Интербригада - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Сташков cтр.№ 6

– Месяц назад, мил-человек, никак не получается. На бутылочке-то дата изготовления стоит.

Что за речь? Совсем не следаковская. Какой-то чиновник позапрошлого века. Вроде он поначалу со мной нормально разговаривал. С какого момента начал паясничать? Теперь уж не вспомнить.

Жженый разболтался не на шутку:

– Не понимаю я вас, хоть убейте. Что значит – мало ли кто по чердакам ошивается? Вы вот, скажем, часто на чердаки лазаете? Часто у вас бывает, что взяли гашиш – и на чердак?

Я сказал, что не курю гашиш.

– А по чердакам? – спросил Жженый как-то уж слишком серьезно. Да так и впился в меня своими глазенками.

Я отвел взгляд. С трудом просипел:

– В детстве. Бывало.

Натужно рассмеялся. Тоже, полагаю, мерзко – одними губами.

Бери себя в руки, старик, ты сыпешься, как песок. Я не успел додумать, откуда именно должен сыпаться похожий на меня песок. В голову пришла мысль, как повернуть разговор в более спокойное русло. А еще лучше – свернуть его к чертовой матери.

– Мне кажется, Петр Пафнутьич, это я должен задавать вам вопросы. По долгу службы.

Жженый продолжал сверлить меня взглядом. Он больше не подмигивал и не усмехался.

– Служба у нас, мил-человек, разная, но обоим приходится вопросы задавать. Впрочем, не смею вас задерживать. До скорой встречи.

С чего это она будет скорой? Вовсе я не желаю с тобой встречаться. Сто лет бы тебя, сука, не видеть.

Год не пей, два не пей, а сегодня сам Бог велел. Я вернулся к «Ахмету». Забился за столик в углу. Пока меня не было, гадюшник оживился.

Какой-то кавказец читал крашеной блондинке Пушкина. Девица в мини-юбке, не прикрывающей трусов, танцевала лезгинку под Леди Гагу. Человек со шрамом на щеке кричал в мобильник:

– Ну и че?

Помолчит десять секунд, крикнет «Ну и че?», снова помолчит, снова крикнет. Ровно через десять секунд. Как по часам. Очень успокаивает.

Я задумался. Отчего-то вспомнилось детство. Третий класс. Мы обсуждали на собрании, кто достоин стать пионером. То есть присоединиться к строительству коммунизма на более высоком уровне, чем октябрятский. Обсуждали моего приятеля Балдеева.

Не помню, что мне ударило в голову, но я встал и заявил:

– Балдеев не может быть пионером. Он играет в марки.

Игра в марки была в то время нашим любимым развлечением. Кладешь марки на пол и бьешь по ним ладошкой. Если они перевернулись картинкой вверх – твои. Так – радостным шагом, с песней веселой – мы дружно шагали за комсомолом, который играл в трясучку. На десяти-, пятнадцати– и даже двадцатикопеечные монеты.

Игра в марки, равно как и трясучка, находилась под запретом. Учителя наивно полагали, что ее придумали в буржуазных странах дети капиталистов, обуреваемые жаждой наживы. Конфискованные марки и монеты учителя забирали себе. Поэтому игра велась в мужском туалете. Туда из старшего поколения мог зайти только трудовик. Потому что у физкультурников был свой туалет, а учителя женского пола доступа сюда не имели.

Мой приятель Балдеев слегка, прошу прощения за каламбур, прибалдел и парировал:

– Я, конечно, играю в марки. Не отрицаю. Но я играю в марки с ним.

И презрительно ткнул в меня пальцем. В итоге нас обоих не приняли в пионеры ни в первый, ни во второй заход. Мы, как лохи, до четвертого класса ходили с октябрятской звездочкой вместо пионерского значка. Это как сегодня ходить с пейджером вместо айфона.

А я тогда хотел стать командиром отряда. До этого, в первом классе, я хотел стать командиром звездочки, но обломался. Меня забаллотировали. Разумеется, обломался и на этот раз. Командиром отряда выбрали девочку, которая не могла играть в марки в мужском туалете. Нас с Балдеевым поставили на унизительно низкие номенклатурные должности цветовода и политинформатора. В цветоводах я ходил до седьмого класса, когда меня уже отовсюду поперли.

К чему вспомнилось? Понятно, к чему. Вылез тогда и сам на себя настучал. И ведь с тех пор, как Илья Муромец, тридцать лет сидел и не выделывался. И вот нате вам – влип. По собственной инициативе. А может, и не влип.

Я набрал редактора. Сказал, что ничего интересного не узнал.

– Не скромничай, – засмеялся редактор. – Мне звонил следователь.

Я заглотил коньяк вместе с куском лимона.

– Жженый? Зачем?

– Хвалил тебя. Сказал, впервые встретил такого профессионала. Обо всем, говорит, ты его расспросил, все выведал, грамотно и по делу.

– Ты его знаешь?

– Впервые слышал.

– А больше он тебе ничего не сказал?

– Сказал.

Пауза. Загадочная интонация редактора мне совсем не понравилась. Я жестом показал официанту, что коньяк нужно повторить.

– Сказал, что это дело надо распиарить. И чтобы этим обязательно занялся ты.

– Нечего там пиарить. Банальная мокруха.

– Хватит! Тебе лишь бы ничего не делать. Ты, между прочим, пока еще в штате. Будешь пиарить.

Предвкушая грядущий успех, редактор резко подобрел:

– Давненько у нас ничего резонансного не было. Завтра жду текст. Большой текст, на разворот. Можно с пафосом. Пожалуй, даже лучше с пафосом.

– Какой текст? С каким пафосом? О чем?

– Не мне тебя учить, – смиренно заявил редактор и отключился.

Ладно. Пиарить так пиарить. Я допил коньяк и вышел на улицу.

Поймал машину. Что-то у меня с нервами. Померещилось, что за рулем тот самый, с чердака. И правда похож как две капли.

– Куда едем?

И голос – один в один.

– В Купчино.

– Пятьсот.

– Триста.

– Четыреста – и с ветерком.

Я сел.

– А где это, Купчино?

– Поехали, – говорю, – покажу. Только выруби свои национальные мелодии. Голова болит.

Я не националист, ни в коем случае, но как-то их в последние дни много стало. На меня одного.

Настя сидела на кухне и пила вино.

– Будешь?

– Буду.

– А, по-моему, тебе хватит.

– А, по-моему, тебе стоит меня послушать.

Я все рассказал. На редкость сбивчиво и бестолково. Насте иначе не расскажешь. Когда я пытался острить, она изображала испуг. Когда говорил про Жженого, давилась со смеху.

– Ты курила?

– Курила.

– Молодец. Самое время.

Она засмеялась.

– Настя, когда отлетела эта чертова пуговица?

– Я не помню.