У него уже были эти головные боли. Перед тем, как умерла
Джейн…
Мысль о бывшем главвраче травматологии принесла с собой
новую волну пожалуйста-кто-нибудь-всадите-мне-пулю-промеж-глаз.
Мелко дыша и намеренно думая только лишь, черт, да ни о чем,
он каким-то образом смог устоять. Когда агония почти прошла, он осторожно
сделал попытку поднять голову… просто на случай, если минутное изменение в
высоте снова активизирует работу перфоратора в его голове.
Часы в античном стиле за его столом показывали
четыре-шестнадцать.
Четыре утра? Какого черта он делал всю ночь с тех пор, как
ушел из ветлечебницы?
Оживив в памяти прошлый вечер, он вспомнил, что выехал из
Куинса, когда Глори пришла в себя, направляясь домой. Очевидно, этого не произошло,
и он понятия не имел, как долго спал в своем офисе. Взглянув на форму, Мэнни
повсюду обнаружил пятна крови… а на скинутые Найки натянуты бахилы, в которых
он всегда оперировал. Значит, он работал над пациентом…
Новая вспышка боли возникла в голове, заставляя Мэнни
напрячь каждый мускул тела и бороться за контроль. Зная, что биологическая
обратная связь была его единственным другом, он, дыша медленно и ровно,
позволил всем когнитивным процессам замедлиться.
Сконцентрировавшись на часах, он посмотрел, как стрелки
перешли на семнадцать… затем на восемнадцать… девятнадцать…
Двадцать минут спустя он наконец смог встать и доковылять до
ванной. Внутри его личная уборная была великолепна, даже по меркам Али Бабы -
мрамора, хрусталя и меди в изобилии, так что сортир хорош и для замка… или же,
как в нынешнем настроении Мэнни, лишь заставлял проклинать все это сверкание.
Пройдя через стеклянные двери душа, он повернул краны, а
затем подошел к раковине, чтобы открыть зеркало и достать баночку Мотрина. Пять
таблеток за один прием превышали рекомендованную дозу, но он , в конце концов,
врач и прописал себе принять больше двух.
Горячая вода стала благословением, смывшим не только следы
невероятного оргазма, но и напряжение последних двенадцати часов. Боже… Глори.
Он очень надеялся, что с ней все хорошо. И та женщина, которую он опе…
Почувствовав очередной приближающийся удар, он отбросил собирающуюся
пустить корни мысль, будто флакон с ядом, и сконцентрировался на том, как струя
воды ударяла в затылок и стекала по плечам, омывая спину и грудь.
Его член все еще был тверд.
Как скала.
Ирония, заключавшаяся в том, что эта штука все еще была в
состоянии готовности, а в его основной голове творился полный бардак, не
вызывала смеха. Последнее, что Мэнни хотелось делать, так это заниматься
аэробикой для ладони, но казалось, что этот стояк будет, словно садовая
скульптура: возвышаться, пока о нем кто-нибудь не позаботится.
Когда мыло соскользнуло с медного держателя и упало у его
ног, словно наковальня, он выругался и развернулся… затем наклонился и подобрал
кусок.
Скользкий. О, такой скользкий.
Положив Дайал на место, Мэнни позволил руке опуститься и
обхватить член. Пока он водил ладонью верх и вниз, теплая вода и скользкое мыло
помогали ему, но все же это было жалкой заменой тому, каково было находиться
рядом с той женщиной...
Меткий. Выстрел. Прямо в лобную долю.
Боже, будто каждую мысль о ней окружала вооруженная стража.
С проклятьем он отключил свой мозг, потому что знал, что
должен закончить начатое. Опершись рукой о мраморную стену, он позволил голове
поникнуть, пока шел процесс самолечения от каменностоячей болезни. Мэнни всегда
обладал громадным сексуальным желанием, но этот голод был совершенно иным, он пробивался
сквозь каждый слой цивилизованности, уходя к самой его сути, незнакомой ему ранее.
– Вот дерьмо… – Стиснув зубы, он прислонился к влажным
стенам душа, испытывая оргазм, столь же интенсивный, как и на диване. Он
истощал его тело, пока член не стал единственной частью, которая бесконтрольно
подергивалась. Каждый мускул, казалось, участвовал в этом, и Мэнни пришлось
закусить нижнюю губу, чтобы не закричать.
Когда он наконец выбрался из этого сумасшедшего торнадо, его
лицо было прижато к мрамору, и он дышал, будто пробежал из одного конца
Колдвелла в другой.
Или, может, даже до Канады.
Повернувшись к струе воды, он снова ополоснулся и вышел из
душа, схватил полотенце и...
Мэнни посмотрел на свои бедра.
– Да. Ты. Издеваешься.
Его член был возбужден так же, как и в первый раз: невзирая
ни на что. Горд и силен, как может быть только бесчувственная рукоять.
Неважно. Он больше не станет обслуживать его.
В конце концов, можно ведь просто спрятать чертову штуку в
своих штанах. Очевидно, такой метод не работал, и у него уже не осталось сил.
Черт, может, он подхватил простуду или еще что-то? Бог его знает, работая в
больнице, можно много чего подцепить.
Включая амнезию, как оказалось.
Мэнни завернулся в полотенце и вышел из ванной в офис…
только чтобы застыть на месте. В воздухе витал странный аромат… что-то вроде
темных специй?
Не его одеколон, это точно.
Пройдя по ковру босиком, Мэнни открыл дверь и выглянул
наружу. В административных офисах было темно и пусто, не чувствовалось и намека
на этот запах.
Насупив брови, он оглянулся на свой диван. Но знал, что не
стоит думать о только что произошедшем на нем.
Десять минут спустя, Мэнни переоделся в чистую форму и
побрился. Мистер Счастливый, все еще прикидывающийся Монументом Вашингтона, был
упрятан под брюками и прижат к месту, как пойманное животное, кем он и являлся.
Взяв свой портфель и костюм, который носил на скачки, Мэнни был более чем готов
оставить позади сон, головную боль и весь проклятый вечер.
Выйдя из офисов хирургического отделения, он спустился на
лифте до третьего этажа, где располагались операционные. Члены его команды
занимались своими делами, оперировали в неотложке, принимали или перевозили
пациентов, прибирались, готовились к работе. Он кивнул присутствующим, но проронил
всего пару слов… поэтому никто не заметил ничего необычного. Какое облегчение.
И он почти дошел до парковки, не утратив его.
Однако стратегия ухода затрещала по швам, когда он оказался
у палат, где восстанавливались больные после операций. Он хотел пройти мимо, но
ноги просто замерли, а мысли смешались… и вдруг Мэнни почувствовал побуждение
зайти в одну из них. Когда он повиновался импульсу, головная боль тут же ожила,
но он не стал обращать на нее внимания, ворвавшись в отдельный бокс,
находившийся у запасного выхода.
Койка у стены была идеально заправлена, простыни так сильно
подоткнуты, что казались выглаженной равниной на матрасе. Никаких записей на
доске, ни пиканья оборудования, и компьютер не подключен.