Плейлист волонтера - читать онлайн книгу. Автор: Мршавко Штапич cтр.№ 42

Координатором очередного поиска был Отари – взрослый мужик лет 45–50, владелец нескольких бизнесов, с красивой окладистой бородой и умным взглядом. Я знал его, наверное, уже год, но координировать он начал недавно. Впрочем, с порога было ясно, что он в порядке: он не просто «нарезал» задачи для групп, а мотивировал каждую, объясняя потенциал квадрата и возможные нюансы; он легко принимал советы и собирал толковых людей для консультаций. Стиль его был мне близок.

К моей радости, на поиске я встретил Шуру, и мы решили пойти с ней одной лисой, взяв вдобавок пару знакомых нам новичков. Мы красиво закрыли квадрат «прочесом», вышли и доложились Отари.

В это время позвонил Жора с необычным предложением: «В Новосибирске ребенок пропал, 8 лет, сегодня в 10 утра». Шура была куратором Новосибирска, а я, как известный бездельник, был призван поставить ей координацию поиска, который обещал стать тяжелым: «чужой» регион, плюс резонансный – а значит, людный поиск, у которого есть специфика управления. Когда на поиске 300 человек – надо наловчиться отправлять их на задачи и раскладывать им работу по полочкам, иначе они разбредутся кто куда; также надо уметь настроить взаимодействие с полицией, МЧС и прочими, потому что на резонансных поисках они внезапно появляются на поляне и начинают творить черт-те что.

Мы погнали в бургерную, где Жора час ставил нам задачи и давал советы под попсовую подборку, откуда я почему-то помню страшно популярный тогда трек Nelly Furtado.

Уже в полночь мы с Шурой, вонючие после леса, сидим в креслах бизнес-класса (Жора достал какие-то последние билеты – кажется, их купил Отари). Перед собой (места 1А и 1B располагают) мы клеим на стене карту поиска – и весь полет занимаемся подготовкой, все 4 часа.

Из аэропорта нас забирают местные волонтеры, и мы целой боевой бригадой (полная «Газель» народу) едем за 200 км от города, в необычную для нас местность – что-то вроде лесостепи. Множество лугов и березняка («околков», как говорят местные), проплешинами перемежающихся между собой, растянулись на десятки километров. Часто попадаются озёра и очень редко – болотины. Лес абсолютно прозрачный.

К нашему приезду – после суток «поиска»! – на месте, по сути, никого нет: два десятка ментов, местных и волонтеров плюс пара пролетов вертолета; это вообще ничто для необозримых сибирских пространств.

На дом семьи пропавшего тяжело смотреть. Мальчишка обычно спал на полу, на каком-то тряпье, в основе которого был слежанный старый детский матрас. Ел он тут же, практически с пола. И это – в порядке вещей для сотен тысяч семей в нашей многострадальной стране. В XXI веке.

Мать мальчика – деревенская, маргинальная, толсторожая баба – описывает ситуацию: утром пацан уехал из деревни с отчимом и дедом, на старой «шестерке» они отправились заготавливать дрова на опушку, откуда открывается прямая видимость на деревню – это всего в полутора-двух километрах. День был ясный и погожий, да еще теплый. Со слов отчима, мальчик на что-то обиделся и в считаные минуты пропал, то есть ушел и не вернулся. Любопытно, что, пойди он домой, его бы заметили люди, которые пасли лошадей у соседнего околка.

Уже после первого опроса слово «убийство» поселяется в моей голове. Видимо, полицейские придерживаются того же мнения, поскольку отчима держат у себя и опрашивать не дают.

Мы спрашиваем мать и о способностях ребенка – ведь он остался на второй год в первом классе. Мать называет ребенка дураком и ругается (на пропавшего ребенка, серьезно!), что он не учил уроки. Наверное, он должен был учить уроки, лежа на своей собачьей подстилке!

Ну, положим, он и правда дурак, – однако это не объясняет, почему отчим еще пару часов спокойно колол дрова и только по возвращении домой сказал, что ребенок пропал. Версия «пропажи», собственно, основывается только на словах отчима, переданных нам. Больше – ничего в ее пользу. Ни единого свидетеля, никаких технических данных. Дед, который ехал вместе с отчимом и мальчиком, ушел домой пешком до пропажи пацана.

Итак, последнего, кто видел пропавшего живым, опросить нельзя. Что ж, мы к этому привыкли. Шура раскладывает карту, рядом с ней – руководитель ГО и ЧС района, который с этого момента и до конца поиска не отойдет от Шуры и карты.

Первые группы ушли работать на отклик, в ближайшие околки. Мы решаем тоже сделать крюк по лесам, чтобы получить представление о местности. После короткой прогулки, всего часа на 3, становится ясно, что леса тут – простейшие, прозрачные, состоящие исключительно из березы, без оврагов и вообще рельефа, без наваленной мертвой древесины, даже без просек. Леса ЛЕГКИЕ. И это – еще один плюс в пользу версии убийства.

Первый день отработан, я валюсь с ног после двух суток поисков и дороги. Но Шура, вопреки моим советам, спать не идет – и следующим утром она уже существо, которое ближе к духу, чем к человеку.

Жора и Соловьева тоже времени не теряют – им удается сделать нечто невероятное, достучаться едва ли не до министра МЧС России, и в районе объявляют режим чрезвычайной ситуации. Это позволяет стянуть к месту несколько рот МЧС и армии, а также федеральных спасателей, кинологов и вертушку (правда, Ми-8, обзор с которого такой, что искать объект меньше избы почти бесполезно).

Итак, утро, Шура слилась с картой и больше ни о чем думать не может, и тут начинают прибывать «КАМАЗы» с солдатами, полевыми кухнями, садится вертушка, приезжают в огромном количестве волонтеры – и весь этот бесконечный поток Шуре трудно организовать. Поэтому роту солдат я выстраиваю сам. Работа не из простых – хотя кажется, чего проще: поставить цепочку в 100 человек ровным фронтом с востока на запад. Но эта цепочка растянута на 500 метров, и в ней надо равномерно распределить офицеров и сержантов, чтобы те следили за строем, раздать рации и подробно проинструктировать, как сделать так, чтобы цепь не развалилась через минуту пути.

Приезжают «федеральные спасатели» из соседнего региона. Каждый из них обладает минимум тремя специальностями – типа альпинист, кинолог, дайвер. Их 6 или 7, и это отборные бойцы. Естественно, взглянув на Шуру, нашу коротышку, ползающую у карты, их старший начинает выпендриваться:

– Эта девочка – главная? Вы вообще гражданские, в зоне ЧС, вас тут и быть не должно. Мы должны возглавить штаб.

Я отвожу его в сторону:

– У вас сколько поисков было в этом году? А у нее – 50.

– Да какая разница… Какая-то девочка… А ты вообще кто?

– Какая разница, кто я. – И тоже перехожу на «ты»: – Хочешь руководить – доставай штабную карту. Или ты на поиск без карты приехал, профессионал?

Молчит. Я же знаю, что карты у него нет, потому что он из МЧС.

– Карту… и навигаторы давай, – добиваю.

Молчит. Надулся. Дядька из района, руководитель ГО и ЧС, подходит и говорит, кивая на меня:

– Он-то прав, смотри. Я руководитель ГО и ЧС по району. Я могу назначать руководителя поисковой операции. Вот она – Шура, знакомьтесь и работайте.

У Шуры ушло полчаса на то, чтобы спасатели влюбились в нее. Думаю, за эти полчаса они узнали о поисках с десяток новых фактов в духе: «А че, так можно было?» Дальше спасы безоговорочно будут работать там, где она скажет, отказываться возвращать навигаторы другим представителям отряда («отдадим только Шуре»), беречь место для нее в своей палатке и даже кормить ее, а приехавшие позже водолазы отработают в полтора раза больше положенной схемы – потому что «Шура просила».