Особое чувство собственного ирландства - читать онлайн книгу. Автор: Пат Инголдзби cтр.№ 9

В детстве мне нравилось работать на фруктовых фермах. Все было так просто. Наполняешь корзину клубникой, сдаешь ее. Человек тебе сразу вручает деньги. Никаких хлопот. Тому человеку не надо было запрашивать чек. Тебе не надо было выставлять ему счет, инвойс или еще что-нибудь. Ничего не нужно было «забивать в систему». Просто сдаешь клубнику, а человек тебе — деньги. Гениально. Когда-то было так легко разжиться заработанным. Во дни, когда люди сиживали на высоких табуретах и писали паучьим почерком в конторских книгах, наличность свою ты получал в буром конверте, когда полагалось, и все были счастливы.

Когда я был помощником маляра на фабрике, производившей машины для мытья бутылок, когда трудился поденным докером, состоял в бригаде дорожных рабочих, работал торговцем уплотнителей для окон, кухонным уборщиком, эстрадным комиком и Бог знает кем еще, у меня всегда был здоровый приток наличности. А затем мы начали всё усовершенствовать. Никак не могли оставить как есть. Мы рационализировали и компьютеризировали, и вдруг ни с того ни с сего твоя наличность стала от тебя все дальше и дальше.

Впервые в моей жизни люди на том конце телефонной линии начали рассказывать мне о том, что «система икнула». Икота, как мне всегда казалось, — это высокий тоненький звук, какой возникает, если у вас дыхательные пути капризничают. Задерживаешь дыхание или пьешь стакан воды — или кто-нибудь тебя пугает, и все опять налаживается.

Унылый факт современной жизни: системы, которым полагается производить для вас наличные, подвержены беспрерывной икоте, и ни черта с этим не поделаешь. Без толку подкрадываться к системе сзади и неожиданно орать «бу-у» — зря время потратите. Систему не напугаешь — и стакан воды ей тоже не подашь. Она устроена иначе.

Еще один столь же унылый факт состоит в том, что человека, выписывающего чек, вечно нет на месте. Одному Господу известно, куда они деваются и чем там, куда деваются, заняты, но складывается впечатление, что они не в силах оставаться в одной и той же точке дольше тридцати секунд подряд. Надо полагать, когда они поступают на работу в компанию на должность человека, подписывающего чеки, ему задают всего один вопрос: «Хорошо ли вы умеете все время куда-нибудь деваться?» Подумываю вернуться работать с клубникой — матерым сборщиком. По крайней мере у меня в кармане всегда будут деньги на добрый ужин — наличными.

Когда-то, глядя на мир, я был о нем лучшего мнения. О долгах совести писали чуть ли не еженедельно. Кто-то вечно отдавал долг кому-то, и в газетах появлялись маленькие объявления. «М. К. извещает в получении £5 долга совести». Читаешь такое — и сразу забываешь про мировые войны, вторжения и всякое подобное. Задумываешься: «Вот это да… М. К. вернул себе пятерку».

Похоже, теперь уж никто никаких долгов ему больше не выплачивает.

Когда я рассказываю молодежи про жестянку «Недоплата», молодежь не верит. Если кондуктор в автобусе пропустил вас или сами забыли оплатить проезд — просто кладете деньги в банку на выходе. Молодежи интересно знать: если бы в кармане нашлась отвертка и никто б не смотрел, можно было бы стырить жестянку?

Рассказываешь им про конфетки с настоящими деньгами внутри, и у молодежи глаза загораются. Вот, другое дело. В «Счастливых сахарках» ^[37] были настоящие деньги. «Кхм, Пат, а не слишком ли мятые будут купюры, когда достанешь их из конфеты?» Нет, там были монетки. «Ну… это, наверное, здоровенная конфетища была, раз в нее фунт помещался». Нет, раскусив конфету, находишь в ней трехпенсовик — если конфета счастливая.

Тут меня просили перевести это в настоящие деньги. Это запросто. «Эм-м… если конфета счастливая, выигрываешь 1, 25 новых пенсов». Ощущаешь, как при этих словах земля медленно разверзается у тебя под ногами. Они смотрят на тебя и размышляют, кем должен быть человек, чтобы рассасывать такие вот конфетки и складывать монеты в автобусные жестянки.

Решил не рассказывать им о Пасхальных взносах. До сих пор стараюсь о них не думать. Мы сидели в церкви, пряча голову, а священник открывал книгу записей. И принимался зачитывать долгий список имен, начинавшийся примерно с пятифунтовой отметки и тянувшийся вплоть до страниц, где были совсем уж вдовьи крохи. И сидишь ты такой, молишься: «Господи, прошу тебя, пусть наш папка не окажется среди вдов».

Когда священник добирался до фунтовых взносов, ты уже планировал сбежать из дому после чая, прихватив котомку из грязноватого носового платка на палочке, куда сложишь все свои мраморки. А потом вспоминаешь, что чуть раньше прочли: «Два фунта, десять шиллингов, анонимно», — и постановляешь: «Вот! Это наверняка был мой папка». И решаешь жить дома дальше — по крайней мере до следующей Пасхи.

Долги совести — это правильно.

В школе это слово не упоминали ни разу. Папа ходил на работу. Мама — на кухне. Шон и Бригид играли в саду, а кот лежал на коврике. Все своим чередом. Но закладную при мне никто не упоминал. У меня она завелась три года назад, и при мысли о ней у меня до сих пор ноги превращаются в мармелад.

Мы учили стихотворение про старуху-бродяжку ^[38]. Одно-единственное нужно было ей в жизни — собственный домик. Она мечтала о буфете, уставленном сверкающим дельфтским фарфором. Но о процентах нам никто не рассказывал. Подозреваю, что и старухе тоже никто про них не говорил. Теперь-то уж поздно. Как бы они там ни переписывали учебники, я пропал. Жалко, не выучил что-нибудь такое: «Папка ушел на работу с песенкою на устах: „Эхма-труля-ля, взял я закладную и папки нет счастливее меня“». Мама б тогда на кухне, может, шкряб-шряб, да шур-шур, да тоже распевала б: «Шон и Бригид во садочке, кот на коврике у нас, с выплатами успеваем. Мы веселая семья».

Полового образования нам не предлагали, но то-сё понимаешь самостоятельно. Закладные — другое дело. Сегодня утром мне домой доставили с курьером письмо из строительного кооператива. Меня пригласили перезаложить и получить больший заем. Пришлось отправиться наверх и прилечь на три часа в затемненной комнате, пока у меня в голове не перестанет колотиться. Письмо объясняло, что я тогда смогу возвести пристройку, приобрести дачу и сделать двойное остекление. Мне и буфет-то с дельфтским фарфором не нужен, вот уж спасибо. Пусть только мармелад оставит в покое мои ноги и донимает кого-нибудь еще.