Жало белого города - читать онлайн книгу. Автор: Эва Гарсиа Саэнс де Уртури cтр.№ 24

Обычно мы с братом выкладывались по полной, если дед нас о чем-то просил. Это было то немногое, что мы могли для него сделать. Деду было почти сто лет, и он продолжал воспитывать нас с той бесхитростной мудростью, которую я когда-то хотел у него перенять.

– Приедет Мартина? – спросил Герман, посмотрев на смартфоне время.

– Да, в полдень. Останется пообедать.

– Отлично, – сказал я, улыбнувшись. Наша маленькая семья была очень благодарна девушке моего брата за женское внимание.

Мартина была подружкой Германа уже четвертый год. Она работала в социальной службе – семейном посредничестве – неподалеку от моего офиса в Лакуа, и мы часто обедали вместе. У нее был спокойный мелодичный голос человека, раздающего бескорыстную любовь и поддержку, глазки цвета киви и кое-как стриженные, но уже отрастающие волосы. Мартина перенесла довольно агрессивную форму рака, после чего облысела и потеряла мышечную массу, но решимость и воля, проявленные ею в течение всего курса химиотерапии, когда-то стали для меня примером, чтобы выбраться из апатии, куда я погрузился два года назад, пройдя через свой собственный ад.

Наблюдать за тем, как Мартина без единой жалобы расчесывает свои черные волосы и отправляется на работу улаживать чужие разводы и подыскивать опекунов, чтобы затем мы с Германом забрали ее, обессилевшую, на машине, помогало отбросить привычный скепсис и овладевшее мною с некоторых пор нежелание жить и вновь научиться ценить то, что меня окружает: здоровье, друзей, деда, брата, Мартину, работу, позволяющую очистить город от субъектов, готовых портить жизнь горожанам…

Я перестал думать о темных делишках и сосредоточился на свежей поросли, которую предстояло скосить. Через четыре часа, внимательно осмотрев плоды нашего труда, срезанные и собранные ветки и сорняки, дед достал из кармана красное яблоко.

– А ну-ка, покажи мне экзему, сынок, – обратился он к Герману.

Брат закатал штанину и показал пятно, красневшее у него на щиколотке. Дед достал швейцарский армейский нож, порезал яблоко на равные четвертинки и натер ими кожу Германа. Затем соединил четвертинки обратно, стянул веревкой и закопал в землю.

– Можешь гнить на здоровье, – прошептал он яблоку.

По его словам, как только яблоко сгниет, экзема Германа исчезнет. По правде сказать, дед использовал яблоки при любом удобном случае: бородавки, ожоги… Я слишком долго изучал разные науки, чтобы верить в такие вещи, да и дед был слишком практичен, чтобы доверять суевериям, но, так или иначе, его народное средство неизменно действовало.

Закончив свое врачевание, дед улегся у подножия дерева, устроился поудобнее и через несколько минут громко захрапел.

Мы с Германом тоже присели, прислонившись к самому старому орешнику, усталые, но довольные.

– Я прочитал статью про двойные убийства, – сказал Герман, сорвал стебелек травы и засунул себе в рот.

– Кто про них ныне не читал, – пробормотал я, рассматривая горы.

– И что, это дело взвалили на тебя?

– Ага.

– Не хочешь про это говорить?

– Пока нет.

– Пока нет? Что это значит?

– Это значит, что захочу чуть позже, когда дело хоть немного продвинется. На меня давят сверху, потому что время идет, а результатов никаких. Когда почувствую стресс… тогда и захочу все обсудить. Придется тебе надеть рясу исповедника и выслушать меня, потому что про такое я не смогу говорить больше ни с кем, кроме тебя и Эстибалис. Но сейчас не надо. Пока я справляюсь. Оставлю пока это при себе, договорились?

Некоторое время Герман размышлял, затем провел пальцами по своим темным волосам.

– Как хочешь, брат. – Он вздохнул. – В любом случае я кое-что должен тебе сказать; постараюсь побыстрее.

«Нет, Герман, – подумал я, закатив глаза. – Не надо, не начинай».

– Ты склонен к одержимости; я знаю, что ты ввязался в это расследование, поскольку считаешь, что убийства можно предотвратить и ты знаешь, как это сделать. Бредово и маниакально, Унаи. Кто-то должен тебе это сказать. После того, что произошло с Паулой и детьми, ты так и не стал прежним. Ты утверждал, что видел знаки и еще какие-то нелепости. Лучше выложи все подчистую; ты мой старший брат, я не стану тебя осуждать. Но перестань говорить про это публично, даже в своей компании. Это наши друзья, но люди много чего говорят за твоей спиной. Не зацикливайся на этом деле, хорошо? В Витории у всех сейчас нервы на пределе; даже твои знакомые будут требовать, чтобы ты им что-нибудь рассказал. Такие вещи вытаскивают из людей все самое худшее. В какой-то момент все теряют невинность или наивность.

«Нет никакой невинности или наивности», – мысленно возразил я.

Что я мог ему сказать?

Как-никак, я внук своего деда, который в послевоенные времена, будучи мэром Вильяверде, ворвался с ремнем к кузнецу и связал ему ноги, когда по деревне прошел слух, что тот бьет свою жену.

Все это происходило в сороковые годы, когда гендерное насилие не выходило из домов и никто не вызывал пару гвардейцев, если у соседей слышались крики, потому что те неизменно отвечали: «Это дела мужа и жены, мы не должны вмешиваться». Мой дед думал иначе, и когда я спрашивал его про тот случай, он, как правило, пожимал плечами и бормотал: «Он подлый трус. Только подумай: ударить женщину» – и продолжал свой обед как ни в чем не бывало: вяленый овечий сыр и ежедневный стакан риохи.

Героем я себя не считал, но мне нравилось наводить во вселенной порядок. Пусть не умирает тот, кому еще не время, пусть хотя бы так. Я понимал логический механизм, спрятанный в естественном порядке вещей, понимал даже смерть: несчастный случай, болезнь, старость… Но не мог смириться с существованием извращенцев, творящих свои злодеяния, из-за которых старуха с косой стучится в двери невинных жертв раньше времени.

– Договорились. Спасибо, что не боишься говорить прямо; немногие на такое решаются.

– С тобой иногда трудно, Унаи. Я знаю, что ты многое пережил, но земля вращается, и люди забывают о наших трагедиях, да и тебе не стоит на этом застревать.

– Опять нет, Герман. Опять нет. – Я остановил его, положив руку ему на плечо.

Герман умолк; он был из тех людей, которым хватает ума замолчать, когда это необходимо.

Брат был не просто умен. Недостаток телосложения с лихвой искупали ирония и красноречие, и если, оказавшись перед женской аудиторией, он использовал первые семь секунд, отпуская пару умных шуток, неизбитых и действительно смешных, остальное происходило само собой. Но телосложение также играло свою роль. Герман был крошечного роста, но крепкий. К тому же он был одним из самых элегантных и модных мужчин, которых я встречал в своей жизни. Герман знал наизусть четыре способа завязывать галстук и мог упрекнуть тебя за неудачный выбор носков.

Из-за еженедельного посещения парикмахерской его стрижка всегда была на год моднее моей. С некоторых пор Герман превратился в заправского хипстера: сбривал виски и зачесывал назад челку. Недавно отрастил бороду, которая была ухожена лучше, чем изгородь в Букингемском дворце.