Я достал из бардачка маленький бинокль «Конус», который мы обычно использовали для слежки, и заглянул в окуляры, чтобы последить за его перемещениями внутри свалки.
– Ну, что видишь? – разочарованно спросила Эстибалис. – Я отсюда ничего не могу рассмотреть.
– Открывает коробку, которую держал в руках, вытряхивает в мусор ее содержимое: одежда, туфли на каблуках…
– Он избавляется от улик, Кракен. Мы должны немедленно его задержать, – воскликнула Эсти, увидев, что я открыл дверцу, собираясь выйти из машины.
– Нет, погоди! – затормозил ее я.
Все коробки были отмечены логотипом оптики: несомненно, это были те самые, которые, по словам продавца, хозяин магазина вынес этим утром со склада. Затем подозреваемый вернулся к микроавтобусу и принялся разгружать другие коробки, меньшего размера. Черные, разнокалиберные. В таких вряд ли могли поместиться личные вещи. Мне не терпелось узнать, что внутри.
– Унаи, если его не задержишь ты, это сделаю я, – торопила меня Эстибалис. – Даю тебе две минуты.
– Я не согласен, инспектор. Было бы разумнее дождаться и посмотреть, от чего он на этот раз собирается избавиться. Мы не имеем права задерживать человека за то, что он выбрасывает мусор.
– Инспектор Айяла! – в ярости прошипела Эсти. – Минута сорок секунд.
Я всмотрелся в коробки поменьше, которые оптик – поспешно разбирал, полностью поглощенный своим – делом.
– Это не коробки! – воскликнул я. – Это архивы. Он снова вошел внутрь свалки и направляется к груде мусора.
– Так-так, посмотрим…
– Подожди! Господи, он вытряхивает содержимое…
– Что?
– Кажется, это вырезки из старых газет.
Эстибалис нажала на газ и подъехала к тому месту, где стоял микроавтобус. Мы больше не прятались.
Увидев, что наша машина свернула к микроавтобусу и остановилась, оптик испуганно бросился в кабину, но Эстибалис уже припарковалась и выскочила из машины.
– Стой, полиция!
Моя напарница вытащила свою 9-миллиметровую полуавтоматическую пушку и прицелилась ему в голову. Я хорошо знал Эсти и понимал, что стрелять она не собирается, но оптик поднял руки. И правильно сделал. В ежеквартальных тренировках по стрельбе Эсти не было равных. У нее был глаз-алмаз, она не промахивалась.
Потный от ужаса Антонио Фернандес де Бетоньо замер. Все его тело дрожало, даже усы.
– Не стреляйте, прошу вас! Это всего лишь экологическое преступление, за такое не расстреливают.
– Стойте неподвижно, руки вверх, остальное решит суд, – крикнула Эстибалис, продолжая целиться.
Я вошел за ограду свалки, надел перчатку и поднял газетные вырезки цвета сепии, которые оптик выронил, пытаясь бежать.
Все вырезки были посвящены двойному убийству в дольмене, в селении Ла-Ойя, в соляной долине… Большая часть относилась к давним преступлениям, но были среди них и свежие заметки о скором выходе на свободу Тасио Ортиса де Сарате.
Я подошел к оптику и показал ему вырезки. Он кивнул и в отчаянии схватился за голову.
– Антонио Фернандес де Бетоньо, нам придется забрать с собой весь этот материал, а также попросить вас проследовать с нами в отделение полиции. Вы задержаны как подозреваемый в смерти вашей дочери, а также Алехандро Переса де Аррилусеа.
12. Зеленое кольцо
Ты пересекаешь порог и попадаешь в волшебный мир – иначе говоря, в мозг убийцы с его правилами и законами, #Кракен.
1 августа, понедельник
Подозреваемый, уже в наручниках, ждал в кабинете для допросов отделения Лакуа. Эстибалис пристально смотрела на него через окошко в коридоре, хмуря брови. Антонио Фернандес де Бетоньо был ошеломлен арестом, но все еще сохранял свою странную безмятежность, которая так раздражала мою напарницу.
Он с любопытством рассматривал наручники, как разновидность хирургических инструментов XIX века, будто пытаясь взглядом отпереть защелкивающийся механизм и покинуть это место все с тем же выводящим из себя спокойствием.
– Оставь нас один на один, Эстибалис.
– Нет. Он мой. Ты не уверен, что это он, и будешь с ним слишком мягок.
– Ты разговариваешь со мной, Эстибалис. Со мной. Если парень виновен, уверяю тебя, он у меня еще попоет. Но ты не оставишь ему ни единого шанса. Ты слишком одержима мыслью, что это он, признайся.
Эстибалис бессильно махнула рукой и уставилась на меня своими темными глазами. Да, случались тяжелые дни, и это был явно один из них.
– Он не имеет никакого отношения к тому, что ты собираешься предъявить моему брату, если ты об этом сейчас думаешь.
Я покачал головой, прижался лбом к стеклу и не отры-ваясь смотрел на оптика.
– То, о чем мы с тобой думаем, ничего не изменит. А сейчас… позволь мне побыть с ним наедине в кабинете для допросов. С тобой он запрется на все замки – ты была слишком резка с ним с самого начала. Он выглядит апатичным, и выведать у него что-либо будет непросто…
«Да уж, непросто», – мысленно повторил я.
Эсти молча кивнула, и я вошел в кабинет для допросов.
– Мы здесь для того, чтобы выяснить некоторые подробности, поэтому давайте прямо к делу, – сказал я, усаживаясь напротив него. – Понять не могу: зачем вам понадобилась эта глупость? Если вы хотели отделаться от обыкновенных бумажек, почему не сожгли?
– Это было частью замысла, – отозвался он, пристально глядя мне в глаза. Странно, убийцы смотрят в глаза, лишь когда угрожают, но это был явно не тот случай. – Первая остановка – Гарделеги, чтобы выбросить вещи, скверные воспоминания о моей дочери. Для меня это просто мусор. Затем собрался в Тревиньо; я знаю место, где можно разжечь костер для барбекю. Я полагал, что утром в понедельник там никого не будет, но, так как сейчас август, не был уверен, что поблизости не разбили кемпинг, и, честно сказать… я очень устал от всего, к тому же не хотел отлучаться надолго, семья или служащие меня бы хватились. Вот и решил отделаться побыстрее от всех этих бумажек. Я знал, что, если дома устроят обыск и их найдут, будет сложно объяснить их появление у отца одной из жертв.
– И все-таки попытайтесь. Зачем вы их собирали?
Антонио поднял к глазам закованные в наручники руки и принялся внимательно рассматривать ногти, словно ожидая найти в них что-то необычное. Видимо, обдумывал ответ: собирался солгать, или же события остались в слишком удаленном прошлом, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы их вспомнить.
– Я заинтересовался этим делом двадцать лет назад, – наконец начал он. – Один из новорожденных, убитых в дольмене Деревни Ведьм, был сыном моего давнего приятеля. Его похитили из клиники в Витории. Для всех это было ужасно. Через некоторое время на свет появилась моя дочь. У нас была одна и та же страховка и один и тот же врач, дочь родилась в той же клинике. Я с ужасом думал, что и ее украдут и сделают с ней то же самое. Все родители переживали тогда одно и то же. Я вместе со всеми читал газеты, черт подери. Сам не знаю, зачем я все это хранил… Подозреваю, что в душе я немного Диоген: мне трудно расстаться с тем, что я собираю.