (если такие группы вообще существовали). Возможно, у гуттеритов такой высокий индивидуальный уровень рождаемости потому, что столь многие из их детей покидают общины или изгоняются, и убыль надо восполнять, чтобы общины не погибли. Можно задуматься над поистине макиавеллиевской перспективой, что именно этого-то изначально и желали эгоистичные гены! Они нашли мем – комплекс гуттерита, – служащий их целям, и составили заговор: спартанские общины гуттеритов на самом деле – всего лишь загоны для размножения, которые остаются достаточно малопривлекательными, чтобы их покидало большое количество молодых особей, оставляя пространство для дальнейшего размножения. Я не поддерживаю такую точку зрения, а лишь указываю, что ее придется учитывать, если мы собираемся дать эволюционное объяснение тому, как и почему общины гуттеритов обладают определенными признаками.

Как обычно, здесь полно сложностей. Например, у некоторых видов жуков самцы тратят много сил, собирая запас пищи (к которому добавляют сперму), за который соревнуются самки. Это тоже своего рода родительский вклад, хотя не того рода, который мы здесь обсуждаем.

Гулд привлекает внимание к той же поразительной статистике в статье: «A Thousand Acts of Kindness» (Gould 1993d).

Среди множества обсуждений этой темы два лучших: Dawkins 1989a. Ch. 12, и Poundstone 1992.

Если вам хочется знать, какова вероятность флеш-рояля в покере, то одним из методов будет решение уравнения из области теории вероятностей; так вы получите окончательный ответ. Есть и другой способ: самому несколько миллиардов раз сдать карты, каждый раз как следует перетасовывая колоду, и просто подсчитать флеш-рояли и разделить их число на число раз, когда вы сдавали карты. Так вы получите весьма достоверную, но не абсолютно точную оценку. Второй метод – единственный осуществимый способ изучения сложных сценариев эволюционной этики, но, как мы уже видели при обсуждении реакции Конвея на методы исследования его игры «Жизнь» (в седьмой главе), результаты подобного моделирования могут вводить в заблуждение, и к ним зачастую следует подходить скептически.

Филип Китчер начинает свой критический очерк социобиологии, «Vaulting Ambition» (Kitcher 1985b), с неопровержимой истории о том, какой ущерб был нанесен печально знаменитой английской системой экзаменации одиннадцатилеток (к счастью, ныне упраздненной), вешавшей на одиннадцатилетних детей ярлык положительного или отрицательного заключения относительно их задатков, довольно жестко определявший их дальнейшую судьбу.

См., например, классические антологии: Clutton-Brock, Harvey 1978; Barlow, Silverberg 1980; King’s College Sociobiology Group 1982.

При обсуждении любого подобного случая полезно вообразить создание целой комнаты условно рациональных роботов (сообразительных, но без каких-либо генетических корней) и спросить себя, будут ли они демонстрировать подобное поведение. (Если случай сложен, следует прибегнуть к компьютерному моделированию, которое послужит костылем для вашего воображения.) Если будут, то нет ничего удивительного в том, что и люди делают то же самое повсеместно, и, вероятно, это не имеет никакого отношения к их родству с приматами, к тому, что они являются млекопитающими или даже беспозвоночными.

Pinker 1994. Р. 406 (Пинкер 2004. С. 318.); см. также: Tooby, Cosmides 1992. P. 24–48.

Даже Дональд Симонс (Symons 1992. Р. 142) слегка оступается, попав под обаяние привлекательного лозунга: «Не существует „универсального решателя задач“, ибо не существует универсальных задач». Ой ли? Нет и такой вещи, как универсальная рана; у каждого ранения весьма специфическая форма, но это не значит, что не может существовать универсальное средство для их заживления, эффективное при лечении ран с практически безграничным разнообразием форм – просто потому, что Матери-Природе создание (довольно-таки) универсального заживляющего средства обойдется дешевле, чем специализированного (Williams 1966. P. 86–87; см. также: Sober 1981b. P. 106 ff.). Насколько универсальным является или может стать благодаря культурному усовершенствованию когнитивный механизм – всегда остается открытым вопросом.

Материал для этой главы был заимствован из работы Dennett 1988b, где эти вопросы рассматриваются подробнее.

Полезно помнить, что математика и физика одинаковы в любой точке Вселенной, и, в принципе, инопланетяне (если они существуют) могут их открыть вне зависимости от того, к какому социальному классу принадлежат, каковы их политические предпочтения, гендер (если таковой у них имеется) или мелкие слабости. Я упоминаю об этом, чтобы отмести ту чушь, которую в последнее время распространяют некоторые школы мысли (используем этот термин в предельно широком смысле) в социологии науки. Печально читать, что под ее обаяние попадает такой мудрый мыслитель, как Джон Патрик Диггинс:

Но, как отмечает мистер Марсден, в прошлом предполагалось, что наука будет в подобных спорах арбитром, тогда как сегодня ее сбрасывают со счетов как всего лишь еще один способ описывать мир словами, вместо того чтобы познавать его философски. В недалеком прошлом религия была изгнана из университета потому, что у нее не было верительных грамот науки. Но, поскольку и сам этот критерий утратил свои верительные грамоты, мистер Марсден спрашивает, почему религия не может вернуть себе место в университете. И он прав, что ставит такой вопрос (Diggins 1994).

Признавать объективность и точность хорошей науки – не «сциентизм»; с тем же успехом можно заявить, будто тот, кто признает, что Наполеон некогда правил Францией, а Холокост случился на самом деле, поклоняется истории. Те, кто боится истины, будут вечно пытаться дискредитировать тех, кто истину ищет.

Вероятно, ближе всех к получению «результата» в этой области подошел Аксельрод (Axelrod 1984) с логическим выводом принципа «око за око», но, как указывает он сам, доказуемые достоинства этого правила подразумевают условия, воплощающиеся лишь время от времени и противоречивым образом. В частности, «тень будущего» должна быть «достаточно длинной» – условие, о котором разумные люди способны спорить, кажется, до бесконечности.

Как могло бы разрушение реактора Три-Майл-Айленд стать благом? Оно было без пяти минут катастрофой, заставившей нас насторожиться и уведшей с путей, на которых поджидали гораздо более страшные несчастья – например, Чернобыль. Несомненно, множество людей от всей души надеялось на именно такое происшествие и даже вполне могло бы предпринимать для этого шаги, будь у них возможность действовать. Те же самые моральные суждения, что привели Джейн Фонду к созданию фильма «Китайский синдром» (истории вымышленной катастрофы, чуть не произошедшей на атомной станции), могли подтолкнуть человека, находящегося в совсем иной ситуации, спровоцировать аварию на Три-Майл-Айленд.

Джудит Джарвис Томпсон возразила (в комментарии на «Руководство по первой этической помощи» (Dennett 1988b) в Ann Arbor, от 8 ноября 1986 года), что ни лозунг «Покупайте задешево, продавайте задорого», ни его консеквенциалистский двойник «Делайте больше блага, чем зла» не являются, в строгом смысле слова, пустыми; оба позволяют делать какие-то предположения о конечных целях, поскольку первый был бы плохим советом для того, кто хочет потерять деньги, а второй не отвечал бы высшим интересам всех нравственных людей. Согласен. Второй лозунг, к примеру, соперничает с советом Короля пиратов Фредерику, самозванному «рабу долга» из «Пензасских пиратов»: «Да, мой мальчик, всегда исполняй свой долг – и принимай последствия!» Оба лозунга нельзя назвать совершенно пустыми.

Онора О’Нил – кантианка, с особенной энергией и ясностью доказывающая, что утилитаристы повинны в практической неопределенности (O’Neill 1980). Она демонстрирует, как два утилитариста, Гаррет Хардин и Питер Сингер, вооружившись одними и теми же сведениями, дают разные советы по актуальному моральному вопросу решения проблемы голода: нам следует предпринимать решительные меры, предотвращая близорукие попытки накормить жертв голода (Хардин) или нам следует предпринимать решительные меры, чтобы обеспечить наших современников, страдающих от голода, пищей (Сингер). Более подробное обсуждение см. в: O’Neill 1986. В качестве независимого критика выступает Бернард Вильямс, который заявляет (Williams 1973. Р. 137), что утилитаризм

…предъявляет повышенные требования к предполагаемой эмпирической информации о предпочтениях людей, а эта информация не только по большей части недоступна, но и кишит концептуальными проблемами; однако это представляется технической или практической сложностью, а утилитаризм апеллирует к такому складу ума, при котором техническая сложность, даже непреодолимая техническая сложность, предпочтительнее моральной неоднозначности – без сомнения, потому, что вызывает меньше тревоги. (Такой склад ума, на самом деле, свидетельствует об исключительной глупости…)

Разумеется, предложение выделять в процессе пять временных фаз не так уж важно. Произвольное подрезание ветвей случайным образом исследуемых древ поиска, принятие решений на основании частичной и далекой от совершенства оценки результатов и подавление сомнений не должны соблюдать описанную мною в первом примере очередность. На этом уровне процесс представляет собой то, что я описал в модели множественных набросков человеческого сознания в: Dennett 1991a.

Дальнейшие рассуждения об этих вопросах см. в работах: Gibbard 1985 и Sturgeon 1985.

Стивен Уайт (White 1988) обсуждает широко известную попытку Стросона (Strawson 1962) ограничить требование обосновать «реактивную установку» необоснованным фактом о нашем образе жизни, который мы «не выбираем». Он показывает, что этот механизм прекращения дискуссии не выдерживает дальнейших требований обоснования (которые Уайт дает изобретательно опосредованным образом). См. также: White 1991. Дополняющий (и многое проясняющий) подход к практической проблеме принятия этических решений см.: Gert 1973.

Ibid. Р. 753. Роберт Аксельрод указал мне, что то, что Хофштадтер называет «дилеммой волка», формально тождественно басне Жан-Жака Руссо об охоте на оленя в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (Rousseau 1755). Дальнейшее обсуждение гипотез и осложнений см.: Dennett 1988b.

Леденящее душу описание побочных эффектов можно найти в работе Колина Тернбулла о судьбе народа Ик (Turnbull 1972).

Многие, многие мусульмане согласятся, и мы должны не только прислушаться к ним, но и сделать все, что можем, чтобы их защитить и поддержать, ибо, действуя изнутри, они отважно пытаются сделать дорогую для них традицию чем-то лучшим, чем-то этически обоснованным. Именно такова – или, скорее, такой должна быть – идея мультикультурализма: не покровительственная и слегка расистская гипертерпимость, «уважающая» порочные и невежественные догмы, когда те выносятся на обсуждение функционерами неевропейских государств и религий. Можно начать с распространения информации о сборнике «В защиту Рушди» (Braziller 1994), составленном из эссе арабских и мусульманских авторов, многие из которых критикуют Рушди, но при этом все осуждают невыразимо безнравственную «фетву» – смертный приговор, вынесенный аятоллой. Рушди (Rushdie 1994) привлек наше внимание к 162 иранским интеллектуалам, которые с невероятной смелостью подписали декларацию в поддержку свободы слова. Давайте объединимся с ними и разделим опасность.

Примечания книги: Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - читать онлайн, бесплатно. Автор: Дэниел К. Деннетт

Онлайн книга - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни