Выехав из Лондона дневным поездом, он прибыл в Бойсингем около половины шестого и, в соответствии с уже имеющейся договоренностью, отправился на ужин к Квестам. Придя туда, он застал Белль одну в гостиной, потому что ее муж, вернувшись поздно, все еще переодевался. К вящему облегчению Эдварда, он не смог поговорить с ней наедине, так как в комнате находился слуга, пытавшийся разжечь камин, который упорно отказывался разгораться. Ужин прошел в спокойной обстановке, хотя на лице дамы было зловещее выражение, которое, – а Эдвард был знаком с этими признаками женской погоды, – не предвещало ничего доброго. Однако сразу после ужина мистер Квест откланялся, сказав, что пообещал посетить благотворительный концерт, где будут собирать деньги на восстановление поврежденного шпиля приходской церкви, и Эдвард остался наедине с Белль.
И тогда ее сдерживаемая до этого момента страсть вырвалась наружу. Белль щедро осыпала его своей любовью. Она сказала ему, что пока он отсутствовал, ее жизнь была пустой, лишенной смысла. Она упрекнула Эдварда в краткости и холодности его писем и далее в том же духе, к какому он давно привык, и, если сказать по правде, от которого тот жутко устал. Он и так был не в лучшем своем настроении, и сегодня ее излияния как никогда утомляли его.
– Довольно, Белль, – сказал он в конце концов, – ради бога, будь немного разумнее. Пойми, ты уже не слишком молода для подобного рода глупостей.
Белль вскочила и встала перед ним. Ее глаза горели, грудь вздымалась от ревности и гнева.
– Что ты хочешь сказать? – спросила она. – Ты устал от меня?
– Я этого не говорил, – ответил он, – но поскольку ты первая затронула эту тему, я вынужден сказать тебе, что, по-моему, все это зашло слишком далеко. Если это не остановить, не сомневаюсь, нас обоих ждет катастрофа. Я уверен, что твой муж что-то подозревает, и, как я говорил тебе не раз, если это однажды дойдет до ушей моего отца, он лишит меня наследства.
Пока он не закончил, Белль стояла неподвижно. Она приняла свою любимую позу – скрестила руки за спиной, а ее милое детское личико было спокойным и очень бледным.
– Зачем оправдываться и говорить мне, что это неправда, Эдвард? – сказала она. – Мужчина, который любит женщину, никогда не говорит подобным образом; благоразумие приходит с усталостью, а мужчины когда им больше нечего заполучить, становятся осмотрительны. Ты устал от меня. Я вижу это давно, но, как слепая дурочка, я старалась не верить этому. Не слишком большая награда для женщины, отдавшей всю свою жизнь мужчине, но, возможно, это самое большее, на что она может рассчитывать, и я не хочу быть несправедливой по отношению к тебе. В первую очередь это моя вина. Мы никогда не должны делать ложных шагов, кроме как по собственной воле.
– Ну, хорошо, – сказал он нетерпеливо, – что из этого?
– Только это, Эдвард. У меня все еще есть остатки гордости, и, поскольку ты устал от меня, что ж, уходи.
Он изо всех сил пытался это предотвратить, но как ни старался, его лицо выдало облегчение. Увидев это, Белль пришла в бешенство.
– Нехорошо выглядеть таким счастливым, Эдвард. Это просто неприлично, и, кроме того, ты не услышал всего, что я хочу сказать. Я знаю, что всему этому причиной. Ты влюблен в Иду де ла Молль. И вот здесь я подвожу черту. Ты можешь оставить меня, если хочешь, но пока я жива, ты никогда не женишься на Иде. Я тебе этого не позволю. Ибо я этого не переживу. Кроме того, как мудрая женщина, она хочет выйти замуж за полковника Кварича, который стоит вас двоих, Эдвард Косси.
– Я не верю в это, – ответил он. – И какое право ты имеешь говорить, будто я влюблен в мисс де ла Молль? И даже если я влюблен в нее, как ты можешь помешать мне жениться на ней, если я захочу это сделать?
– Попробуй, и тогда увидишь, – ответила она с усмешкой. – А теперь, когда занавес опустился и между нами все кончено, лучшее, что мы можем сделать, – это потушить свет и лечь спать. – И она снова рассмеялась и изобразила игривый книксен. – Спокойной ночи, мистер Косси… спокойной ночи и прощайте.
Эдвард протянул руку.
– Не надо, Белль, – сказал он, – давай расстанемся по-хорошему.
Она покачала головой и снова убрала руки за спину.
– Нет, – ответила она, – я не возьму твоей руки. По своей собственной воле я больше никогда не прикоснусь к ней снова, ибо для меня это как рука мертвеца. Прощай еще раз. Я говорю прощай тебе, Эдвард, и всему тому счастью, которое у меня когда-либо было. Я построила мою жизнь на любви к тебе, ты же разбил ее, как стекло. Я не упрекаю тебя. Ты следовал за своей натурой, я же должна следовать за моей, и со временем все уладится… в могиле. Я больше не побеспокою тебя, при условии, что ты не станешь пытаться жениться на Иде, ибо этого я не вынесу. А теперь ступай, потому что я очень устала. – И, повернувшись, она позвонила в колокольчик, чтобы горничная проводила его до двери.
Через минуту Косси ушел. Дождавшись, когда входная дверь закрылась за ним, Белль дала выход своему горю. Бросившись на диван, она закрыла лицо руками и горько разрыдалась, оплакивая и прошлое, и долгие годы одиночества, которые ждали ее впереди. Бедная женщина! Какова бы ни была мера ее греха, он наверняка настиг ее, ибо, в конце концов, наши грехи всегда настигают нас. Она любила этого мужчину любовью, не имевшей себе равных в сердцах порядочных и воспитанных женщин. Она так и не дожила до того момента, когда эта роковая страсть завладела ею, и теперь, когда объект любви покинул ее, ее сердце как будто умерло внутри нее. За эти короткие полчаса она настрадалась больше, чем многие женщины за всю свою жизнь. Но пароксизм прошел, и она поднялась, бледная и дрожащая, стиснув зубы и сверкая глазами.
– Ему желательно быть осторожным, – сказала она себе. – Да, он может уйти, но если он попытается жениться на Иде, я сдержу свое слово… как в том, что касается его, так и ее.
Когда на следующее утро Эдвард Косси задумался о своем положении, а сделал он это вполне серьезно, то нашел его весьма неудовлетворительным. Начнем с того, что он вовсе не был бессердечным человеком, и такой сцены, какую он пережил прошлым вечером, было вполне достаточно, чтобы расстроить его нервы. Одно время, во всяком случае, он был сильно привязан к миссис Квест; но в отличие от нее, никогда не пылал к ней страстью. И все же он любил ее, и если бы мог, то вероятно, женился бы на ней. Даже сейчас он был привязан к ней и был бы рад остаться ее другом, если бы она ему позволила. Но затем ее истерики начали утомлять его, он же со своей стороны постепенно проникся любовью к Иде де ла Молль, но когда он пытался отступить, Белль выходила вперед, и, наконец, все закончилось так, как было описано выше.
Ему было также по-своему ее жаль. Он понимал, как глубоко она к нему привязана, хотя при этом, вероятно, даже не осознавал степень ее страданий, ибо ни мужчины, ни женщины, которые умышленно либо иным образом причинили представителю противоположного пола сильную душевную боль, почти никогда этого не осознают. Как правило, они измеряют эту боль глубиной своей собственной, и потому склонны делать ошибочные выводы. Конечно, это относится к случаям, когда вся подлинная страсть свойственна одной стороне, а безразличие или сравнительное безразличие – другой; ибо там, где чувства взаимны, терзания будут одинаково глубоки.