– Как?! А Танихара?
Значит, она и в этом призналась… Фукасэ крепко зажмурил глаза. Он не настроен ее обвинять. Услышав от Икэтани, что Танихара собирался сесть за руль в нетрезвом состоянии, Фукасэ тоже почувствовал гнев. Тем не менее нельзя одобрять поступок Михоко.
– Что произошло с Танихарой?
– … Он сказал нечто ужасное. Когда мы ждали поезда на платформе. Сказал, что поезд как раз ушел и надо было все-таки на машине ехать. Тогда я сказала: «Я слышала, у тебя друг попал в аварию. Тебя это не останавливает?»
Фукасэ представил, как они вдвоем стоят на платформе. Наверняка Танихара пребывал в приятном расположении духа и не пытался понять, что скрывается за взглядом Михоко.
– «Тогда у меня не было прав и я думал, что ехать по горной дороге очень страшно, однако теперь считаю, что запросто доехал бы; выпил-то всего ничего… Главное – реакция. Но в бейсбол-то он играл очень хорошо… Просто не повезло, и всё».
Фукасэ представил, как Михоко изо всех сил толкает Танихару под поезд. Он с трудом сдержал дрожь в сжатых в кулаки руках. И Михоко, должно быть, тогда вся тряслась от гнева.
– Я пыталась считать про себя. Говорила себе: «Успокойся, успокойся… Ведь Ёсики нравилось играть в бейсбол. Он хвалил Танихару, говорил, что тот такой открытый, внимательный… Наверное, сейчас он просто выделывается». Но тут он извинился, что причинил мне беспокойство, и полез обниматься…
– Но Танихара вовсе не считает, что это ты его столкнула.
– Вот, настолько он был пьяный! Он еще кричал мне: «Помоги!» Хотя это я сама столкнула его.
– Хорошо, что он остался жив, – выдавил из себя Фукасэ, а Михоко сжала губы и опустила голову. – Нет, я не в этом смысле, – сказал он, положив руку ей на плечо. – Хорошо, что ты не стала убийцей.
Ее щеки немного смягчились. Словно понимая, что, если она полностью расслабится, у нее польются слезы, Михоко в последний момент сдержалась.
– Что мне теперь делать, как ты думаешь?
– Мы тоже хотим это знать – и я, и остальные. Что нам сделать, чтобы ты нас простила?
– Я уже наделала дел, и теперь не время говорить такое, но у меня нет права вас судить. Я никем ему не приходилась.
– Ты что говоришь? Разве ты не поняла? Хиросава, который принимал только тех, кто сам к нему подходил, пришел к тебе сам, по своей инициативе. Ты была нужна ему больше всех.
Михоко закрыла лицо руками. Между пальцами у нее лились слезы; сквозь всхлипывание прорывалось: «Я… да разве я…»
Фукасэ, неловко гладя ее по спине, вдруг подумал: если верить Фурукаве, Михоко и Хиросава в старшей школе особо не общались. Почему вдруг она ему понравилась?
– А что сказал Хиросава, когда пришел к тебе в пекарню?
– …Что хочет еще раз выпить со мной кофе в банках.
Михоко подробно рассказала о первом дне их знакомства в начале осени, в одиннадцатом классе. Михоко, ездившая в школу на велосипеде, опаздывала. Она не могла заснуть ночью, переживая из-за начавшихся тогда ссор родителей. На светофоре, метров за двести от школы, стоявшей почти на самой дороге вдоль берега, она встретилась с мальчиком из своего класса, Хиросавой. До этого Михоко с ним не говорила, но теперь почувствовала в нем собрата по несчастью и завела разговор. Спросила, не проспал ли он. Хиросава ответил, что опаздывает из-за перекрытия дороги в связи с ремонтными работами. Когда он сказал ей это, Михоко заметила, что он дышит часто, как на марафоне, словно сделал большой крюк или гнал на велосипеде изо всех сил.
– Давай выпьем кофе из автомата? Можно и не кофе… Просто я не люблю заходить в класс во время занятия; давай оставшиеся двадцать минут прогуляем?
Когда Михоко предложила это, Хиросава согласился; не то чтобы с радостью, но и нельзя сказать, что неохотно. Они перешли дорогу. Через пятьдесят метров по направлению к школе около автобусной остановки стоял автомат с напитками. Хиросава вставил мелочь в автомат и предложил Михоко выбирать напиток. Когда та стала говорить, что сама заплатит, он сказал, что денег у него особо нет, но мелочи достаточно, и она нажала на кнопку с горячим кофе в банке. Хиросава взял то же самое, и они стали пить. Они не говорили о чем-то особенном. Михоко сказала, что впервые пьет горячее в этом сезоне. «И я», – сказал Хиросава. И всё на этом.
– Вот как оно было…
– Этого достаточно. Если б воспоминания продавались, я бы купил их у тебя.
Михоко едва заметно кивнула. Значит ли это, что она позволила себе хотя бы в воображении заменить Хиросаву на него? Или нет, добавить его туда? Фукасэ представил себя – старшеклассника с банкой кофе в руке, сонно потирающего глаза. Книга, которую он купил вчера, оказалась суперхитом, он читал ее всю ночь…
– Остальные наши будут против, но я думаю рассказать правду родителям Хиросавы.
– А им не будет от этого больнее? Простят они вас или не простят, это один разговор. Тот, кто раскаивается, испытывает облегчение, а тот, кому навешивают на шею этот тяжелый камень, что должен делать он?
Фукасэ искренне согласился с ее словами. Но все равно это бегство. Будь то Хиросава…
Чего ожидал бы от него Ёсики? Если б умер Фукасэ, а Хиросава оказался на его месте, что бы он сделал?
Как будто в поисках ответа Фукасэ протянул руку и взял лежавшую перед Михоко тетрадь.
– Для начала я испишу эту тетрадь полностью. Ведь еще есть много людей, которые знали Хиросаву. Он и подрабатывал… и с его учителями, включая нашего профессора на семинаре, я еще не встречался. Может быть, пойму, в какую страну хотел поехать Хиросава. Мне кажется, что тогда он – тот, с которым я смогу таким образом встретиться, – даст мне какой-то ответ.
– Можно, я тоже буду писать с тобой? – Михоко положила руку на тетрадь.
– Конечно. – Фукасэ положил свою руку на ее и крепко сжал. – Давай попросим кофе.
Глава последняя
Когда он пошел заказывать кофе в магазин, хозяйка, стоявшая на кассе, с волнением посмотрела на него. «Ну, как у вас с Михоко?» – казалось, спрашивала она. Фукасэ ответил ей улыбкой, и она с облегчением выдохнула.
– Кофе нам сделаете?
– Я мигом!
Хозяйка проводила его поклоном, и он вернулся в кофейный уголок к Михоко. Та сидела и писала что-то в тетради.
– Что там? – Фукасэ сел рядом и заглянул к ней.
«Ёсики Хиросава не любит ромашковый чай».
«Ёсики Хиросава любит красные маринованные овощи больше, чем желтые».
Михоко подняла голову.
– Какая-то ерунда. Про еду…
– Это ничего, у меня там тоже написано про тосты с медом. Но я не могу вспомнить ничего, что он не любил; если есть что-то, напиши.
– Не любил… А, да. – Михоко повернулась к тетради. – Ёсики Хиросава не мог есть гречневую лапшу соба. – Она положила ручку.