С другой стороны, нельзя оставаться в лавке, где в конторе сырость и разбитые двери. Это не соответствует уровню торгового дома «Флорио».
Винченцо Романо зашел за арендной платой и получил неожиданное предложение. Он походил по комнате, а потом удивленно спросил:
— Завидуете Канцонери и Гули, потому что у них свои торговые ряды?
— По правде говоря, нет. Просто нам нужна уверенность. Вы же знаете, если ты что-то заработал пóтом и кровью, это должно быть твоим, чтобы никто не мог прийти и отнять. Я не собираюсь тратить деньги на то, что вы потом решите продать кому-то другому. Надеюсь, вы меня понимаете?
Он понимал.
— Я подумаю над вашим предложением, — сказал Романо, прощаясь.
Он думал даже меньше, чем предполагал Иньяцио. И принял все условия.
Сделку оформили у нотариуса. Затем последовал ремонт: укрепление стен подвала, столярные работы, укладка плитки, замена стекол. Через несколько месяцев Иньяцио выкупил все помещения. Он стал полноправным хозяином лавки.
* * *
Когда Иньяцио вспоминает те шесть месяцев, что шли работы, сердце его поет.
На полках — новые альбарелло и сосуды с именем «Флорио». Склады на виа Матерассаи, на площади Сан-Джакомо и на таможне заполнены мешками с корой хинного дерева из Перу. Лавка Флорио стала тем, о чем он всегда мечтал. Теперь это настоящая дрогерия, магазин колониальных товаров.
Иньяцио оставил только одну вещь из старой лавки — весы, те самые, которыми пользовался его брат с первых дней работы.
Пусть будут, чтобы помнить, кто он, как все начиналось.
За дверью шум: это любопытные горожане и подосланные знатью слуги, им не терпится заглянуть внутрь, увидеть, как изменилась лавка. Конечно, всем хочется узнать, что устроил этот переселенец из Баньяры, и лица их выдают. Иньяцио даже нравится наблюдать, как они терзаются любопытством и сомнениями. Они никогда не признают, что это зависть и восхищение вынуждают их толпиться, ждать под дверями магазина.
Ему не терпится лично увидеть тех, кто не забывал вставлять ему палки в колеса. Теперь его ход, игра не только против Канцонери и Сагуто — против всех торговцев приправами в Палермо, а они уже интересуются, ропщут, беспокоятся.
Потому что Флорио теперь не просто лавочники. Они — коммерсанты, и могут сказать это с гордо поднятой головой.
Дверь открывается. Кто-то входит.
Иньяцио оборачивается.
Это Джузеппина.
— Ох… как красиво! — Джузеппина от удивления приоткрыла рот. Складка между бровями разглаживается. Рука в перчатке скользит по темному платью. — Я и не думала, что все так изменится!
Она тоже изменилась.
Когда пришли благополучные времена, у нее появились горничные и служанки, наряды, сшитые у портнихи, а не штопанные при свечах, новые туфли и пальто. Стал богаче и разнообразнее стол, для всех, и для Виктории, которая пока живет с ними, но все чаще заговаривает о том, что хотела бы иметь свою семью. И дело даже не в нарядных платьях, не в руках, которые больше не болят от тяжелой работы по дому.
Глаза Джузеппины засияли новым светом. Она выглядит умиротворенной.
Иньяцио смотрит, как она ходит по магазину: прикасается к шкафам, открывает дверцы, нюхает специи.
Она поднимает голову, улыбается ему.
Он не может оторвать от нее взгляда.
— Прекрасная работа, да, — негромко говорит она.
Ему хотелось бы прикоснуться к ее щеке, почувствовать ее тепло. Но он стоит неподвижно, скрестив руки на груди, стараясь не помять сюртук, который он заказал у портного специально для этого события. Те, кто войдет в магазин, должны сразу понять, что здесь больше нет лавочников в нарукавниках.
Вдруг вбегает Винченцо.
— Мама! Дядя! Почему вы ушли без меня?
Он высокий, даже выше своих сверстников. Ему всего одиннадцать, но его можно принять за подростка.
Иньяцио проводит рукой по его волосам.
— Мы никуда не ушли. Главная вещь, которую я хотел вам показать, — в конторе. Краска еще сохнет.
Он идет впереди по коридору, ведущему в контору. На новых столах — новенькие чернильницы, бумага.
Иньяцио указывает на длинную деревянную вывеску, она лежит на полу в дальнем конце комнаты. Краски яркие, еще свежие. Внизу тонкой кистью выведено имя художника, хорошо известного в Кастелламмаре, — Сальваторе Бургарелло.
— Он закончил ее только сегодня утром. Просил, чтобы сохла где-нибудь подальше от солнца, иначе краски растрескаются.
Джузеппина приложила руку к губам, как будто сдерживая возглас.
МАГАЗИН КОЛОНИАЛЬНЫХ ТОВАРОВ ИНЬЯЦИО И ВИНЧЕНЦО ФЛОРИО
Винченцо переводит взгляд с вывески на дядю:
— Ты решил написать и мое имя! Почему?
— Потому что ты мой племянник и наследник своего отца. — Иньяцио обнимает его за плечи.
И еще потому, думает он с нежностью, что ты мой сын, не по плоти, а по духу.
На вывеске нарисован лес. Внизу, у корней одного из деревьев, течет ручей, из которого пьет лев.
Это хинное дерево, цинхона.
* * *
— Всегда рад помочь вам, донна Маргарита. До свидания!
Пожилая женщина ковыляет от прилавка к двери, опираясь на руку Винченцо. Мальчик — высокий, угловатый подросток, выше ее на целую голову. Синьора кивает, рукой чертит в воздухе что-то вроде благословения:
— Я-то помню тебя еще малышом, ты и тогда был очень рассудительным. Вишь, как вырос! И какой учтивый стал! Да воздаст тебе Господь!
Винченцо улыбается и ждет, пока синьора скроется за дверью. Как только она уходит, он поворачивается, закрыв лицо руками.
— Пресвятая Мадонна! Я не знал, как от нее отделаться!
Продавцы в магазине посмеиваются. Маргариту Контичелло из района Трибунали знают все: она невыносима. Поэтому и достается Винченцо, ведь он еще подмастерье, и в этой игре он всегда проигрывает.
Из конторы доносятся голоса.
Выходит Иньяцио, рядом с ним — человек с почерневшим от солнца лицом, Винченцо Мацца, еще один выходец из Баньяры, переселившийся в Палермо.
— Хорошо, тогда я вам сообщу, — говорит он с сильным калабрийским акцентом. Он пожимает руку Иньяцио, похлопывает Винченцо по плечу: — Эй, Виченци, какой ты большой! Чем тебя кормят дома?
— Хлебом, оливками и луком.
— А я думал, мама тебя поливает, чтоб ты лучше рос!
Снова смех.
Проводив Винченцо Маццу, Иньяцио идет в контору.
— Дядя, можно с тобой поговорить? — останавливает его племянник.