Выбравшись из кровати, она посетила ванную, а потом
остановилась у их общего шкафа, открыв двойные двери. На вешалках висели
кожаные штаны – его, простые белые футболки – ее, белые халаты – ее, косухи –
его. Оружие спрятано в огнеупорном сейфе; обувь расставлена на полу.
Ее жизнь была по многим параметрам непостижима. Призрак
замужем за вампиром? Да ладно вам.
Но, разглядывая этот шкаф, своей опрятностью диссонирующий
сумасшедшему ритму их жизней, с аккуратно развешанной одеждой и расставленной
обувью, ей нравилось то, где они сейчас находились. «Нормальное» – не самое
плохое слово в этом безумном мире, не так ли.
Как его ни назови.
Глава 18
В клинике учебного центра Пэйн выполняла свои упражнения,
как она их называла.
Лежа в больничной койке с подушками под боком, она скресщивала
руки на груди и напрягала живот, медленно поднимая торс. Приняв
перпендикулярное по отношению к матрасу положение, она вытягивала руки, так и
удерживая их, опускалась вниз. Даже после одного подхода ее сердце колотилось,
дыхание становилось отрывистым, но она позволяла себе лишь небольшую передышку
и повторяла упражнение. И еще раз. И снова.
С каждым разом требовалось все больше усилий, вскоре на лбу
выступил пот, а мышцы живота пронзила боль. Джейн показала ей, как выполнять
их, и она считала это прогрессом, хотя по сравнению с прежними ее физическими
возможностями, это казалось лишь искрой на фоне костра.
Да, Джейн пыталась помочь ей сделать гораздо большее… даже
вкатила кресло, чтобы сидеть в нем и передвигаться, но Пэйн не могла выносить
вида этой вещи, мысли о том, чтобы провести жизнь, катаясь от одного места к
другому.
На прошлой неделе она отказалась от всех приспособлений в
надежде на единственное чудо… которое так и не свершилось.
Казалось, века прошли с тех пор, как она сражалась с Рофом…
с того времени, как чувствовала координацию и силу своих конечностей. Она так
много принимала за должное, и теперь скучала по той, кем была когда-то, со
скорбью, которую, как Пэйндумала, испытывают лишь к мертвым.
Опять же, она считала себя таковой. Ее тело просто было не
достаточно смышленым, чтобы перестать функционировать.
Выругавшись на Древнем Языке, Пэйн упала на спину и осталась
лежать. Позже, собравшись с силами, она нашла кожаный жгут, которым затянула
верхнюю часть бедер. Он был таким тугим, что перекрывал кровообращение, она
знала это, но не почувствовала ни сжатия, ни сладкого облегчения, когда
расстегнула застежку, и кожа жгута с хлопком повисла.
Так было с тех пор, как она вернулась сюда.
Никаких изменений.
Закрыв глаза, она вновь вступила во внутреннюю войну, где
страхи вознесли мечи над ее разумом, а результаты были еще трагичней. После
семи смен ночей и дней, ее армия рациональности страдала от жалкого отсутствия
амуниции и глубокой усталости в рядах ее повстанцев. Таким образом, течение
меняло направление. Сначала она держалась на оптимизме, но тот исчез, за ним
последовал период твердого терпения, который тоже длился не долго. С тех пор
она пребывала на этой бесплодной дороге безосновательной надежды.
Одна.
На самом деле, одиночество было худшей частью испытания.
Столько людей могло свободно приходить и уходить из ее комнаты, но она была
совершенно оторвана от них, даже когда те сидели и говорили с ней, или же
заботились о ее основных потребностях. Прикованная к этой кровати, Пэйн
находилась в другой плоскости реальности, нежели они, отрезанная широкой невидимой
пустыней, которую она могла лишь ясно видеть, но не в силах пересечь.
И это странно. Все утраченное становилось более болезненным,
когда она думала о своем человеческом целителе, что происходило так часто, что
мыслям этим был потерян счет.
Как же она скучала по этому мужчине. Много часов она
провела, вспоминая его голос, лицо и тот последний миг между ними… и
воспоминания эти стали одеялом, под которым можно согреться в течение долгих,
холодных наплывов беспокойства и волнения.
Но, к сожалению, во многом походя на ее рациональную
сторону, одеяло изнашивалось от частого использования, и восстановить его уже
не представлялось возможным.
Целитель не принадлежал к ее миру и никогда не вернется…
теперь, когда она проснулась, не оставалось ничего, кроме краткого живого сна,
рассыпавшегося на волокна и обрывки.
– Умолкни, – сказала она вслух самой себе.
С силой, сконцентрировавшейся в верхней части тела, которую
она пыталась поддерживать, Пэйн повернулась за двумя подушками, борясь с
мертвым весом нижней части, напрягшись, чтобы…
Равновесие вмиг было потеряно, и она покачнулась, даже лежа
на животе, смахнув рукой стакан воды со стоящего рядом столика.
Который, увы, весьма чувствителен к ударам.
Раздался звон стекла, и Пэйн закрыла рот, потому что только
так могла сдержать зарождающийся в легких крик. Иначе же он бы сорвал печать с
ее губ, и она уже никогда бы не замолкла.
Решив, что достаточно возобладала над собой, она взглянула
через край кровати на беспорядок на полу. Обычно все было бы просто – что-то
разлилось, и кто-то все убирал.
Раньше она бы наклонилась пониже, вытерла лужицу, и дело
сделано.
Теперь? У нее два варианта. Лежать здесь и звать на помощь,
как инвалид. Или хорошенько подумать и сделать попытку быть независимой.
Она не сразу просчитала силу рук и расстояние до пола. К
счастью, капельницы не были прикреплены, но катетер все еще оставался на ней…
поэтому, вероятно, попытка проявить самостоятельность была плохой идеей.
И все же ей претило унижение от бездейственного лежания. Она
больше не солдат, а лишь ребенок, не способный позаботиться о себе.
Это невыносимо.
Вытянув из коробки прямоугольные салфетки «Клинекс», как
люди их называют, она опустила перила кровати, вцепилась в них и перевернулась.
Из-за бессильной дрожи ноги разъехались в разные стороны, как у щенка, все
движение было лишено какой-либо грации, но, по крайней мере, она смогла
добраться до гладкого пола с белой бумагой в руке.
Напрягшись, Пэйн пыталась удержать сомнительное равновесие
на краю кровати, ведь она устала быть той, за которую все делают, с которой все
нянчатся, моют и вытирают как новорожденного младенца…
Ее тело повторило судьбу стакана.
Без предупреждения ее хватка соскользнула с гладких перил, а
бедра – с матраса настолько, что она почувствовала, как стремглав приближается
к полу. Сила гравитации слишком могуча, чтобы ее преодолеть. Выбросив перед
собой руки, она растянулась на мокром полу, но обе ладони ушли из-под нее, и
она приняла силу удара на одну сторону лица, дыхание вырвалось из легких.