— Если близкий человек для тебя — смысл жизни, ты все преодолеешь. Но если жить вместе с ним — обязанность или, хуже того, ты считаешь это своим долгом, тогда нет, ты не должен этого делать. Потому что будут дни, когда вы не поладите друг с другом, повздорите и возненавидите друг друга до смерти, и если ты ничего не чувствуешь здесь, — она дотрагивается до его груди, — и здесь, — касается его лба, — если вас ничего по-настоящему не связывает, вы никогда не обретете душевного покоя. И дело не во взаимном уважении и не в горячих поцелуях, а в чувствах, в уверенности, что всегда есть рука, которую можно держать в своей, лежа в одной кровати.
Иньяцио молчит, тяжело дышит, как после бега. Ощущает, как тяжелеет его тело, чувствует аромат роз и лаванды от платья матери. Мог ли он себе представить, что она будет с ним столь откровенна.
Джулия касается рукой его щеки.
— Ты уверен, что она — тот человек, который тебе нужен? Спрашиваю не потому, что ей предстоит стать хозяйкой всего этого, — поясняет Джулия, обводя рукой комнату, где они сидят. — А потому, что ей предстоит стать твоей женой.
Иньяцио опускает глаза.
— Она самый подходящий человек, если учитывать, как важно нам породниться с представителем дворянского рода.
— Да что же это такое! Почему ты относишься к браку как к коммерческому предприятию? Ты напоминаешь мне своего отца! — Джулия взрывается, встает. Ходит по комнате, уперев руки в бока. — Кстати, прежде чем прийти ко мне, ты разговаривал с отцом? Нет, я права?
— Нет.
— Слава Богу, а то могу себе представить, что бы он ответил. Ручаюсь, он немедля пошел бы к ее отцу, и сегодня мы бы уже праздновали обручение. — Она фыркает, смотрит на сына, тот отвечает ей холодным, непроницаемым взглядом. Джулия подходит, наклоняется к нему. — Прошу тебя быть честным сначала с самим собой и уж потом со мной. Я не говорю про счастье. Но хотя бы спокойно тебе с этой девушкой будет? Ведь нельзя жить в браке с одной, а сердцем и головой — с другой. Закончится тем, что мучиться будешь не только ты, но и еще два человека. Та, которую ты по-настоящему любишь, и та, которой придется жить с тобой.
Иньяцио похолодел.
Мать знает. Знает о ней, из Марселя. Но откуда? Не из писем же, которые он всегда получал в Марсале, нет, это невозможно.
Внезапная догадка поражает его.
Джузеппина. Его сестра тоже знала.
Он невольно опускает голову. Боль, которая переполняет его, слишком велика. Иньяцио не может, не способен скрыть своих чувств, только не от матери.
— У меня нет другого выхода, маман. На мне ответственность перед вами, родителями, и перед делом, и…
— К черту деньги и нас, родителей. Знаешь, как меня называла твоя бабушка Джузеппина, когда я стала любовницей твоего отца? — У Джулии от волнения покраснело лицо, что ей не идет. — Я проглотила эту горькую пилюлю. И все-таки поступила бы так снова и снова, сто, тысячу раз. Поэтому я еще раз тебя спрашиваю, и, если ты ответишь мне «да», я лично пойду в дом к д’Ондес договариваться с матерью Джованны. Ты уверен, что она — та девушка, которая тебе нужна?
Иньяцио словно врос в кресло, не знает, что ответить. Он как будто в райском саду, где можно сорвать яблоко с древа добра или зла, только руку протяни. Мать на его стороне, она поможет. Но отец… он будет сильно страдать. Он никогда не сможет смириться с тем, что все, ради чего он работал, рухнуло из-за пустого каприза. Отец так много для него сделал, Иньяцио считает, что он в долгу перед ним. Настал черед отплатить ему тем же.
Что важно? Стать своими в Палермо? Быть принятыми в светское общество? Получить власть и стать самыми сильными из сильных мира сего? Или же уступить желанию, которое годами точит его сердце: каждый день в своей жизни просыпаться с женщиной, которую любишь? Как уже было?
Было в прошлом. И в прошлом должно остаться. Он крепко сжимает веки. Честолюбивые помыслы сильнее любовных терзаний. И последнее видение угасает. Тайный поцелуй со вкусом меда и слез в саду дома под Марселем.
* * *
Вот оно как, значит. Начинаешь вдвоем и заканчиваешь вдвоем, думает Джулия.
Она ходит по дому на виа Матерассаи. Проходит через зал, поднимается по лестнице, заходит на бывшую половину свекрови, которую заново отделали для нее и Винченцо. Поднимается выше, под самую крышу, где несколько лет назад Винченцо пристроил террасу.
Перед ней раскинулся Палермо: с одной стороны горы, с другой — море.
Они живут теперь одни, она и Винченцо.
Иньяцио женился чуть больше недели назад на девушке с бархатными глазами и светлым, как миндальный орех, лицом. На баронессе Джованне д’Ондес, урожденной дворянке, пусть и не очень старинного рода, с привычным уже приданым из долгов.
Винченцо, наконец, может быть доволен: его сын получил дворянский титул, жену благородного сословия, голубую кровь — для дома Флорио. Как и мечтал.
К Джованне Джулия сразу прониклась симпатией. Все ласково называют ее Джованниной, потому что она нежная, хрупкая, изящная, но очень уж худенькая. Ей придется выпустить коготки, если она хочет завоевать уважение ее сына, как некогда сделала она в отношениях с Винченцо, и у нее получится. Под внешностью праведницы Джованнина скрывает стальной характер, Джулия в этом убеждена.
Надеюсь, она будет хорошей невесткой, думает Джулия и в душе молится за сына, надеясь, что он сделал правильный выбор. Что чувства, которые он испытывал к другой, на самом деле прошли. Джулия не вынесла бы, узнай она, что сын несчастлив.
Мыслями она переносится за море: молодожены уехали в короткое свадебное путешествие на континент. У Джованны будет возможность лучше узнать Иньяцио. Теперь они вместе начнут строить свою семью.
Она поворачивается, заслышав шаги на лестнице.
К ней поднялся муж.
— Служанка сказала мне, что ты здесь. — Он тяжело опускается на стул, и на сердце Джулии накатывает гулкая волна тревоги. Винченцо очень устал. Сил почти не осталось…
Он замечает тревожную морщинку на ее лбу и подзывает Джулию жестом.
— Я уже и не помню, как это — жить вдвоем.
Вместо смешка у Джулии вырывается горький вздох.
— А я помню. Мы с тобой вечно прятались в экипаже или еще где-нибудь, пока мой брат не застал нас.
Она вспоминает родителей, умерших несколько лет назад. Мать, Антонию, которая так никогда и не сбросила маску упрека и разочарования, и отца, Томмазо Порталупи, простившего ее, в отличие от матери.
— Не легко было с тобой жить, знаешь?
Она поняла, что произнесла это вслух, только когда услышала ответ мужа. Несколько смиренных слов, почти как на исповеди:
— Но ты жила.
Джулия смотрит на их сплетенные руки. На безымянном пальце Винченцо нет кольца дяди Иньяцио. Он подарил его сыну в день свадьбы, предварительно поправив у мастера.