Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел К. Деннетт cтр.№ 101

Ил. 28. Тромп. Корбель, обычно небольшая арка или ниша в форме полуконуса, помещенная напротив углов квадратного в плане эркера, чтобы сформировать восьмигранник, на который мог бы опереться октагональный купольный свод или купол ⁴²⁵

В конце концов, базилика св. Марка – не амбар; это – церковь (но не собор). Защита от дождя никогда не была основной функцией его куполов и сводов – в XI веке, когда эти купола были возведены, существовали способы решить подобную задачу и подешевле; базилика должна была стать дарохранительницей для символов веры. Стоявшая на этом месте ранее церковь сгорела и в 976 году была отстроена, но затем могущественные венецианцы, восхищенные византийским стилем мозаичных украшений, захотели возвести в родном городе здание в том же стиле. Отто Демус ⁴²⁶, выдающийся исследователь мозаик базилики св. Марка, в четырех блистательных томах доказывает, что мозаики являются raison d’être базилики, а потому и множества ее архитектурных деталей. Иными словами, в Венеции не было бы никаких пандативов, не будь поставлена «экологическая проблема» (как демонстрировать византийские мозаичные изображения образов христианской иконографии) и найдено ее решение. Если вы посмотрите на пандативы внимательней (это можно заметить на ил. 24, но совершенно невозможно пропустить, изучая сами пандативы, как я делал во время недавней поездки в Венецию), то заметите, с какой осторожностью скруглен переход от самого пандатива к аркам, которые он соединяет – чтобы поверхность для размещения мозаик была ровнее.

Выбор другого архитектурного примера в статье Гулда и Левонтина тоже оказывается неудачным, поскольку мы просто не знаем, являются ли замковые камни веерных сводов часовни Королевского колледжа, на которых решетки чередуются с розами, raison d’être веерного свода – или наоборот. Нам известно, что веерный свод был не частью первоначального плана часовни, а более поздним исправлением, предписанием об изменении, сделанным спустя годы после начала строительства по неизвестным причинам ⁴²⁷. Очень тяжелые (и массивные на вид) замковые камни на пересечении ребер более старых готических сводов были для строителей, как я отметил в восьмой главе, своего рода вынужденным ходом, поскольку дополнительный вес этих камней уравновешивал направленный вверх момент стрельчатых арок (особенно во время строительства, когда основной требовавшей решения проблемой была деформация неоконченных структур). Но в случае более поздних веерных сводов (как в часовне Королевского колледжа) задача замковых камней, вероятно, сводилась лишь к созданию фокальных точек орнамента. Должны ли они в любом случае быть там, где они находятся? Нет. С инженерной точки зрения там могли бы располагаться аккуратные круглые отверстия, «фонари», которые, если бы не крыша, пропускали дневной свет. Может быть, строители выбрали веерный свод, чтобы на потолке появились символы Тюдоров!

Итак, прославленные антревольты базилики св. Марка – в конечном счете не антревольты, а адаптации ⁴²⁸. Вы можете подумать, что это любопытно, но с точки зрения теории неважно, ибо, как часто напоминал нам сам Гулд, одна из фундаментальных идей Дарвина – приобретение артефактами новых функций, «экзаптация», если воспользоваться термином, введенным Гулдом и Врба ⁴²⁹. Большой палец панды – на самом деле не большой палец, но он прекрасно подходит для этой роли. Разве предложенная Гулдом и Левонтином идея антревольта не является ценным для эволюционного мышления инструментом, даже если ее появление было (экзаптируем еще один знаменитый оборот) исторически (?) замороженным случаем? Ну а какова функция термина «антревольт» в эволюционном мышлении? Насколько мне известно, Гулд никогда не давал этому термину (применительно к биологии) официального определения, а поскольку примеры, на которые он полагался, чтобы проиллюстрировать подразумеваемое им значение, в лучшем случае вводят в заблуждение, мы предоставлены сами себе: нам следует постараться истолковать его текст наилучшим, наиболее доброжелательным образом. Когда же мы к этому приступаем, из контекста становится совершенно очевидным одно: чем бы ни был антревольт, предполагается, что это – не адаптация.

Что стало бы хорошим архитектурным примером антревольта (в том смысле, в котором этот термин использует Гулд)? Если адаптации – это пример (хорошей, хитроумной) конструкции, то антревольт, вероятно, будет решением из разряда «ясно даже и ежу» – архитектурной деталью, лишенной какой бы то ни было конструкторской изощренности. Примером мог бы стать факт наличия в здании двери (простого проема в стене) – ведь мудрость строителя, применившего в воздвигаемом здании подобный элемент, не должна производить на нас особого впечатления. Но, в конце концов, у существования входных отверстий в жилищах есть весьма веская причина. Если антревольты – всего лишь очевидно удачные решения проблем, которые вследствие этого обычно оказываются частью в целом само собой разумеющейся строительной традиции, то должно существовать множество антревольтов. Однако в этом случае они будут не альтернативой адаптациям, а примерами адаптации par excellence – либо вынужденными ходами, либо, в любом случае, ходами, о которых глупо не подумать. Тогда примером получше могло бы стать то, что инженеры иногда описывают оборотом «и так сойдет»: нечто, что можно сделать тем или иным способом, но что никоим образом не сделать лучше. Если мы закрываем дверной проем дверью, то нужны петли, но справа или слева их прикреплять? Может быть, это неважно, так что мы подбрасываем монетку и крепим петли слева. Если другие строители, недолго думая, воспроизведут результат, закрепляя местную традицию (которую подкрепят изготовители замков, делая их только для левосторонних дверей), то это может оказаться антревольтом, прикидывающимся адаптацией. «Почему в этой деревне все двери навешиваются слева?» – классический адаптационистский вопрос, ответом на который будет: «Без всякой причины. Исторически так сложилось». Так будет ли это хорошим архитектурным примером антревольта? Возможно, но приведенный в предыдущей главе пример с осенней листвой показал, что тот, кто задает адаптационистский вопрос «почему?» никогда не ошибется, даже если верным ответом будет: «Без причины». Много ли в биосфере признаков, существующих без причины? Все зависит от того, что считать признаком. Заведомо предполагается существование бесконечно большого числа свойств (например, свойство слона иметь больше ног, чем глаз, свойство маргаритки держаться на поверхности воды), которые сами не являются адаптациями, но никакой адаптационист не будет этого отрицать. Предположительно, существует тезис интереснее, отбросить который и призывают нас Гулд и Левонтин.