Непосредственный человек - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Руссо cтр.№ 66

– Сегодня же сменю замки!

Хотя глаз выглядел лучше, тик в уголке свирепствовал, оттягивая веко.

– Джули…

– И не пытайся меня отговорить!

– Ладно, – согласился я, отнес чашку к раковине и ополоснул.

– Вот видишь! – сказала она, когда я обернулся. – Несложно ведь? А я не могла добиться, чтобы он хотя бы это делал.

– Делал что? – сбился я.

– Мыл чертовы чашки из-под кофе.

Судя по тому, как она скалилась на меня, моя дочь променяла бы нас обоих, и отца, и мужа, на одноногую служанку из Пуэрто-Рико.

У подножия горы я свернул не направо, а налево и направился в Аллегени-Уэллс вместо Рэйлтона. Попасть в университет я не спешил. Если и в самом деле гуся убили, трудно даже вообразить, какое меня там дерьмо поджидает. Так-то подвергнуться допросу Лу Стейнмеца даже соблазнительно, признаю. В нормальных обстоятельствах Уильям Генри Деверо Младший, которого мать бранит «умником», вполне мог бы повеселиться, завязывая Лу Стейнмеца риторическими узлами, однако ныне Счастливчика Хэнка такая перспектива не вдохновляла. Двигаясь по двухполосному асфальту, он вспоминал знаменитый эксперимент с детьми, измеряющий – что? Амбиции? Уверенность в себе? Самооценку? Каждому ребенку выдают погремушку и предлагают бросить ее в круг, стоя на очерченной границе, – с этим даже самый неуклюжий малыш легко справляется. Затем его отводят на вторую линию, откуда попасть в круг уже сложнее. После удачного броска ребенка отодвигают от круга еще на пару шагов, так что каждый бросок становится сложнее и успеха малыш добивается все реже. Наконец ему вручают погремушку для последнего броска и предлагают самому выбрать, откуда бросать. Очень немногие отходят на дальнюю линию, чувствуя (хотя еще не умеют это выразить), что слава поджидает их там, среди трудностей. Но почти все малыши бегут туда, откуда делали первый бросок с гарантированным результатом. Так вот, пикироваться с Лу Стейнмецем все равно что бросать погремушку, стоя на самой окружности. По крайней мере, нынче утром интереса к такой забаве я не ощущал.

Добравшись до Аллегени-Уэллс, я поехал в гору и свернул на подъездную дорожку возле почтового ящика Рассела и Джули. Мне подумалось: а вдруг Рассел действительно следит за домом? Если так, он видел, как Джули уехала, и мог вернуться. Однако нигде в поле зрения не было ни его, ни его машины, только грустный недостроенный дом, который Джули, как она ни упрямься, придется продать. Отныне все решения принимают она и Лили. Мое дело – помалкивать, пока решение не примут, а уж тогда мне предстоит поломать голову, как лучше всего продать незавершенный дом. Как есть? Или мы – Лили и я – вложим деньги и достроим, а потом продадим его в надежде вернуть свои денежки? Мысленно я уже отмечал, что понадобится в первую очередь. Ставни для окон. Хотя бы по минимуму выровнять участок. Засыпать яму, вырытую под бассейн, осушить лужайку. Но и после этого не так-то легко будет продать дом. Только в нашем «имении» восемь, а то и десять домов выставлено на продажу.

Наша участь – Лили и моя – уже определена, и не только по отношению к Джули и Расселу. В выходные мы поговорили – недолго, потому что я был рассеян и бессмысленен под воздействием «Найквила», и к тому же я всегда деликатничаю, когда дело касается Анджело. Но хотя бы пунктирный отчет о событиях, которыми Лили не пожелала делиться со мной в пятницу, я получил. Как выяснилось, на прошлой неделе мой звонок не застал Анджело дома, потому что он находился в тюрьме. По-видимому, он просидел с неделю или даже больше, но из упрямства или от смущения не пожелал никого о том известить. Его арестовали по нескольким обвинениям, от общественной угрозы до стрельбы в городе. И хотя всю пятницу Лили добивалась освобождения под залог, он остался в окружной тюрьме и на выходные.

По словам Лили, которая восстановила события по полицейскому рапорту и рассказу соседки, чернокожий юноша имел глупость подняться на крыльцо, нажать кнопку звонка и не уйти, даже когда Анджело встретил его с помповым обрезом в руках. Разумеется, мне представили не весь сюжет целиком, но я и не выспрашивал детали, благодаря которым повествование могло бы ожить. Как я уже говорил, мы с Лили давным-давно пришли к соглашению – не допускать, чтобы наши отцы стали причиной серьезной размолвки между нами. Такое соглашение понадобилось после того, как мы обнаружили, что каждому из нас нравится чужой отец. Лили называла Уильяма Генри Деверо Старшего очаровательным (кто бы спорил), а я считал Анджело забавным (и до сих пор считаю – правда, мне-то он заряженным обрезом не угрожал). Шарм моего отца и способность Анджело доводить меня (пусть ненамеренно) до колик, разумеется, никак не меняли их сути или того, что нам, их озабоченным отпрыскам, виделось сутью. Легче закрыть глаза на изъяны характера твоего тестя или свекра просто потому, что на тебя не давят ни ответственность за него, ни опасения насчет наследственности.

Лили приходится намного хуже, чем мне. Ее отношения с отцом осложняются тем, что она не в силах его разлюбить, хотя его дикий фанатизм сводит ее с ума и заставляет стыдиться. Но она не может забыть, что после смерти матери (Лили тогда была еще ребенком) Анджело был всецело предан своей «малышке», и только эта преданность помогла ей пережить утрату. Они были единой командой, пока Лили не отправилась в университет, – и тогда их отношения в одночасье сломались. Через несколько месяцев она уже не была его малышкой. Они словно бы заговорили на разных языках. Возвращаясь домой на каникулы, она привозила все больше слов, непонятных и чуждых ему, а что еще хуже, просила не употреблять в ее присутствии его издавна любимые слова. Прежде отец и дочь были неразлучны – и вдруг оказались чужаками. Лили встречалась с парнями, в которых Анджело не видел никакого проку, и вышла замуж за худшего из них. За меня.

Анджело вызывает у меня сочувствие. Такова судьба низов среднего класса, дающих своим детям образование, обычно ценой непосильных расходов. Они наивно надеются (и не видят утопичности своей надежды), что дети вернутся к ним преуспевающими, но в остальном не изменившимися. И уж никак не высокомерными. А ныне Анджело присматривается, кого дочь выбрала себе в пару, вслушивается в ее ученые речи, видит, как она воспитала детей, знает о ее преданности тем, кого он считает опасными юными подонками общества, и, конечно, чувствует себя отвергнутым – и как человек, и как отец. Незадолго до нашей свадьбы Анджело наведался в паршивую квартирку, где мы жили, пытаясь скопить деньги. Он сводил нас на ужин и спросил о моих планах. Не помню уж, что я ему рассказывал, но когда я закончил, он обернулся к дочери и спросил: «Что я делал не так, малышка? Хоть это скажи мне – должен же я понять».

Разумеется, Анджело не первый отец, задающий подобный вопрос, думал я, сидя в машине на грязной, изрытой подъездной дорожке у дома дочери. Лили согласна с моей матерью в том, что я не готов к возвращению отца, и считает мои отношения с Уильямом Генри Деверо Старшим противоестественными, но по мне, наша эмоциональная отчужденность вполне разумна и прекрасна. Взаимное наше разочарование глубоко и, по всей вероятности, необратимо. И наша деликатность и мудрость проявляются в том, что мы не высказываем свои разочарования, не пытаемся изменить друг друга, не требуем того, что другой не может дать. Анджело посмел спросить дочь, что он сделал не так, потому что знал: она слишком его любит и не станет отвечать на этот вопрос. Но мы с отцом вполне ясно понимаем, где и в чем не оправдали ожиданий друг друга, а также знаем: того, кто окажется настолько неосмотрителен, что спросит об этом, ожидает детальнейший ответ.